Собрание сочинений в 12 т. Т. 7 - Верн Жюль Габриэль (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗

Что до пищи в прямом смысле этого слова, иначе говоря - белковых веществ, необходимых для питания человека, то ими островитяне были обеспечены надолго. Таким обильным источником питания служил, во-первых, собранный после жатвы хлеб, который оставалось только убрать в амбары, и, во-вторых, бродивший по острову скот. Возможно, что во время холодов почва вымерзнет, и новый урожай кормов для скота собрать не удастся. Следовательно, нужно было принять какие-то меры, и если бы островитяне смогли вычислить продолжительность обращения Галлии вокруг Солнца, они узнали бы, какое количество животных нужно сохранить для запасов мяса.

Население Галлии, не считая тринадцати англичан, живших на Гибралтаре и пока не нуждавшихся в помощи, состояло из восьми русских, двух французов и маленькой итальяночки. Таким образом, остров Гурби должен был прокормить одиннадцать человек.

Но едва Сервадак назвал эту цифру, как раздался голос Бен-Зуфа.

- Да нет же, господин капитан! Не хотел бы вам противоречить, но только счет неверен!

- Что ты хочешь сказать?

- Что нас двадцать два человека!

- Здесь, на острове?

- На острове.

- Может, ты соблаговолишь объясниться, Бен-Зуф?

- Я, господин капитан, не успел вас предупредить. Пока вас не было, к нам пожаловали гости!

- Гости?

- Да, да! Однако идемте, и вы тоже, господа русские! Увидите, сколько хлеба сжато, а ведь одних моих рук на это бы не хватило!

- Правда! - сказал Прокофьев.

- Идемте же, это недалеко. Всего два километра. Возьмем с собой ружья!

- Для чего же? Чтобы обороняться? - спросил Сервадак.

- Да не от людей! - отвечал Бен-Зуф. - От птиц, будь они прокляты!

И денщик повел за собой капитана Сервадака, графа Тимашева и лейтенанта Прокофьева, снедаемых любопытством. Нину с Марзи оставили в гурби.

По дороге капитан Сервадак и его спутники открыли ружейный огонь против пернатой стаи. Над их головой тучей нависли птицы, тысячами носились дикие утки, кулики, трясогузки, жаворонки, вороны, ласточки, вперемешку с морскими птицами - синьгами, чайками, бакланами, и множеством дичи - перепелами, куропатками, бекасами. Ружья били без промаха по огромной живой мишени, и птицы падали дюжинами. Это была не охота, а расправа со вторгшимися грабителями.

Бен-Зуф, чтобы не идти в обход по северному берегу острова, повел своих спутников наискосок через равнину. Два километра пешеходы прошли за десять минут благодаря потере в весе и приобретенной легкости. Они остановились подле большой рощи из смоковниц и эвкалиптов, живописно раскинувшейся у подошвы холма.

- Ах, негодяи! Ах, разбойники! Бедуины! - завопил вдруг Бен-Зуф, топая ногами.

- Ты опять о птицах? - осведомился Сервадак.

- Да нет же, господин капитан! Я об этих проклятых бездельниках! Опять работу бросили! Смотрите сами!

И Бен-Зуф указал на валявшиеся на земле серпы, грабли и косы.

- Вот что, любезный, - заявил капитан Сервадак, которого разбирало нетерпение, - будет тебе нас морочить! Изволь-ка объяснить, о чем или о ком идет речь!

- Тсс! Слушайте, слушайте! - отвечал Бен-Зуф. - Уж я-то не ошибаюсь!

Все прислушались. Из рощи доносились звуки песни, звон гитары и ритмичное щелканье кастаньет.

- Испанцы! - воскликнул капитан Сервадак.

- А кто же еще? - ответил Бен-Зуф. - В них хоть из пушек пали, они все равно будут трещать своими погремушками!

- Откуда же они взялись?

- Послушайте-ка еще! Сейчас вступит старик.

Раздался другой голос; стараясь перекричать музыку, он яростно бранился.

Сервадак, как и все гасконцы, знал немного по-испански, поэтому слова песни были ему понятны:

Весел ты сигару куришь

И купаешься в вине,

Ну, а я мушкет сжимаю

И красуюсь на коне!

А старческий голос, перебивая песню, твердил на ломаном испанском языке:

- Верните деньги! Отдайте мои деньги! Вернете ли вы, наконец, мои деньги, подлые махо? [27]

Но певцы не унимались:

Славна Чиклана кувшинами,

Требухена - лишь пшеницей,

А в Сан-Лукар де Барамеда

Всех прекраснее девицы!

- Я заставлю вас вернуть мне деньги, мошенники! - снова заговорил голос под щелканье кастаньет. - Вы мне заплатите, клянусь богом Авраама, Исаака и Иакова, именем Христа и Магомета!

- Ого, черт возьми, да ведь это еврей! - воскликнул Сервадак.

- Это еще не беда, что еврей, - ответил Бен-Зуф, - я знавал евреев, которые умели делать добро людям. А этот из Германии, да еще из худших ее краев - вероотступник, у которого нет ни родины, ни совести.

Гектор Сервадак и его спутники хотели было войти в рощу, но остановились на опушке, пораженные потешным зрелищем. Испанцы плясали свой национальный танец фанданго, и так как на Галлии их вес уменьшился, они подпрыгивали чуть ли не на сорок футов в вышину. Зрители еле сдерживали смех при виде плясунов, взлетавших над кронами деревьев. Их было четверо дюжих молодцов; взявшись за руки, они увлекали с собой какого-то старика, и он то возносился вверх, то падал вниз - точь-в-точь Санчо Панса, ставший жертвой озорной шутки веселых суконщиков из Сеговии.

Гектор Сервадак, граф Тимашев, Прокофьев и Бен-Зуф, пробравшись сквозь чащу деревьев, очутились на маленькой полянке. Развалясь на траве и помирая со смеху, двое молодцов подстрекали танцоров. Один перебирал струны гитары, другой щелкал кастаньетами.

Увидев пришедших, музыканты перестали играть, а плясуны плавно опустились на землю вместе со своей жертвой.

Охрипший, взбешенный старик бросился к капитану Сервадаку и заговорил по-французски, но с сильным немецким акцентом:

- Ах, господин генерал-губернатор, меня хотят ограбить! Но, во имя всевышнего, свершите правосудие!

Сервадак оглянулся на Бен-Зуфа, как бы спрашивая, кому он обязан этим высоким званием, но денщик закивал, словно говоря: «Ну да, господин капитан, вы и есть здешний генерал-губернатор! Об этом уж я позаботился!»

Тогда капитан знаком велел старику замолчать; тот сложил руки и смиренно понурил голову.

Теперь можно было его рассмотреть.

Человек этот, - с виду лет шестидесяти, хотя на самом деле ему минуло только пятьдесят, - маленький, щуплый, с живыми и хитрыми глазами, горбоносый, с нечесанными волосами, с желтовато-седой бородкой, с большими ногами и длинными цепкими руками, воплощал в себе типические и всем знакомые черты ростовщика, которого нельзя спутать ни с кем. Это был скряга и стяжатель, с черствым сердцем и гибкой спиной, словно созданной для низких поклонов. Деньги притягивали его, как магнит железо, а со своих должников такой Шейлок готов был содрать шкуру. Среди магометан этот человек выдавал себя за магометанина, среди католиков за христианина, и, если бы это сулило ему барыш покрупнее, он стал бы язычником.

Его звали Исааком Хаккабутом. Он родился в Кельне, следовательно, прежде всего был пруссаком, а потом уже немцем. Однако большую часть года, как он рассказал Сервадаку, Хаккабут плавал на своей тартане. Промышлял он главным образом торговлей в приморских городах. Эта тартана вместимостью в двести тонн - поистине пловучий магазин колониальных товаров - поставляла на побережье всевозможные изделия, начиная с серных спичек и кончая лубочными картинками из Франкфурта и Эпиналя.

«Ганза» служила Хаккабуту настоящим домом. Он жил на борту тартаны, потому что у него не было ни жены, ни детей. Экипаж из шкипера и трех матросов вполне справлялся с легким суденышком, плававшим вдоль берегов Алжира, Туниса, Египта, Турции, Греции и по левантийским портам. Хаккабут появлялся там с большими запасами кофе, сахара, риса, табака, тканей, пороха; там он торговал, выменивал, сбывал старье и в конечном счете сильно наживался.

Когда разразилась катастрофа, «Ганза» стояла а Сеуте - крайней точке марокканского побережья. В ночь с 31 декабря на 1 января шкипер с матросами были на берегу и бесследно исчезли, как и многие другие. Но, как читатель помнит, катастрофа пощадила утес у Сеуты, расположенный напротив Гибралтара (хотя выражение «пощадила» здесь едва ли уместно); на этом утесе спаслись десять испанцев, которые не имели никакого представления о том, что произошло.