Что такое Израиль - Шамир Исраэль (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Узкая, почти целиком проезжая дорога ведет от Маилии к Монфору. Замок сидит на крутом отроге, вздымающемся посреди глубокого вади, по-арабски он так и называется – Калаат эль Курейн, крепость Отрога. Вади к югу от отрога поросло деревьями, а вади к востоку от замка течет чистый ручей, в котором можно искупаться. Во времена крестоносцев он был прегражден огромной дамбой, циклопические следы которой видны внизу. Сам замок бесконечно впечатляет: его прочные крепостные стены, круглые башни, руины цитадели на более высоком пике выдержали испытание временем. Замок был взят все тем же Бейбарсом, грозой крестоносцев, в 1271 году, со второй попытки и после долгой осады. Мусульманам удалось подвести под внешние стены замка подкоп, заметный по сей день. На Монфор-Штаркенберг возлагалась особая миссия. Контролировать округу из замка было невозможно, и он служил архивом и сокровищницей Тевтонского ордена. Вместо того чтобы брать цитадель с бою, Бейбарс договорился с осажденными и разрешил им отступить в Акку с оружием, сокровищами и архивом. Архив тевтонцев, перевезенный в Тироль, сохранился и поныне, а орден их перебрался в Восточную Европу и основал на славянских землях германскую Пруссию. Таким образом, Штаркенберг был в некотором смысле предтечей Берлина и Кёнигсберга.
Неподалеку от Монфора находится удивительный источник Эйн-Тамир, пять звезд по моей шкале очарования потаенных прелестей. Вся дорога к нему (от руин дамбы у основания Монфора) в жаркий летний день восхитительна. Тропа идет вдоль ручья, в тени деревьев, рядом журчит вода, образуя заводи, в которых чудно купаться. Так, купаясь в заводях и прыгая с камня на камень, мы продвигаемся вверх по вади, пока не оказываемся в странном месте – у обнажения белого камня, в котором вода прорыла глубокие каньоны. Здесь, в пещере, бьет Эйн-Тамир.
От прочих источников Эйн-Тамир отличается тем, что его бесконечной глубины туннель – произведение природы, а не дело рук человеческих, природа же умеет много гитик. Пещера узкая, и вход ее напоминает сокровенные прелести юной девы. Воды в ней обычно по пояс. Но пройдите несколько метров, и вам покажется, что вы дошли до конца: своды пещеры опускаются и уходят под воду. Тут, не страшась, нырните – это только узкая горловина, и через пару метров можно будет вынырнуть в продолжении пещеры. Нужно только запастись электрическим фонарем. Но что самое интересное, это еще не последняя горловина. Можно продолжать это путешествие к центру земли, подныривая под низкими сводами пещеры и выныривая, когда они уходят вверх, покуда хватит смелости.
Спуститесь к Эйн-Тамиру прямой красивой тропой от поселения Хила, а потом пройдите вдоль вади к замку или вниз к морю. Я шел этой тропой на днях, в вади не было ни человека. Несколько здоровенных вепрей привольно рылись в траве, вдали пробежал олень, как будто сбылись слова поэтессы: «И ни птица, ни ива слезы не прольет, если сгинет с земли человеческий род».
Бельвуар смотрит на восток, в долину Иордана, с высот Галилеи. Узкая дорога поднимается к замку снизу, из страны кибуцев. Постепенно сходит зелень долины, начинается сухое плоскогорье. Бельвуар более реконструирован, более цивилизован, чем заброшенный в горах Монфор. Рядом с ним живет легендарный Меир Хаар-Цион, имя которого останется в истории рядом с именами Фридриха Барбароссы и Ричарда Львиное Сердце.
Меир Хаар-Цион прославился, когда он, молодой солдат 101-й части, отправился к Красной Скале заброшенного города Петры, в Заиорданье. К Красной Скале, столице набатеян, ведут две дороги. Одна, основная, отходит от древнего Царского пути, из Аммана в Акабу. Другая, по сути тропа, идет круто вверх из Аравы по Вади-Муса, Валь-де-Моиз крестоносцев. По этой тропе пошел Меир Хаар-Цион. Он пересек границу между Иорданией и Израилем и ночью поднялся по Вади-Муса до Красной Скалы, прячась от бедуинов и пограничников. Днем он прятался, ночью вернулся обратно. Его поступок потряс молодежь, и походы на Петру стали своего рода модой. Но мало кто из вышедших вернулся. Большинство погибало в пути. Красивая и грустная песня «Села ха-адом» («Красная Скала») воспевает эти походы. В свое время ее запрещалось исполнять по израильскому радио, чтобы душу людям не травить попусту.
Но не только мирные походы прославили Меира Хаар-Циона. Он уходил за «зеленую черту» на охоту за федаинами, как куперовские охотники за скальпами. Ему приписывают слова: «Приятнее всего убивать ножом». Рассказывают, что он безбоязненно ходил в кино в Газе, когда там дорого бы дали за его голову. Я слышал рассказы о нем в армии. По вечерам, во время полевых учений, мы, молодые солдаты, собирались в покинутом арабском доме в Бейт-Джубрине, древнем Элевферополе. Горела нефть в жестянке-гузнике, мы чистили оружие после дневных стрельб и взахлеб слушали рассказы сержанта о легендарном Меире Хаар-Ционе.
Однажды Меир с сестрой Шошаной пересекали Нагорье на велосипедах. Где-то в пустыне бедуины изнасиловали и убили его сестру. Тогда Меир с товарищами самовольно перешли границу и устроили скорый суд и расправу над убийцами. Кровная месть признается бедуинами как законный способ правосудия. Но поднялся шум, и Меиру пришлось покинуть армию. Власти любят, чтоб убивали только по приказу.
Меир получил в удел ферму около Бельвуара, где живет и по сей день. Как Барбаросса легенд, он однажды покинул ферму и пошел на войну: в день штурма Иерусалима в 1967 году он появился, маленький, загорелый, помятый, с мешком ручных гранат за плечами, в строю солдат перед Дамасскими воротами. Он был ранен и вернулся на ферму, названную «Шошана», в память о сестре.
Нет, не приходится смущаться кровавым героизмом Хаар-Циона. В те же дни мои братья-палестинцы слушали с открытым ртом рассказы о своих героях-федаинах, охотившихся за скальпами в Тель-Авиве и пограничных кибуцах. Я могу понять их. Вчерашним бойцам легче понять друг друга, да и простить друг друга им нетрудно. Меир был сделан из того же теста, что и неукротимые рыцари Первого крестового похода, которые нагнали страху на весь Ближний Восток.
Да и мы старались быть рыцарями без страха и упрека. Среди своих многочисленных родин я числю парашютно-десантный батальон. Ведь я родился несколько раз, и несколько раз в жизни мое будущее казалось предопределенным – чтобы вновь измениться крутым рывком.
Когда-то мне казалось, что впереди – Академгородок, Наташа, Золотая Долина Новосибирска. Потом дунул осенний ветер, поднял меня и забросил в Святую землю на перековку в материал для суэцких батальонов. Еще раз я родился в Лондоне, где англичане учили меня справедливости и объективности – урок, который я забыл со временем, потому что правда – это лишь вся правда, а на всю правду не хватает времени и места. Я родился заново и в Японии, где впервые увидел весеннее цветение, ручьи в горах, гармонию между людьми и природой. Я теперешний – результат всех этих рождений, и в Иудее я вижу сестру Ямато, с миндалем вместо сакуры. Но я не забыл и рождение прошлое – выход из утробы «Дакоты», твердую руку парашюта, несущую меня в прекрасном мире, звон приклада о мраморный пол Латрунского монастыря, пыль Самарии на красных ботинках парашютиста, двускатые палатки под Бейт-Джубрином, полет джипа в долине Бокеа, белые подштанники армейских суббот, зеленое небо в ночном искателе пулемета, запах кордита от воронок, – все то, что стоит за словами «окопное братство». Мы не умеем выращивать оливы и рыть туннели источников, но мы умеем воевать, а это старинное и почетное ремесло. И пусть в списке достопримечательностей и потаенных прелестей Палестины значится и раскаленное добела послушничество боевых батальонов, и чистое серебро солдат-израильтян. Когда снова объединится народ зеленой Палестины, нашим вкладом будет не теория относительности, в которой мы ничего не смыслим, но теория танкового прорыва и ночной атаки.
А если нет… ведь не холодным скальпелем, не руками в резиновых перчатках лезу я в кровоточащие раны Ближнего Востока. Я плоть от плоти твоей, Палестина, я кровь от крови твоей, Израиль. Одиноко еду я на серой Линде по зеленым холмам, мимо крестьян в белых головных платах, мимо бородатых поселенцев, вдали от крепких, загорелых израильтян, хороших социалистов, моих друзей, не пересекающих «зеленую черту». Мои друзья хотят отделаться от Нагорья, пока оно не испортило настоящий Израиль. Я готов отказаться от настоящего Израиля во имя будущего Нагорья, в котором будет Эйн-Синия и не будет Брахи и Текоа. Но я знаю, и не солгу – по последнему счету я окажусь не меж олив, но меж солдат в оливковой форме, моих однополчан.
