Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
— Ты для себя решил, что можно?
— Всё, что можно сделать, — нужно сделать, но идти вместо тебя я не могу: одно — дал обет не покидать Царства Правды; другое — я уже бросил раз войско, и что?…; третье — за тысячу лет Царство Лжи изменилось, наверное, так, что мне там и зайца не узнать.
— … Хорошо, я попробую.
— Бери свой прутик, и идём.
Они пошли вглубь пещеры, стали подниматься по широкой, крутой, спиралью загнутой лестнице. Вожатый говорил:
— За дверью будет темно. Ты вспомнишь какую-то зону в Царстве Лжи и окажешься в её самой густой тени, а оттуда уж сможешь идти куда угодно, а! и вот что: кто, выходит через здешнюю дверь, может вернуться, только вселившись в другого человека и дождавшись его смерти (или устроив оную).
— Почему ты раньше не сказал об этом!?
— Разве мы давно вообще об этом говорим?
— Что значит вселиться в другого человека? как это делается?
— По слухам, просто. Советую сразу вжиться в того, кого найдёшь себе за смену, — так всем вам троим будет легче…
— Вновь быть убитым!?
— Не обязательно, но путь оттуда — да — через повторную смерть в обнимку с чужим духом, и я бы не стал мешкать.
Фредерик остановился.
— … Если я всё же откажусь,… ты простишь?
— Бог простит.
— … А что ещё я мог бы сделать на земле?
— Что пожелаешь. У мёртвого там даже больше власти, чем у живого здесь.
— … Ладно, пойду.
— Можешь и в убийцу вжиться, если, там, не понял его или хочешь себе кары, например…
— Ты уверен, что твоё зло — от тебя таки-отчуждилось?
— От меня… ушло всё: друзья, отцы, подданные; тамошняя невеста изменила, здешняя подруга предала; я всех просил лишь о забвении, но одни превратили меня в посмешище, другие оболгали лестью (ты был среди тех, так что не жди моей жалости); лицо моё у меня украли… Перед тобой то, что осталось… от разорванного на части… Идём или нет?
— И-идём…
Лестница вывела не площадку-балкон перед закрытой дверью. Полководец просто взял её за ручку, и она открылась.
Фредерик не мог вспомнить, как вошёл в темноту, но, оказавшись в ней, он почувствовал облегчение, а потом понял, что сделал это, только чтоб не быть больше наедине с этим железным призраком…
А по ту сторону осталась тысяча разбереженных ран и понимание, что всё снова безнадёжно и — опять — преступно, и только для себя: пока он наслаждался войнами, он воевал из/ради этого; как захотел страдать — ради страдания начал воевать, и всё никак не остановится, что с ним ни делай… А сам? неужто никогда не пробовал — сам? Даже странно. Он размотал трёхметровый пояс-цепь, присел у края площадки, разорвал узкий кольчужный ворот, наугад-на ощупь в темноте соорудил петлю, задумался о маске — и оставил её; надел петлю, отметив, что косы несколько мешали бы; другой конец закрепил на железном столбце ограды; гибко проскользнул меж двух и повис, ещё держась руками, вглядываясь в тусклый отсвет из входных раскрытых ворот на далёком полу. Вот будет зрелище! А может, и смотреть не станут, и не снимут, и пускай…
Что-то кольнуло в горле, и тотчас с него скатилось, полетело вниз и звякнуло о камень колечко. Не успел будущий висельник не придать значения этому, приписать поломке ворота, как ещё два, затем три кольца слетели с рукавов и с подола, с той же болью, будто из глуби мяса дёргали рыбарские крючки. А через минуту каждое звено его кольчуги превратилось в ошалевший драупнир: от каждого отскакивало по такому же кольцу за три секунды. Хоть каждое казалось превращённой каплей крови, выжатой из тела незримыми щипцами, полководец просветлел всем духом, вспомнив о Боге, милостью Своей возмещающем любые потери, как сейчас — потерю железа, спущенного на пушки.
Обрадованный, он больше не хотел себе позора, но, попытавшись подтянуться, понял, что чудо не даровано, а куплено ценой убывших сил; ему не выбраться, осталось лишь считать мгновения до срыва пальцев и перелома шеи. Он ждал без страха, повторяя мысленно свою обычную молитву: «Слава суду Твоему, Господи!», сожалея разве о том, что с его дыханием прервётся и стальной поток, но зная, что раньше срока это точно не случится.
Новые — и последние капли-кольца вытягивало из самого сердца, из самого мозга, из кишечных теснин; с последней искрой силы уже павшая рука схватилась за цепь, другая — промахнулась. Тут в уши хлынул звонкий скрежет крупного железа с тихим ветром плавного полёта. Неприкаянный мертвец не повис над россыпью из сотен тысяч колец, а упал в неё: за какой-то миг цепь растянулась впятеро.
В коротком беспамятстве привиделось серебряное дерево, сронившее все листья, которые вдруг взвились с земли и снова его одели, засверкав прекрасней прежнего. Открыл глаза — и грёза обернулась склонённым архангелом.
— Привет, куратор. Что скажешь из того, о чём я сам не думаю?
— Я устрою так, что твои враги не пустят в ход пушки.
— А что с меня?
— Если сочтёшь возможным, перестань называть Царством Лжи Царство Свободы.
— А ты можешь ещё вернуть оттуда Тайфера?
— Я открою тебе храмовый портал, если решишься сам за ним пойти.
— Если за другим решусь, — всё равно откроешь?
— Многие обстоятельства ведут к тому, что скоро ты посетишь живых; ты имеешь на это причины и право.
— Ты говорил, что этот век для меня очень важен, что ко мне вернутся те, кого я могу любить, и, может быть, даже моя половина, но там — меня вспомнят, узнав самую злостную ложь. И я не должен этому мешать!? А если нет, то, думаешь: не стану!? А если стану, — вдруг да и получится! А если получится… — не будет ли это худшим моим деянием?…
— Мне тоже нравится такой порядок слов, но ты пообщался с живым и недавно умершим, и я плохо тебя понимаю. Скажу так: для Духа Правды ты — человек из людей. Он любит тебя, а ты верь Ему. Фредерик Тайфер пошёл на смерть не без злого умысла, а к живым вернулся в надежде повидать сестру и друга; забудь о нём: у него свои желания, у тебя — свои. Какое из них сейчас сильней других?
Жгучая сушь от ноздрей до сердца; нервы натянулись титевами…
— Пить…
— Страшней ли это всего тобой изведанного?
— … Нет…
— Почему же ты боишься?
— … Разве я достоин?…
— Решай сам, — архангел приоткрыл его ладонь, вложил в неё фляжку, выточенную из цельного алмаза, а наполненную чернотой, и удалился.
Глава СХХIII. Спасти душу
Это не воздух — песок; зарытой с головой в песке проще было бы двигаться…
Анна давно выплакала все глаза и не слышала стука своего сердца. Скоро жидкий мрак раз]ест смолу на лодке, просочится сквозь дно, и ей придётся слушать, как, словно в кислоте, медленно растворяются ноги… Но что значит «скоро»?… Анна почти не могла вспомнить, что такое время, поверить, что когда-то жила в этом и всех остальных измерениях…
Но вдруг её пояс слегка сжался и разжался вновь. Ощупью расправила одежду на животе и рассмотрела цепочку синих пятен и желтоватое кольцо.
Даже здесь есть свет, даже эти давно срезанные волосы продолжают жить!
Что ты хочешь мне сказать? Что я нужна тебе? Что древесное семечко было только предлогом для нашей встречи, потому что моя любовь спасёт тебя, а твоя — меня?
Её сердце застучало быстрей, и тут же, мгновение спустя далеко впереди горизонт обозначился лиловым всполохом.
Может быть иная любовь сильна не от близости, а от разлуки?…
Из-под вновь темнеющего холодного зарева прямо по морю понеслась к Анне огромная пурпурная тень. Она, замедлившись, проплыла под самой лодкой, качнув её, и странница, едва сознающая себя от блаженного ужаса, различила в этом необъятном силуэт Рыбы, словно лежащей на боку, и так велико было это Существо, что, казалось, аннина яхта легко уместилась бы на половине Его хвоста.
Завернув направо, Рыба сперва нырнула глубже, а потом вырвалась из черноты в мощном прыжке. Её священный милосердный свет не ранил человеческого зрения, как ранит солнце, но осветило весь досягаемый глазу мир: небо из ночного стало ясно-дневным, хотя в нём вместо одного светила горели подобия звёзд, даже море словно подёрнулось лазурью; и свет не канул вместе со своим источником, пребыл вокруг.
