Что такое Израиль - Шамир Исраэль (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Я практически не слыхал, чтобы добровольцам удавалось подружиться с кибуцниками – на это требуется полгода минимум, а то и больше. Кибуцное общество, сколь бы легко оно ни принимало добровольцев, одно из самых закрытых в мире. Кибуцники избегают общения за пределами своего маленького социума.
В большинстве случаев и через несколько лет доброволец не сможет стать равноправным кибуцником, даже если будет принят в кибуц, что происходит крайне редко, с неевреями – практически никогда. Кибуцники ни в коей мере не испытывают миссионерского зуда, нет в них желания убедить чужака в преимуществах их образа жизни. Достоинства такого отношения понятны, основной же недостаток состоит в том, что кибуцники не нуждаются в добровольцах. Обитатели кибуцев ставят себя выше прочих смертных, и потому их отношения с внешним миром носят несколько феодальный характер. Представьте себе, что вы попали ко двору короля Артура, или к запорожским казакам, или на собрание польской шляхты, не будучи рыцарем, казаком, шляхтичем. Тут избежать пренебрежительного или патерналистского отношения (в лучшем случае) либо откровенно эксплуататорского (в худшем) трудно.
Яснее всего это сказывается в области секса. Молодые кибуцники иногда снисходят до пригожей батрачки, то есть доброволицы, но до браков такие игры доводят нечасто. Благородные дщери кибуцев так же редко отдаются простым добровольцам, как дочери испанских грандов – проезжим простолюдинам. Добровольцу может служить утешением, что так кибуцники относятся ко всем. Я не уверен, что они делают различие между арабами, евреями-горожанами, жителями городков развития, новыми иммигрантами из России и добровольцами – всеми этими представителями враждебного мира, подкатывающимися к их огороженному проволокой приволью. Поэтому добровольцы, как правило, развлекаются среди своих.
Промежуточное положение между добровольцами и кибуцниками занимают нахлаим, послушники кибуцного ордена, молодые солдаты. Нахлаим приходят в кибуц группой и в основном общаются между собой, но по возрасту они обычно ближе к добровольцам, чем кибуцники, и тоже находятся в чужом окружении. Они считают себя лучше добровольцев, но хуже кибуцников по этой феодальной иерархии.
В больших кибуцах можно прожить год, не перемолвившись словом с кибуцником, но и в небольших контакты невелики. Хотя добровольцы не знают этого, они немного теряют. Большинство кибуцев наших дней тщательно деидеологизированы, внешних интеллектуальных стимулов мало, поэтому все разговоры обычно сводятся к сельскому хозяйству и сплетням. Разговоры о сельском хозяйстве вполне конкретны, и постороннему, если он не фермер, малопонятны и малоинтересны. Сплетни обычно мотивированы завистью, этим доминирующим чувством кибуцников: кто больше других получил, кто дал меньше, чем другие.
Кибуцники любят потолковать о том, что Зива смогла пробить через секретариат поездку за границу или пианино для сына, в то время как другие, они за границу не ездят и без пианино обходятся. О таких вещах не прочь поговорить и в городе, но в кибуце каждый считает, что упомянутая Зива разжилась благами за его счет, а это накаляет страсти. Естественно, что коллектив бурно реагирует и на увиливание от работы, – впрочем, подобное в кибуцах случается редко.
Кибуцники любят работать, причем в их глазах чем тяжелее труд, тем он почетней. Я работал в свое время на банановых плантациях и, помню, немало этим гордился. Работа была здоровая: мы приступали к ней в четыре часа утра и почти без перерыва перетаскивали сорокакилограммовые гроздья, срубая их огромным мачете. От тяжести бананов тело крепло и ноги накачивали мускулы. В полдень мы кончали работать, обедали и шли спать до вечера в комнате с кондиционером, если сильно везло, или с вентилятором, если везло меньше. Вечером просыпались и после холодного душа выкатывались, отдохнувшие и здоровые, на зеленую лужайку кибуца. Раз в неделю давали кино под открытым небом, а то был телик в клубе, черно-белость которого раздражала и усыпляла после цветов долины Иордана. Поздно вечером мы любили собраться в комнатах у девочек или на лужайке и петь грустные и красивые, похожие на русские, старые израильские песни.
Вина кибуцники, подобно всем израильтянам и палестинцам, не пьют, к наркотикам относятся отрицательно, в особенности старшее поколение, и способны вызвать полицию, если почувствуют дымок марихуаны, тем более когда речь идет о добровольце. Поэтому иностранец и гость должен проявлять большую осторожность с наркотиками, даже с приятным продуктом, о котором сэр Ричард Бёртон, первый англичанин, добравшийся до Мекки в середине XIX века, так трогательно писал: «Сначала украдкой, но затем более открыто мы курили гашиш, или индийскую коноплю, этот гениальный продукт, практически неизвестный в Европе. Там он является уделом аптек, как и в свое время опиум и коньяк. Но я верю, что со временем гашиш привьется в Европе, как и табак».
Теоретически кибуцники хорошо относятся к палестинцам, скажем, так же, как хорошие фермеры американского Запада – к индейцам. В Долинах арабов мало. В сельском хозяйстве и в промышленности палестинцев не используют совершенно – для выполнения «черных» работ есть добровольцы и восточные евреи. Арабы обычно попадают в кибуц как строители. Их доставляет подрядчик по утрам на своем тендере «пежо» и вечером увозит.
В некоторых кибуцах строительных рабочих и прочих арабов пускают в столовую – я видел арабов Эйн-Некубы за столом кибуцников Цовы. Но в других они должны есть на улице, под деревом – как, например, в кибуце Саад на юге страны, где два палестинца из Газы работают десять лет в обслуживании, но в столовую их так и не пускают. Конечно, палестинцам нет места и в плавательных бассейнах кибуцев. Считается, что, отработав, они должны исчезнуть. Кибуцники Цовы немало гордятся тем, что пускают арабов в столовую.
И все же кибуцники не учат своих детей ненависти к палестинцам. Правда, не учат они и чрезмерной любви, вплоть до возврата конфискованных земель, но этого было б трудно ожидать. Раньше кибуцники старались нести военную службу в самых трудных и опасных местах, в почетных, гвардейских, частях и поставляли две трети парашютистов и значительную часть офицерского состава. На кибуцника-неофицера фыркали в клубе и столовой: «Сачок, отлынивает». В последние годы, по мере того как новое израильское общество остывало к кибуцникам, слабела их готовность служить в боевых частях или оставаться на сверхсрочной службе. Кибуцники – аристократия страны Израиля – ведут себя соответственно. Во всем мире дети помещиков и дворян служат в гвардии. Я не имею в виду аристократию духа, кибуцники – богатые землевладельцы, а владение землей облагораживает.
(Благосостояние кибуцев было подорвано биржевыми авантюрами – с ними «сыграли в МММ». Способность взять кредиты обернулась для них тяжелым долговым бременем, а затем кибуцы были практически расформированы в ходе приватизации после 1991 года. С распадом Советского Союза больше не было нужды поддерживать иллюзию «социалистического Израиля». В кибуцах ввели дифференцированную зарплату, дома и поля приватизировали, возникли новые богатые и новые бедные. Интересно, что кибуцники сами проголосовали за ликвидацию порядка, при котором были равноправными хозяевами. Они объясняли это роковое решение так: нас убедили, что приватизация лучше и прогрессивнее. В результате простые кибуцники собирают гнилые овощи себе на завтрак, с трудом сводят концы с концами, а многомиллионное хозяйство принадлежит их более пронырливым собратьям. Но еще до этого молодежь ушла из кибуцев и в них остались в основном старики. В Негбе, одном из крепких кибуцев, появляется один-два ребенка в год. В последнее время пошел процесс распродажи приватизированных кибуцных земель. Он стал источником огромных доходов для уцелевших экс-кибуцников. Так палестинские земли были отняты у палестинцев именем еврейского народа, а затем втихую распроданы.)
Глава XXIII. Город
В Нагорье только один еврейский город. Желая создать противовес всему Нагорью, власти расширили его, привезли множество людей, выстроили новые районы, бесконечные «черемушки»: Рамот, Кирьят-Иовель, Гило и прочие, но эти районы остались за пределом сознания обитателей старых кварталов Иерусалима: Немецкой и Греческой слободы, Катамона, Тальбие, Рехавии, где живет много потомков старинных сефардских семей, обосновавшихся в Святой земле более ста лет назад – а то и полтысячелетия назад, после изгнания из Испании. Они называют себя С. Т. (сфаради тахор – чистыми сефардами), в отличие от выходцев из арабских стран. Но большинство населения – европейские евреи, приехавшие в дни британского мандата или в первые годы независимости. Они образуют «весь Иерусалим», хотя численно и находятся в меньшинстве среди огромных религиозных районов к северу от Яффской дороги, среди районов восточной бедноты, Мусрары и Катамона, среди арабских районов Восточного Иерусалима, среди новых районов с их смешанным населением. Иерусалимцы – так я буду называть в этой главе без дальнейших оговорок жителей старых кварталов – знают друг друга в лицо. Жизнь их спокойна, тиха и размеренна, все ходят по вечерам в одну киношку-синематеку, сидят в одном-двух кафе. Входит в моду какой-нибудь ресторан – все отправляются туда, гремит другой – перекочевывают всем миром в него.
