Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" (полная версия книги txt) 📗
Возможно, Бити преувеличивал власть Элмера? И радикалы просто шайка людей, не мирившихся с властью Койн? Я отгоняю эти мысли, потому, что они моя последняя надежда на то, что когда-нибудь Панем обретет мир. Мир, в котором однажды появятся мои дети.
Холодные струи воды обжигают кожу и это приводит меня в чувство. Мне нельзя и на секунду сомневаться в своих силах. Стоит только задуматься о том, что ждет нас впереди, если у Президентского поста по-прежнему будет стоять Койн, и я уже знаю, что не допущу этого. У меня с ней свои счеты.
Неожиданно меня прожигает словно током – записка. Я точно прятала ее в книге, которую передала мне Пепельноволосая. Книга не оставалась на видном месте. Так же, как и прежде, по воле привычки, я прятала ее в складках отцовской крутки, которую всегда складывала в багаж. Взглядом нашариваю белый полупрозрачный гостиничный халат и, кутаясь в него, не успев вытереться, выскакиваю вон из душа. Кто-то побывал в моем номере, пока я была на тренировках, и этот кто-то мог узнать в простой записке скрытый подтекст – попытку к розжигу восстания.
Сердце выскакивает из груди, и отчаянье овладевает мной. В комнате по-прежнему горит прикроватный светильник, но неожиданно я ощущаю, как по ногам проходится холодный сквозняк. Окно. Оно открыто. Я жалею о том, что стены Тренировочного Центра слишком плотные и на мой крик вряд ли кто-то откликнется.
Этот кто-то все еще в моей спальне…
Быстрым шагом пересекаю расстояние от ванны до тумбы и обессилено оседаю на кровать. Записки посланной Гейлом; запиской, которая могла бы стоить людям жизни; записка, которая еще недавно излучала тепло – нет.
Некто исчез из Тренировочного Центра, прихватив с собой главное доказательство причастия Сойки-пересмешницы к повстанцам.
И если могло еще случиться нечто, что полностью дезориентирует меня, это происходит в следующее мгновение. Из тени штор, словно из мрака, навстречу мне выходит темноволосый, улыбающийся парень. Его лицо остается в полумраке, и когда я медленно соскальзываю с кровати прихожу не то в ужас, не то в восторг. Серые, горевшие как прежде, глаза; радостная, дружелюбная улыбка; темные, так похожие на мои, слегка вьющиеся волосы. Потрепанная куртка солдата, выцветшие брюки, пятнистая водолазка, высокие ботинки с тугой шнуровкой – все это не вписывается в окружающий мир благовоний и роскоши. Но это мой личный глоток свежего воздуха. Мое прошлое – часть меня самой.
– Соскучилась, а, Кискисс? – улыбаясь, спрашивает он, трепля в руках знакомую записку с парящей над сгоревшим городом Сойкой.
========== Глава 23 : Сойкино гнездо. ==========
(Прим. автора. Если есть возможность, и вам действительно интересно “почувствовать” эту главу, читайте ее под аккомпанемент Sonic Symphony (Eternity) – Rebirth of a Legend)
– Кискисс, хватит, – обиженно просит Гейл.
Я делаю вид, что не понимаю о чем он говорит, и разминаю отекшие ноги. Подперев кулаками щеки, продолжаю наблюдать, как он поглощает еду, принесенную мной из вечерней кухни. Эффи еще долго будет вспоминать мои ночные «похождения». Что за манеры, перехватывать еду в половину одиннадцатого ночи? Но зная, как нелегко приходится повстанцам, как и любому другому жителю Панема, я собрала целую сумку сухого пайка. Еды слишком мало на ораву голодных радикалов, но я уверена – она не будет лишней.
Странно видеть краснощекого Гейла. Мне кажется, ему кусок в горло не лезет, пока я так откровенно наблюдаю за ним, но меня это мало волнует. Лесной запах, который он всюду носил с собой, по-прежнему с ним; запах старого, милого дома.
– Я больше не могу, – вымаливает «пощаду» Гейл.
– Можешь. На тебе лица нет – ты совсем тощий.
– Это ты разъелась, Кискисс. Посмотри пузо какое.
Я прикрываю глаза, чтобы не рассмеяться. По сравнению с тем, какой тощей я была до смерти утенка, моя нынешняя худоба не идет с ней не в какие сравнения – и он это знал. Теперь, когда напарник рядом, я ощущаю себя в уютном коконе спокойствия, который окружал меня на просторах прежней Луговины. Чувство обиды уступило чувству былой привязанности. Он нужен мне, как и я ему – и это наше воссоединение.
– Ну и долго же до тебя доходит, – говорит Гейл, уплетая куриную ножку, – Они отбили у тебя всякие навыки охотника – я бы мог прихлопнуть тебя, и глазом не моргнув.
– Ведь это ты передал записку?
Он кивает головой.
– И это правда?
Гейл замирает, и куриная ножка повисает в воздухе. Он не отрываясь, подобно мне, следит за моим взглядом.
– Ты и Элмер предводители повстанческого движения?
Он кривится.
– Хейс еще тот прохвост. На платформе во Втором, к тебе должен был выйти я. Но мне запретили, отказали, как мальчишке-первокласснику. Переизбыток чувств! Идиоты, – выдавливает Гейл, – Я до конца не мог поверить в то, что Элмер сыграет, как по нотам и не выкинет очередного фокуса. Я знал, что ты на стороне повстанцев – знал всегда, но после смерти Прим… Они решили, что ты выжила из ума и теперь заодно с Койн.
Горло сдавливает тисками, и я едва дышу. Гейл не виноват – он тут ни причем. В смерти Прим виновна только Койн, выславшая отряд утенка под шквальный огонь. Только она и никто больше. Но разве это оправдание? Обгоревшее, едва узнаваемое тельце Прим до сих пор стоит у меня перед глазами в светло-синих тонах морга. Я помню холодные, полуживые руки Хеймитча вытаскивающие меня оттуда. Помню горький аромат нашатыря смешанных с примесью соленых капель моих слез. Помню пелену черного небытия, в котором прибывала последние несколько месяцев.
– Я так отчетливо помню тот день, когда узнал, что именно я убил её, – раздается голос Гейла, – Чернота – все, что я помню. Я стал предателем, даже не для неё, даже не для тебя… Я предал себя самого. Ей было всего тринадцать, а…
– Хватит, Гейл. Прошу, хватит, – сдавленным голосом, говорю я.
Я готова закричать.
– Просто хочу, чтобы ты знала – все, о чем я могу только мечтать, чтобы ты вновь стала частью моей жизни. Как прежде.
Я натыкаюсь на одурманенный взгляд серых глаз, в которых кроме боли и раскаянья – такого искреннего раскаянья – я не вижу абсолютно ничего.
Рука накрывают грубую ладонь Гейла, и я чувствую странное, забытое, счастливое тепло его тела. По-прежнему слежу за его глазами и не спеша, будто боясь этих слов, говорю:
– Я так скучала.
Чувствую как мощные, знакомые руки обвивают меня плотным кольцом объятий – таких забытых, но значимых, как и прежде. Мне кажется, он обнимал меня так, когда провожал на Жатву. И если вспомнить, это были наши последние искренние и недостающие объятия.
– Я тоже скучал, Кискисс. Больше всего на свете я боялся, что при первой встрече ты хорошенько меня отдубасишь, – шепчет Гейл.
Я слышу, как он шумно вдыхает запах моих мокрых волос и мне становится не по себе – его чувства неизменны и он по-прежнему любит меня? Чувствую, как его руки сдавливают меня еще сильнее, будто стараются удержать меня на одном месте.
– Он тоже здесь?
Он. Ну конечно, его прошлая неприязнь к Питу ясна и понятна, но мне казалось, они оба переросли рубеж соперничества.
– Да.
– И как он? – ухмыляясь, спрашивает Гейл.
– Может сам у него и спросишь? – колко отвечаю я.
– Чтобы наряд миротворцев, узнав, что я в стенах Центра, упрятал меня за решетку, а после вздернул меня на виселице без суда и следствия?
Он отстраняется, но его слова малопонятны мне. Замечая мой встревоженный взгляд, он возвращается к поеданию пищи. Кажется, неловкий момент был забыт.
– Имя Гейл Хоторн, едва ли не пишут на таблоидах с подписью «розыск». Все в курсе, что есть и те, кто не мирится с подобной властью, но мало кто понимает, насколько глубоко они заблуждаются, считая нас шайкой невольников, – говорит Гейл, – Китнисс, по-твоему, сколько нас по всему Панему?
– Около сотни? – наобум предполагаю я.
Хоторн расплывается в кривой ухмылке. Он оглядывается на свое запястье. Часы, подобные телебраслету, что ему выдали в Тринадцатом, за «особые заслуги перед лицом революции». Неожиданно раздается тихий писк, после которого Гейл нажимает несколько клавиш, словно отвечая на сообщение.
