Венеция. Под кожей города любви - Бидиша (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
— Но ведь женская, наверное? — спрашивает он.
— Это как сказать, — отвечает находчивая девушка. — Все зависит от того, что вы ею хотите сказать. Это шляпа для уверенного мужчины, который не боится повернуться к миру своей женственной стороной.
Такого дама с косичкой уже не может вынести. Она взрывается:
— Страшно подумать, что о нас скажут люди, если мы покажемся в этом в церкви в Нью-Йорке! Да если мы только заглянем в этом в церковь Святого Фомы…
Парень с брюшком не обращает внимания. Женщина, не закончив фразы, издает нервный смешок, прижимает руку ко рту и, теребя другой рукой седую косичку, пытается заглянуть ему в лицо.
Я захожу под навес и примеряю белую шляпу с полями, украшенную хрустальными бусинами. Откуда ни возьмись Шармейн:
— О, какую симпатичную ты выбрала. У меня аж мурашки пошли, — отзывается она о моей шляпе.
— Ты тоже что-нибудь примерь, — советую я.
Она выбирает шляпку, которая идет ей так, что все присутствующие замирают, а потом осыпают ее комплиментами: облегающая голову шапочка-шлем из мягчайшего фетра с леопардовыми пятнами в стиле двадцатых годов. Плавно изогнутая линия красиво обрисовывает затылок и уши, сзади — розовая ленточка.
— Это просто немыслимо, ты должна ее купить, — говорю я. — Она создана для тебя.
— Круто, правда? Я себя чувствую женщиной-кошкой.
Неизвестно откуда появляется фотограф и начинает снимать Шармейн со всех сторон.
— А ты выглядишь как та певица, — говорит мне Шармейн. — Ну, помнишь, с пианино?
— Алисия Кейс, — подсказываю я.
К этому времени вокруг нас, чьи физиономии так удачно сочетаются со шляпками, собирается небольшая восторженная толпа.
— Точно! — восклицает Шармейн. — Алисия Кейс. Ну, теперь покажи ее. Давай!
Все смотрят на меня. В полной тишине я становлюсь большим потным центром внимания, точнее, главным клоуном вечеринки. Нарочито монотонно и тускло напеваю одну строчку из песни Алисии. Зрители смеются. С ненавистью гляжу на Шармейн и снимаю шляпу. К нам подходит голубоватый американский тип — Джейсон Хэрендон — со своей не первой молодости женщиной-собачонкой.
— Это забавно, — негромко произносит он, опустив подбородок и выпятив живот. Пальцем он указывает на шляпы.
— Они забавные, правда же? — тут же хватается за него Шармейн.
Мне они напоминают двух зверьков, учуявших запах друг друга. Удивляюсь скудости их лексикона — «забавно»…
Примеряю одну за другой все эти проклятые шляпы и шляпки и присаживаюсь отдохнуть на круглую каменную скамейку — скамейку мужей. На ней терпеливо жуют орешки мужчины, ждут своих жен.
Когда проходит не меньше двух часов, вижу Тициану, она идет под руку с молчуном Сальваторе, мужем Катерины. Тициана машет мне, округлив глаза, как бы извиняясь. Потом она тянет меня куда-то, попутно хватая горсть орехов и суя мне в руку. Попутно она спрашивает, знакомы ли мы с Сальваторе, и я затравленно улыбаюсь, глядя в серую бездну его лица.
Тициана с ходу представляет меня всем подряд: язвительным девушкам-художницам, грациозным венецианским дамам, паре фланелевых старичков и наконец странному человеку, которого я уже не раз встречала в городе. У него совершенно белая кожа, абсолютно лысая голова, полные сочные губы и ясные глаза с тяжелыми веками без ресниц — русское лицо. Он одет как профессор из фантастического фильма: кремовое льняное пальто до полу, кремовая шелковая жилетка, кремовые рубашка и штаны, белая панама — всё вместе ужасно. Я оказалась права — это русский, он превосходно говорит по-итальянски и хорошо — по-английски. Мужчина достаточно вежлив.
Затем примечаю изящного «Оскара Уайльда» — владельца антикварной лавки в моем районе, я вижу его по два раза в день. Смотрю на него в упор — он хмурится и игнорирует меня. Подходят его друзья, только мужчины. Они образуют замкнутый кружок, бросая друг на друга алчные взгляды. Нам с Тицианой приходится попятиться, нас буквально вытесняют. Мы с ней обмениваемся очень сдержанными взглядами.
— Я хочу просекко, — бурчит Сальваторе в ухо Тициане. — Нигде не могу найти официантку. — Через несколько минут он снова бурчит: — Здесь ходит женщина с вот таким бассетом.
Он изображает в воздухе длинный батон. Я уже видела этого пса — он шоколадного цвета и совершенно очаровательный, но тело его действительно слишком длинное. Как же ему, наверное, трудно сворачивать за угол!
Мы продолжаем мерить шляпки, настроение улучшается.
Вскоре Тициане нужно уходить. Она без конца извиняется: приглашена на прием в Палаццо Дзенобио, там принимают строго по списку, поэтому она не может взять меня с собой. Пока мы прощаемся, течением к нам снова прибивает Шармейн. Слышу, как она заявляет свои права на некоего итальянца:
— Этот пиджак вам так идет, вы в нем неотразимы!
Итальянец и впрямь красавчик, к тому же гей, думаю, ничего нового для себя он не услышал. Нет, эта Шармейн просто непостижима!
Тициана вдруг начинает нас знакомить. Шармейн, кажется, ничего не имеет против. Она мягко протягивает мне руку, когда Тициана говорит, что я — жутко талантливый писатель/мыслитель/философ и т. п.
— О да, она мне рассказывала, — воркует она, но Тициана не придает значения ее словам.
Жму руку Шармейн, чувствуя, как потеет ладонь. Красотка явно зачислила меня в лузеры и, поскольку я ей ни к чему, утратила ко мне интерес.
Продолжаю стоять. Шармейн устремляет свой кукольный взор на Тициану и произносит:
— Ты не порекомендуешь мне какие-нибудь хорошие рестораны? Я только что говорила с приятными людьми, они из Нью-Йорка. Мы хотим пойти поесть.
Очевидно, она имеет в виду Джейсона Хэрендона и его женщину — бродячую собаку. Пытаюсь сбежать, но Тициана, охотно делясь с Шармейн ресторанной премудростью, хватает меня за руку.
Наконец Тициана с Сальваторе отбывают на следующую вечеринку. Я пережидаю, чтобы, уходя, не столкнуться с ними.
Шармейн беседует с кем-то у выхода, и из вежливости я бормочу:
— Пока, приятно было повидаться.
Она на минуту замолкает, разворачивается ко мне всем телом и щедро одаривает улыбкой, демонстрируя безупречные зубы и блестящие глаза.
— Пока, желаю хорошо повеселиться, — произносит она тягуче — чистый мед со сливками, — но при этом совершенно неискренне.
Еще не поздно, забегаловки вокруг Сан-Марко пока работают. Кульминация этого злополучного вечера: я чуть не налетаю на человека, который выскакивает из-за угла. Он держит здесь кафе и собирается закрываться на ночь. На нем белый фартук. Мы оба застываем. Я ближе к стене, поэтому непроизвольно вжимаюсь в нее, чтобы дать ему пройти. Он неожиданно орет мне прямо в лицо:
— Вот! Я стою! Я не трогаюсь с места! Это вам нужно обойти там, с той стороны!
Его враждебность так сильна и так внезапна, что меня отбрасывает в сторону.
— Вот так! Хорошо! — выкрикивает он с хохотом.
Я отхожу, потом оглядываюсь и вижу, как мужчина входит в кафе и начинает с грохотом двигать стулья. На красной роже счастливая улыбка до ушей.
В конце недели со мной приключается маленькое досадное происшествие, которое тянет за собой другое досадное происшествие, но уже более основательное. Иду в магазин за продуктами и по дороге домой теряю неиспользованную карточку на оплату мобильника, на десять евро. Злясь на себя, бросаю сумки и выхожу из дому в надежде увидеть, где я ее обронила. Уже смеркается, на улицах полно народу, люди возвращаются с работы, учебы. Сворачиваю к Фрари, бреду, глядя под ноги и вслух ругая себя, — и тут слышу восклицание. Это Эммануэле, он без усов и очень похорошел — длинный фактурный нос, высокие скулы, полные губы, теплые карие глаза в обрамлении густых длинных ресниц и темно-каштановые волосы — волнистые, давно не стриженные. Кажется, он рад меня видеть.
— Ты что-то потеряла? — спрашивает он.
— Карточку на мобильник.
— Надеюсь, не кредитную карточку?
— Нет… — Ну да, ты же богатый, карточка на оплату телефона для тебя ничто. — Но я не успела ее использовать… Ладно, фиг с ней, наверняка ее уже кто-то подобрал. Ты как?
