Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

— Мне? — Сорокин изумленно сверкнул глазами.

— Да. Тебе, Сорокин!

— Кто же это посмеет сделать?

— Я! — Леонид Иванович упрямо уставился в глаза Сорокина. — Мои товарищи — большевики!

— Духа не хватит. Ты — интеллигент.

— У тебя превратные представления об интеллигентах. Вот наше требование, Иван Лукич: кончай-ка гулянки да отправляйся на фронт. Там ты нужен, как воздух. Краевая партийная организация еще раз выражает тебе доверие. Я от ее лица говорю: мы верим в твои военные способности и не хотим, чтобы ты противопоставлял себя высшим властям Кубано-Черноморской Советской республики.

Лицо Сорокина несколько посветлело.

— Так, значит, вы признаете во мне талант? — спросил Сорокин.

— Да! Признаем. Но не забывай, что не ты один талант. Ленин говорил, что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развертывают таланты, которые раньше казались невозможными.

— Верно, я без революции был бы всего-навсего ротным фельдшером. Но теперь-то кем можно заменить меня?

— Руководители найдутся. Но мы не хотим, чтобы хоть один талант из народа погиб. Вот и поезжай в Ростов — там надо сдерживать австро-германцев.

— Честно говоря, у меня давно руки чешутся против немцев, — сказал Сорокин. — Да там хватает и кадетов…

— Тогда, Иван Лукич, по рукам!

— Ну, ежели ты, товарищ Первоцвет, обещаешь, что на фронте никто не будет заграждать дорогу моей личности, то я завтра же двинусь туда со своими хлопцами.

— Тебе, Иван Лукич, никто ничего не «заграждает». Напротив, мы, коммунисты, искренне желаем, чтобы ты сделал как можно больше в борьбе с контрреволюцией и интервентами.

— Ладно. Спасибо за доверие! Быть по-твоему!

Глава восемнадцатая

Девятого июня Добровольческая армия выступила в свой второй Кубанский поход.

В центре наступающих войск была поставлена 3-я дивизия полковника Дроздовского, на левом фланге шла конная дивизия генерала Эрдели, на правом — 2-я пехотная дивизия генерала Боровского. 1-я дивизия Маркова составляла в походе боевое ядро сил Деникина.

Было раннее утро, но низкое небо над серой степью пропускало свет как будто гаснущего светила — бледный, жидкий, даже мутный. Казалось, на утреннее солнце, скрытое на востоке темной грядой тяжелых облаков, нашло затмение.

Марков, в потертой куртке, как всегда распахнутой, в белой папахе, глубоко надвинутой на темные брови, ехал на молодой караковой кобылице. Родичев, сутулясь, застегнув все пуговицы шинели, следовал за ним. У самого крайнего двора, на выезде из станицы, лошадь под Марковым сильно споткнулась.

— А, чтоб ее! — испугался Родичев, веривший в дурные приметы.

Выйдя из станицы, дивизия и ее обоз растянулись по прямому степному тракту, идущему на Торговую.

Кони, подводы, орудийные запряжки медленно ползли, поднимаясь с увала на увал.

Ручные часы Ивлева показывали уже седьмой час, но темно-пепельное небо в сплошных облаках не позволяло рассеяться предрассветному сумраку. На телеграфных проводах черными комьями виднелись встревоженно каркавшие вороны.

«Все так мрачно, как перед походом князя Игоря в половецкие степи… — невольно думал Ивлев. Он не успел позавтракать и теперь, вытащив из кармана шинели кусок серого хлеба и луковицу с салом, завернутые в обрывок старой газеты, жевал эту немудреную снедь. — Что принесет новый поход? От станиц были посланцы, заверяли, что казаки будут встречать хлебом и солью… Большевики угрожали переделом земельных участков и разонравились казакам. Но станут ли казаки сражаться под знаменами Деникина?»

12 июня дивизия Маркова атаковала станицу Шаблиевскую.

Красные упорно сопротивлялись и только под вечер начали оставлять станицу. Их бронепоезд, прикрывая отступление, медленно уходил и посылал снаряд за снарядом. В лучах предзакатного солнца кроваво багровели белые клубы паровозного пара и дыма.

Руководя боем, Марков одним из первых появился на железнодорожном переезде, у поднятого шлагбаума. Снаряды бронепоезда, падая, вскидывали в воздух черные комья земли. Осколки с визгом и жгучим посвистом вонзались в шпалы, в насыпь переезда, даже в бревно шлагбаума, но Марков держался так, будто был огражден непробиваемой броней. Он стоял неподвижно и смотрел на станицу, на улицах которой все еще шла перестрелка.

Раньше Ивлев как-то мало опасался за жизнь Маркова, верил в счастливую звезду генерала. А сейчас вдруг стал проявлять крайнюю нервозность. Ну зачем Марков торчит на переезде? Ведь его неизменная белая папаха — слишком заметная мишень…

— Ваше превосходительство, — решил вмешаться Ивлев, — из-за будки поле боя отлично видно. Прошу вас пройти туда.

— Я и отсюда хорошо вижу.

Два снаряда, один за другим, разорвались у самого переезда, и капитан Дюрасов, стоявший в пяти шагах от Маркова, взмахнул руками и упал. Один осколок начисто сорвал ему подбородок, другой рассек голову.

— Ваше превосходительство, — взволнованно проговорил Ивлев, — красные явно пристрелялись к нашей группе… Не ровен час… Сойдите, бога ради, хоть с насыпи…

Марков не шевельнулся, только брови его сдвинулись над переносицей.

Подбежал Родичев.

— Ваше превосходительство, Сергей Леонидович, — задыхаясь, проговорил он, — Шаблиевская освобождена. Поедемте посмотрим, каковы наши трофеи!

— Успеем! — сказал Марков и стремительно зашагал вперед по шпалам.

Родичев отстал от генерала и начал сетовать:

— Бой кончился, броневик почти скрылся. Надо бы…

Он не договорил, как бронепоезд послал еще один снаряд, оказавшийся роковым. Этот снаряд разорвался совсем близко. У Маркова с головы слетела папаха, и весь затылок вдруг кроваво заалел. Ноги генерала подломились резко в коленях, и Родичев едва успел подхватить его на руки.

Ивлев поднял с земли разорванную осколком генеральскую папаху, машинально сунул ее за пояс.

— Помогите же! — отчаянно закричал Родичев, стараясь удержать Маркова на ногах. — Дайте бинт!

Ивлев лихорадочно извлек из кармана шинели индивидуальный пакет и еле справился с трясущимися руками, чтобы разорвать его.

Повернув генерала вниз лицом, Ивлев и Родичев с ужасом увидели, что у Маркова был не только раздроблен затылок, но и вырвано плечо.

В бессильном отчаянии Ивлев заскрипел зубами: «Лучше было потерпеть поражение под этой Шаблиевской, чем потерять Маркова. И не в бою, а после боя. Какая нелепость!» Он не своим голосом закричал:

— Санитары!

Маркова положили в ближней к железной дороге хате.

Сумерки быстро сменились темным вечером, и Ивлев при слабом, колеблющемся свете маленькой коптилки с трудом различал генерала, лежавшего на широкой лавке. В избе, больше чем наполовину занятой громадой русской печки, уже скопился удушливый запах аптечных лекарств. Врачи, хлопотавшие около тяжелораненого, ни о чем не говорили, но при каждом стоне и вздохе его сокрушенно покачивали головой. По темному, закопченному потолку мрачной избы сонно ползали мухи.

Ивлев с Инной вышли во двор.

Небо, сплошь, густо обложенное лилово-темными облаками, изредка освещалось далекими вспышками молний. Где-то тут, во дворе, ухал и плакал филин. Ухал дико, зловеще.

— Неужели Сергей Леонидович безнадежен? — произнесла Инна, вслушиваясь в звуки ночной птицы.

— Медики говорят: затронут мозг. Он может умереть, не приходя в себя.

В лиловом сумраке на этот раз ближе сверкнула молния. При ее ослепительном блеске филин, хлопая крыльями, медленно пронесся над двором и грузно сел на камышовый гребень крыши.

— Как вестник смерти! — со страхом прошептала Инна. — Вот и не верь в тринадцатое число…

При новой яркой вспышке молнии Ивлев отчетливо разглядел филина, его торчком стоявшие уши и желтые слепые зрачки круглых глаз.