Что такое Израиль - Шамир Исраэль (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Но и левые основного направления, милейшие люди, с которыми приятно пообщаться и трудно не согласиться по конкретным вопросам, не ведут к Ханаану, скорее, к созданию американской колонии на Ближнем Востоке, обреченной на гибель раньше или позже. Проамериканская ориентация израильской левой не может не смутить. Почему ни в одной другой стране левая не влюблена в Америку? Почему она так старается отгородиться от палестинцев? Почему она не только против Брахи, но и против Эйн-Синии?
Причина этого разрыва между народом Израиля и сердцем страны – Нагорьем – лежит в области исторической психологии. Амос Эйлон, автор когда-то нашумевшей книги «Израильтяне», бесспорно одной из самых интересных среди написанного на эту тему, замечает с недоумением «любопытное различие в описаниях Палестины XIX века у путешественников-евреев и у путешественников-протестантов, в особенности англичан и американцев. Последние подчеркивали сказочную красу земли, текущей молоком и медом. Евреи же, как правило, видели лишь руины городов, логова диких зверей, запустение и тень смерти. Иерусалим, – продолжает Эйлон, – был и тогда столь же величественно прекрасным, как и сегодня, и не лежал в развалинах, но мало кто из еврейских путешественников замечал это. В описаниях христианских путешественников звучат совершенно иные ноты. Местные феллахи напоминали им патриархов, а крестьянки – мадонн художников Возрождения». Эйлон пытается объяснить этот феномен «еврейским неведением жизни за пределами городов и, естественно, преувеличением ужасов деревни».
Действительно, евреи живут уже много веков в буржуазном уюте городов, и поэтому дивная, чарующая природа Палестины была – и осталась – чуждой большинству пришельцев. Несомненно, такие жемчужины, как Эйн-Таннур, с его мэрилин монро смоковниц, в прошлом были еще более щедро рассыпаны по горам и долинам страны, чем сейчас, когда многие из них уничтожил бульдозер и тяга к модернизации. Но сердца наших урбанистических отцов и дядьев не лежали к пасторали и буколике.
Мимоходом заметим, что тут лежит разгадка вековечного спора между израильтянами и палестинцами о том, была ли Палестина пустыней и болотом до прихода еврейских поселенцев. Во всех учебниках, во всех дискуссиях израильтяне всегда утверждают, что «страна лежала бездыханно, жарким ветром скомкана и смята», что принц сионизма воскресил Спящую Царевну Палестины. Палестинцы, со своей стороны, говорят, что Палестина и до прихода еврейских поселенцев не бедствовала.
Жена русского таксиста, шоферящего в Нью-Йорке, которую мне выпало водить по Иерусалиму, жаловалась: «Что вы мне показываете всякую грязь? Это я и в Ташкенте видала! Вы лучше сводите нас на Дизенгоф, в Тель-Авив». Этот подход не монополия русских таксистов и их жен. Путевые заметки Марка Твена сводятся примерно к тому же.
Возник парадокс: с одной стороны, евреи подчеркивали неслучайность выбора Палестины, страны праотцев, с ее могилами патриархов и библейскими руинами, с другой стороны, почитали не стоящим внимания всё живое в этой стране: ее оливы, смоквы, виноград, пахарей и пастухов, коз и овец. Реальная страна Израиля не устраивала еврейских поселенцев, и они попросту отмахнулись от нее и создали на ее месте что-то другое, новое.
Когда первые наброски этой книги появились в виде короткой статьи в журнале «22», милейший Виктор Богуславский, бывший ленинградец, живущий в Элькане, выступил в защиту израильского подхода к палестинскому биокомплексу: «Разводить оливы смысла не имеет: рынки всего мира завалены дешевыми греческими маслинами и оливковым маслом, не рекомендуемым к употреблению в больших количествах». Что ж, он прекрасно сформулировал израильский подход: страна Израиля оказалась нерентабельной, и на ее месте было решено возвести что-то окупающееся.
На заре сионизма, как известно, движение еврейского национального освобождения и возрождения не было зациклено на Палестине. В частности, серьезно шла речь об Уганде, которую англичане были готовы предоставить евреям. Это было до Первой мировой войны, когда Палестина принадлежала Турции. В некотором смысле, если «разводить оливы смысла не имеет», то можно сказать, что план «Уганда» победил, еврейский народ нашел свою Уганду в Палестине и отмахнулся от ее живой, нерентабельной данности. Противники плана «Уганда» в дни Герцля (его сторонника) говорили: «Если уж Уганда, то почему не Америка?» На этот вопрос у сторонников Уганды нет ответа, но тысячи израильтян решают его для себя, в очереди за визами перед американским консульством. Действительно, если все определяют только соображения коммерческой целесообразности, то почему бы не построить страну на более подходящем месте, более ровном, менее гористом, ближе к рынкам сбыта, скажем по соседству с мормонами Юты?
А теперь подойдем к рентабельности и целесообразности изгнания 1948 года. Абстрактно любившие Святую землю евреи не принимали ее реальности, ее ландшафта, ее хозяйства. Побережье с его равнинами и долинами поддавалось эксплуатации современными методами. Первые поселенцы отнеслись к стране, как к tabula rasa, как к Уганде, и создали в ней свое хозяйство. В горах трудно вести современное европейское, механизированное хозяйство. Только люди, привязанные к этой земле, могут жить здесь, окапывать оливы, собирать осенью маслины, пахать сохой – трактору негде повернуться, – чинить террасы, возить камни на осле и таскать на собственных плечах. Воды в горах мало. Нужно копать ямы для сбора дождевой влаги; если есть источник – вырубать туннель, уходящий в глубь горы, чтоб собрать воедино капли воды. Израильтянам такая работа была бы не по силам и не по духу. Поэтому Лифта стоит пустынная и безлюдная, а окрестности Кастеля превратились в поселок городского типа, который мог бы вырасти где угодно, от Детройта до Челябинска.
О праве евреев на страну Израиля и палестинцев на Палестину можно порассуждать с религиозной, правовой, исторической, моральной точек зрения. Я предпочитаю марксистский подход, сформулированный в свое время Брехтом в «Кавказском меловом круге»:
Теоретики социалистического сионизма придерживались того же подхода: земля завоевывается трудом и принадлежит тем, кто на ней трудится. В то время как израильтяне обычно утверждают, что они и их отцы осушили болота и оросили пустыни, я стою на том, что в Нагорье еврейские хозяйства существуют вопреки земле, ее рельефу и характеру, тогда как палестинские – благодаря всему этому.
Достаточно посмотреть на руины Сатафа, Лифты, Субы, чтобы в том убедиться. Их источники одичали, и только Общество охраны природы присматривает за ними, как за музейным экспонатом, как за осликом в клетке зверинца, который скалится на детей из-за решетки, вместо того чтобы катать их.
Не завоевание ужасно. Иисус Навин, Омар ибн Хаттаб и другие завоевывали Святую землю. Иногда палестинцы говорят: как смеет нами править Менахем Бегин или Ицхак Шамир, выходцы из Польши? Они забывают, что и Омар был не иерусалимцем, но уроженцем Хиджаза. Стыдиться приходится не завоевателю, а скорее завоеванному. Даже изгнание можно было бы попытаться обелить, сказав, что цель оправдывает средства. Но достигнутая цель не оправдывает никаких средств, даже куда менее радикальных, чем изгнание населения.
Если бы завоеватели осели на земле, создали свободное крестьянство, ассимилировали остатки коренного населения, приспособились к обычаям страны и к ее ландшафту, ухаживали бы за родниками и оливами, возделывали виноградники, которых не сажали, земля, хоть и плохо насилие, не вспомнила бы, кто раньше окапывал деревья и строил террасы. Бесит то, что все это – и завоевание, и изгнание – было ни к чему. Задним умом соображаешь, что это должно было быть понятно и раньше. Если бы палестинцы остались на месте, можно было б надеяться на то, что пришельцы и местные жители вновь смешают свою кровь и образуют один народ, что через связь с местными жителями пришельцы найдут путь к земле. Без палестинцев это и произойти не могло.
