Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Совсем сгустилась тьма, но к хате то и дело подходили офицеры и казаки, справлялись о раненом.
В полночь Марков неожиданно открыл глаза и что-то едва слышно проговорил. Сидевший у его изголовья Родичев потом утверждал, будто генерал сказал: «То офицеры умирали за меня, теперь я умираю за них».
Это были его последние слова.
Вскоре в горле у него что-то забулькало, захрипело. Ивлев увидел, как судорожно вытянулось тело генерала. Родичев, до этого державший руку раненого, осторожно положил ее на простыню и сказал:
— Пульса больше нет.
Все, кто сидел в избе, поднялись на ноги.
Оставаться подле умершего стало невыносимо тягостно. Ивлев вышел и долго молча стоял на крыльце, прислушиваясь к кромешной тьме ночи. С неба посыпал мелкий дождь, запахло сыростью земли.
Утром, едва сквозь пелену туманных облаков просочился красноватый свет, тело Маркова вынесли на казачьей черной бурке из избы и положили на санитарную линейку.
На улице, построившись двумя шеренгами, уже стоял эскорт.
— Слу-уша-й! На кра-ул! — раздалась команда, и стрелки вскинули винтовки, а офицеры обнажили шашки.
Наступила напряженная тишина. Повернув голову, офицеры и казаки скорбно глядели на останки своего начальника дивизии. Не успели начать похода — и такая потеря.
Ивлев и Родичев, которым было приказано сопровождать Маркова в Торговую, вскочили на коней.
— Трогай! — тихо распорядился Родичев.
Возчик беззвучно чмокнул губами и шевельнул вожжами.
По пути, в селе Воронцовке, тело было уложено в гроб из толстых еловых досок.
Перед вечером процессия прибыли в Торговую, и линейку с гробом остановили у штаба главнокомандующего.
Почти тотчас же в окружении штабных офицеров на улицу вышел Деникин.
Сняв фуражку и не обращаясь ни к кому, Деникин сказал:
— Сергей Леонидович Марков в активе нашей армии один стоил целой дивизии.
После короткой литургии офицеры штаба подняли на руки и понесли гроб в Вознесенскую церковь. Там был зачитан приказ главнокомандующего, который заканчивался словами: «Для увековечения памяти бывшего командира 1-го Офицерского полка части этой впредь именоваться 1-м Офицерским генерала Маркова полком».
Когда уже совсем стемнело, в ограду Вознесенской церкви прикатили два грузовика со взводом офицеров-первопоходников, соратников покойного. На каждом грузовике по бокам за бортами стояли пулеметы.
Капитан Петров, казначей Алексеева, тут же вручил Ивлеву пакет с деньгами.
— Здесь три тысячи рублей для вдовы убитого генерала, — сказал он. — А вот письмо атаману войска Донского. В нем — просьба с почестями предать земле в Новочеркасске Сергея Леонидовича.
Ивлев забрался в кузов первого грузовика и сел у гроба.
Конусообразные снопы света от фар, вздрагивая и подпрыгивая, выхватывали из ночной тьмы то колючий кустарник, то ветви терновника, то телеграфные столбы, то кочки и траву, то серую полосу тракта, уходившего в Манычскую степь.
Долгий ночной путь от Торговой до Новочеркасска Ивлев, трясясь в кузове, провел в каком-то странном отупении. Из головы не шла мысль, что тяжелые утраты не кончились со смертью Маркова. Сколько их еще впереди!
Облокотившись о гроб, укрытый казачьей буркой, Ивлев перед рассветом впал в мучительное, бредовое полузабытье.
Открыл он глаза от сильного толчка и прежде всего увидел пшеничное поле, густо пестревшее синевой васильков, а впереди, на взгорье, — Новочеркасск, сверкающий золотыми крестами кафедрального собора и стеклами окон.
Знакомый город в час восхода солнца безмятежно-мирно красовался, раскинувшись на взгорье.
Шесть месяцев минуло с того зимнего дня, когда штабной поезд Корнилова покинул Новочеркасск. Полгода — небольшой срок, но сколько сот верст пройдено! Сколько офицеров, тогда вышедших из Новочеркасска, теперь удобряют своими телами степи Кубани и Задонья! А город стоит на прежнем месте. И если всех убьют, он так же, как и сейчас, в летнее утро, будет стоять на земле донской, лишь историкам напоминая о событиях минувших бурных лет.
Ивлев поднялся и сел на борт грузовика.
Хоронили Маркова 16 июня.
Литургия, а потом торжественное отпевание в кафедральном соборе шли почти до полудня. Служил архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан в сослужении с архиепископом Аксайским Гермогеном.
В голове гроба, покрытого коричневым лаком, стоял венок от атамана Краснова, кругом — другие венки, поменьше.
Голова Маркова, перебинтованная белоснежной марлей, покоилась на атласной подушке. Туловище было наполовину прикрыто парчой. Усы и бородку убитого кто-то тщательно расчесал гребнем. Цветной узкой лентой был обвязан лоб.
Ивлев стоял у гроба и думал о том, что этот смуглоликий генерал после смерти Корнилова был боевым сердцем армии. Одним своим появлением на поле брани он и робких бойцов настраивал на храбрость, а храбрые при нем делались храбрее. Пуля не брала его, как и Корнилова. В минуты смертельной опасности он умел шутить и, как старый капитан из толстовского «Набега», всегда делал то, что нужно.
Под печальный звон колокола в сопровождении хора певчих гроб вынесли на соборную площадь, где под прямым углом выстроились две шеренги донских казаков в белых рубахах. Эти белые шеренги, точно так же, как и ослепительной белизны облака, вперегонки бегущие по голубизне просторного неба, как шумный, встревоженный шелест глянцевитой листвы тополей, всякий раз мгновенно темневшей и терявшей свой блеск, лишь солнце скрывалось за облаками, — все в этот день, казалось, навечно входило в память Ивлева.
Большая толпа городской публики собралась на северной стороне площади, в тени собора.
Гроб, уже наглухо заколоченный, установили на лафете пушки и повезли мимо памятника Ермаку Тимофеевичу. Ивлев шагал за гробом, чувствуя себя переполненным каким-то острым, щемящим чувством скорби.
На городском кладбище, похожем на большой парк, в ветвях бурно разросшихся деревьев, равнодушные к людским скорбям, посвистывали щеглы и синицы, свиристели снегири, цыкали клесты, где-то в дальнем углу подавала голос кукушка.
Процессия под звуки оркестра, не останавливаясь, пересекла кладбище и вышла в поле, к длинным рядам новых белых крестов, уходивших далеко в степь.
Ивлев, глядя на маленькие квадратные дощечки, прикрепленные к крестам, читал: «Партизан-реалист…», «Неизвестный доброволец…», «Сестра милосердия…»
Всего шесть месяцев идет гражданская война, а уже образовалось новое и немалое кладбище. Если и дальше так будут убивать, то земля России сплошь заполнится такими кладбищами.
Сильный ветер уносил далеко в степь печальное песнопение. Яркие ризы духовенства, голубые кафтаны певчих, синие погоны донских казаков, белые шляпы дам, цветные зонтики, сине-желто-красные флаги войска Донского — вся эта мозаика красок не могла не волновать Ивлева-художника. «Если бы взяться за кисть, — думал он, — сколько можно написать картин, говорящих о драматических днях нашей жизни!»
Глава девятнадцатая
Лето 1918 года.
Во всех концах необъятной страны, еще полтора года назад называвшейся Российской империей, взрывались, бурлили людские потоки. Всюду раздавалась винтовочная стрельба, строчили пулеметы, бухали пушки. Все больше тех, кто был способен держать оружие, втягивалось в огневорот гражданской войны, в ее неукротимую ожесточенность.
Заговорщики всех политических мастей, авантюристы разных калибров ныряли в волнах бурлящего котла России — и такие «идейные», как бывший эсеровский вождь Борис Савинков, и нахраписто-наглые, как Макс Шнейдер, и велеречивый Краснов, и оголтело-жестокие «батьки», атаманы типа Дутова или Махно, и демагоги-стихийники, как Сорокин… Каждый из них, появляясь в той или другой местности, сколачивал шайки неистово преданных сподвижников, ищущих легкой и быстрой добычи, крови, убийств.
