Путешествия никогда не кончаются - Дэвидсон Робин (серия книг .txt) 📗
— Твоя правда, Роб, беру свои слова обратно, в грехе антропоморфизма ты неповинна.
Благодаря уроку, который довольно бесцеремонно преподал мне Баб, когда мы шли по «Ружейному стволу», я хорошо усвоила, что вечером всю пищу надо упаковывать самым тщательным образом. Я открыла консервную банку с вишнями (последнее мое лакомство в те дни), и, чтобы продлить удовольствие, полбанки оставила на завтрак рядом со спальным мешком. Утром я проснулась от того, что Баб положил голову мне на колени, на губах у него красовались подозрительные темно-вишневые пятна. Отучить верблюдов питаться за мой счет я так и не сумела. Наверное, еще потому, что их иждивенческие замашки доставляли мне удовольствие, веселили меня и я потакала бессовестным тварям, подсовывая им все, что могла. Они не привередничали. Иногда я протягивала одному из них ветку акации, точь-в-точь такую, какая росла рядом, и верблюды вырывали ее друг у друга, потому что любили есть из моих рук.
Следующие две недели я шла с Риком, идти было легко и приятно. Существует странная закономерность: спутник в пустыне непременно становится или твоим злейшим врагом, или самым близким другом. Сначала мы с Риком успешно изводили друг друга. В конце путешествия, когда я перестала терзаться из-за того, что Рик отнял у меня какие-то радости, или, вернее, научилась принимать жизнь такой, какая она есть, не говоря о том, что Рик за это время стал другим человеком, наши отношения переросли в настоящую дружбу. Она покоилась на надежном фундаменте выпавших на нашу долю испытаний и терпимости, которой научаешься, когда видишь человека и в лучшие и в самые скверные минуты его жизни без обычных житейских подпорок — видишь суть, первооснову. Путешествие не прошло для Рика даром, иногда я думаю, что он извлек из него гораздо больше, чем я. Мы оба пережили нечто такое, что сделало нас другими людьми. Мне кажется, мы по-настоящему узнали друг друга. Рик научился смотреть на мир не только через объектив фотоаппарата и стал полноправным участником путешествия.
Вопреки моим ожиданиям корма для верблюдов явно не хватало. Пока Рик оставался с нами, меня это не очень тревожило. Рик вел себя героически. Привозил охапки овса или люцерны из Микатарры, наездив из-за этого, наверное, лишнюю тысячу миль. Он тяжело переживал гибель Дигжити. Никогда прежде у Рика не было любимой собаки или кошки, он просто не знал, что можно по-настоящему привязаться к животному. Дигжити и Рик обожали друг друга до противности. Ни к одному человеку Дигжити не относилась так пылко, как к Рику. Однажды, недели через две после отъезда из Уилуны, Рик, измучившись до предела, проехал несколько сот миль по отвратительной дороге и вернулся в лагерь из очередной благотворительной поездки за кормом для верблюдов уже поздней ночью. Его приезд разбудил меня, перебив особенно тревожный сон: мне снилось, что Дигжити бродит вокруг лагеря и скулит, я зову ее, а она не идет. Плохо соображая от усталости, Рик подошел ко мне и сказал:
— Послушай, что это Диг бродит около лагеря, я чуть не задавил ее, когда подъезжал.
Он забыл. Не знаю, чем объяснить совпадение и не хочу даже пытаться, но нечто подобное часто случалось в те дни.
Мы с Риком теперь вели верблюдов по очереди. Вернее, изредка я неохотно и всегда с тревогой уступала Рику свое место. Он прекрасно справлялся, хотя Дуки умирал от ревности и ненавидел Рика лютой ненавистью. Ах, как злорадно я хихикала! Стоило Рику только протянуть руку, как Дуки поднимал голову, раздувал шею и, смутно догадываясь, как следует вести себя самцам, вращал глазами и издавал какие-то угрожающие звуки. «Ты мне не хозяин, — казалось, говорил он, — попробуй тронь, я перекушу тебя, как прутик, жалкая букашка». Я была уверена, вернее, почти уверена, что Рик вне опасности, но Рик явно предпочитал держаться от Дуки подальше. Мне это доставляло немало веселых минут. Иногда, стоя рядом с Риком, я просила его надеть на Дуки носовой повод, Дуки не противился, но потом клал голову мне на плечо, сопел, пощипывал за ухо и на тысячу ладов изливался в любви, нарочно показывая этому чужаку, этому захватчику, кому принадлежит его сердце.
Расхваливая верблюдов, я не могу остановиться. Но до меда они все-таки добрались. Нам нужно было послать телеграмму в «Джиогрэфик», и мы с Риком поехали на ближайшую ферму, а когда вернулись, обнаружили, что лагерь разгромлен и все вокруг густо измазано медом: вьюки, спальные мешки, верблюжьи губы, ресницы, зады — все. Верблюды понимали, что натворили, и, завидев нас, умчались прочь.
Здешние скотоводы оказались на редкость добрыми людьми. Засуха разоряла их, но лица этих людей оставались непроницаемыми. Они кормили нас и верблюдов до отвала, до того, что мы не могли шевельнуться. От них же я узнала, что в Карнарвоне, небольшом городке на побережье, где я собиралась закончить путешествие, нас ожидает торжественная встреча. Ну уж нет. Этому не бывать. Пару месяцев назад я встретила где-то на дороге семью скотоводов, и в отличие от многих других эти люди сразу мне понравились. Они разводили овец на собственной ферме на берегу океана, милях в ста к югу от Карнарвона, и пригласили меня побывать у них. Я решила, что так и сделаю. А если они согласятся оставить у себя моих верблюдов, одна из самых трудных задач будет решена.
Глава 12
Несчастье случилось, когда оставалось пройти меньше двухсот миль. Присутствие Рика убаюкивало тревогу, и у меня появилось чувство безопасности, всегда обманчивое. Я не сомневалась, что теперь-то уж все будет хорошо, позади столько испытаний, такая невероятно длинная дорога — остаток пути представлялся праздником. Мы шли по пастбищам вдоль реки Гаскойн, корма становилось больше, Рик рядом, жизнь прекрасна. И вдруг у Зелейки началось кровотечение.
Я не могла понять, откуда идет кровь, из влагалища или из уретры. Поколебавшись, я решила, что скорее всего это инфекционное заболевание мочеиспускательного канала, и стала давать ей ежедневно по сорок таблеток лекарства, которое на всякий случай захватила для себя. Засовывала таблетки в апельсин. Кроме того, вкалывала огромные дозы террамицина и надеялась на лучшее. Зелейка продолжала кормить Голиафа, и от нее остались шкура да кости. Рик поехал на соседнюю ферму «Долджети-Доунс» в надежде раздобыть для Зелейки более питательный корм и лекарства. Зелейка перестала пастись, и я не сомневалась, что дни ее сочтены.
Хозяева «Долджети» нагрузили Рика всем, чем только могли, и пригнали специальный грузовик для перевозки скота, чтобы с максимальным комфортом доставить Зелли на ферму, где она сможет как следует отдохнуть и отъесться. Гостеприимство скотоводов.
Но моя упрямая дуреха не захотела даже смотреть на грузовик. Мы перепробовали все. Сделали для нее наклонный помост-никакого успеха. Обвязали веревками, заманивали, упрашивали, били-ни кнутом, ни пряником мы не могли заставить ее подняться в грузовик. Тогда я оседлала Дуки и Баба и пошла в «Долджети», надеясь, что Зелли пойдет за нами. Вот когда она поразила меня до глубины души. Зелли отправилась назад, в Алис-Спрингс, даже не оглянувшись на Голиафа. Дважды я проделала этот опыт, и дважды она строго по прямой шла на восток, в Алис, — домой. Мне ничего не оставалось, как привязать ее и медленно идти в «Долджети» вместе с ней.
В первый вечер мы разбили лагерь у какого-то озерца и услышали в небе рокот небольшого самолета. Он сделал над нами несколько кругов, покачал крыльями и, к великому нашему изумлению, опустился на пыльную ухабистую дорогу. Рик поехал посмотреть, какой безумец совершил этот отважный маневр. Через десять минут он вернулся, в машине рядом с ним сидел мужчина в огромной шляпе и в сапогах для верховой езды со шпорами. Мужчина выскочил из машины, представился и пожал мне руку с таким жаром, что я едва не осталась без пальцев. До него дошел слух, что у меня заболел верблюд, и потому, как он сказал, ему вздумалось слетать и посмотреть, не надо ли чем-нибудь помочь. (Он владел фермой, и, как оказалось, мы однажды проходили по его земле, когда он куда-то отлучался.) Я повела его к верблюдам, а он деловито рассказывал, что давным-давно его отец держал верблюдов, поэтому сам он тоже худо-бедно кумекает в этом деле.
