Что такое Израиль - Шамир Исраэль (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Иммигранты страдают от того же отношения. Не успели приземлиться в Лоде первые самолеты с русскими, как в газете «Гаарец» появилась статья одного из ведущих журналистов: «Приезжающие русские студенты – второй сорт, недоучки, бесталанные и безграмотные». Вслед за этим последовала серия статей, разоблачавших русских инженеров и зубных врачей, грузин любой профессии и прочих иммигрантов. Приезжие страдали от обычных проблем иммиграции: инженеры были вынуждены работать техниками или рабочими, хотя ощущали себя более знающими, чем израильские специалисты. «Нам не нужны инженеры – нам нужны чернорабочие», – сказал один из израильских министров в дни массовой эмиграции из СССР. Государственная помощь, оказываемая из средств американских евреев, только усугубляла эксплуатацию. В смешной книге Эфраима Севелы «Остановите самолет – я слезу» описывается разработанный в те дни метод «одноразовой эксплуатации иммигранта»: капиталист нанимал иммигранта, Еврейское агентство платило ему зарплату, чтобы помочь трудоустроиться, затем, когда выделенные агентством деньги кончались, иммигранта увольняли и брали нового. В более мрачной книге Григория Свирского «Прорыв» описаны приемы объегоривания иммигрантов в научных учреждениях и университетах.
Материально положение русского иммигранта в Израиле было, объективно говоря, не хуже, чем у его кузена, поехавшего в Америку. «Это я, Эдичка» Эдуарда Лимонова и «Новый американец» Аркадия Львова – два блестящих произведения, описавших ужас иммиграции на столь различных примерах, поэта и торгаша, – позволяют понять, что и в Америке иммигранту приходилось нелегко.
Но морально иммигранту в Израиле было куда тяжелее. Пока только шли разговоры об иммиграции, положение «русского» оставалось совсем неплохим. Мне повезло: я приехал в страну Израиля в 1969 году, до начала массовой иммиграции, и меня чудесно принимали все и повсюду. Прием был таким лучезарным, что мне захотелось что-нибудь сделать для этой гостеприимной страны. Так я оказался в армии, куда поначалу иммигрантов не тянули. И тут началась массовая иммиграция, внезапно сменившая теплый прием на всеобщую ненависть.
Однажды я возвращался на попутных домой, в Иерусалим, из темного бункера с передовой линии Голанских высот, молодой солдат, безумно гордившийся своими красными высокими ботинками парашютиста. Первый же остановившийся шофер уловил мой несмываемый русский акцент. «Русский? – сказал он. – Заграбастал виллу и „вольво"? Живете за наш счет? Кровь нашу пьете! У нас ничего нет, а вам всё дают!» Чего скрывать, это был страшный шок для меня. В моей родной Сибири я не ощущал антисемитизма и не привык с детства, как другие, к этому страшному, уничтожающему, обобщающему «вы»: «Вам все дают, вы пьете нашу кровь». Но мягкая посадка по приезде смягчила для меня этот шок. Для прибывших в те дни, в 1971 году, посадка выдалась штормовой – в ярый шторм ненависти.
Вообще угодить в волну иммиграции мало приятного. Хорошо быть иностранцем в стране, где иностранцев немного; не дай бог оказаться алжирцем во Франции или турком в Голландии. Приехал бы Данте Алигьери в Америку начала XX века, американцы отнеслись бы к нему как к еще одному «даго», который в лучшем случае откроет пиццерию.
Но за ужасным приемом, который оказали русским иммигрантам в 1970-х годах, скрывались дополнительные, специфические причины. Приход гребня русской волны совпал с пробуждением восточного еврейства, которое началось с демонстрации «Черных пантер» и привело к власти Ликуд. Радость, с которой израильтяне встречали первых русских иммигрантов, живо напомнила восточным евреям о том, как принимали их самих – с палатками и порошком ДДТ от вшей и, уж конечно, без особой радости, отдавая неприятный долг, который платишь поневоле. Когда восточные евреи жаловались на свое положение в обществе, им говорили: «Вы приехали позже». Но прием, оказанный русским, показал им, что не в этом дело. Русские, прибывшие после них, не займут их места в самом низу. Они, восточные евреи, обречены оставаться на дне общества.
Возник миф «привилегий для русских иммигрантов». Вокруг этих мнимых привилегий поднялась свистопляска. Первыми ее подняли восточные евреи, выдвинувшие лозунг: «Если бы Гришу Фейгина звали Абузагло…» Но дело было не только в материальных преимуществах. Восточные евреи составляют около 10 % всех евреев мира, но около 50 % всех евреев Израиля. Появление русских угрожало нарушить этот баланс, свести восточную общину до уровня экзотического меньшинства, какой она представлялась в начале XX века. Волна выезда евреев из СССР 1970-х годов пришлась на период недолгого благоденствия Израиля, который закончился войной 1973 года. Новоприбывшие воспринимались не как товарищи в общем строительстве, но как конкуренты, посягающие на жирный кусок. Русские евреи конкурировали с восточными как получатели льгот и благ, они конкурировали с европейскими евреями, израильтянами, из-за работы. Поэтому вскоре наша волна оказалась меж двух огней. Свободная пресса Израиля, печатающая, как и вообще пресса свободного мира, то, что хочет увидеть читатель, соревновалась в подборе антирусских материалов. Не было дня, чтоб в газетах не появлялось шапки вроде: «Еще один русский жулик» или «Они звери!».
Когда не случалось новых событий, газеты печатали интервью со школьниками, пенсионерами, инженерами, врачами, и все спорили только о том, как бы прищучить русских иммигрантов, чтоб тем не жилось так вольготно.
В 1975 году я работал бульдозеристом на трассе в Северном Синае. Почти все рабочие, за исключением трех бульдозеристов-«израильтян», были восточными евреями. При каждом бульдозере служил юный бедуин – подавал чай и кофе, заливал масло и делал прочие полезные вещи по мелочам. Молодые бульдозеристы из городков развития издевались над юными бедуинами как могли. Со старыми бедуинами они тоже разговаривали пренебрежительно, свысока – как французские сержанты с туарегами. Для меня это был первый – или почти первый – прямой контакт со «вторым Израилем», первое испытание этнической ненавистью (ну, не могу же я назвать отношение восточных евреев ко мне антисемитизмом?). Я сам дал повод для вспышки ненависти, когда неосторожно сказал, что бедуины никого не хуже. Я не ожидал, что это будет воспринято так: для него бедуины лучше сефардов! Через неделю-другую один из них попытался задавить меня во время перерыва бульдозером. Впрочем, «израильское» меньшинство – три бульдозериста-сабры – видели во мне чужака. Для них в мире не было чистой дихотомии «мы – они». Они видели мир состоящим из разных этнических групп: израильтян, бедуинов, палестинцев-феллахов, сефардов, марроканцев, румын, русских. Им и в голову не приходило защитить «русского» от «марроканцев» или наоборот. Не знаю, кто им был ближе – уроженец Димоны или Новосибирска.
Израильтяне и восточные евреи на появление иммигрантов реагируют в принципе одинаково – так же, как французы, немцы, швейцарцы, – проникаются ненавистью к непрошеным гостям, если те не ограничиваются чисткой сортиров. Такое поведение свойственно всем еврейским общинам в мире. В любом городе и стране, где мне приходилось столкнуться с местным евреем, раньше или позже я слышал: «Вы, надеюсь, не собираетесь здесь поселиться? Тут и так много евреев, и антисемитизм растет».
Затем начался «отсев». Получившие по письмам из Израиля достаточное впечатление об ожидающем их приеме русские евреи стали ехать в Америку. Израильтяне были потрясены, как Саймон Легри – бегством негритянки. Они-то собирались еще немало лет обсуждать пороки и изъяны русских евреев, хлопать их по плечу и говорить: «Будет хорошо! А пока нам нужны чернорабочие!», измышлять тонкие методы дискриминации русских по сравнению со считанными иммигрантами из свободного мира, и всё это в полной уверенности, что жертве некуда деться. И вдруг жертва вырвалась из силка.
Что-то похожее описывает Сергей Есенин в «Пугачеве», когда царский генерал требует у казаков догнать и воротить калмыков, навостривших лыжи. Они отвечают: «Хорошо, что от наших околиц он без боли сумел повернуть». Я порадовался, когда Иосиф Бродский поехал в Америку: в Израиле тех лет его ожидали бы только унижения. Не будучи членом советского Союза писателей, он, бедняга, даже пособия по безработице не получил бы. После этого израильское правительство стало вести борьбу за тела «прямиков» (так назывались советские евреи, ехавшие прямиком в Америку, а не в Израиль), стараясь закрыть для них путь в Америку или любую другую страну. Из этих планов ничего не получилось, и через несколько лет почти весь поток евреев из России пошел в Америку.
