Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
— Если тебе явилась богиня, то это хороший знак, и через несколько дней мы сможем уйти отсюда. Я уже все устроил. Жаль только, что ты, Арсиноя, не позволила насладиться вместе с тобой той радостью, что, как я надеялся, принесет тебе мое решение.
Она поверила мне далеко не сразу, но, когда я рассказал ей о тиррене и Ксенодоте, расплакалась от счастья, нежно прильнула ко мне и с благодарностью обняла. Ей впервые пришлось просить меня смягчиться и заключить ее в объятия. А когда спустя какое-то время она со вздохом откинулась назад, ее грудь вздымалась, она вся трепетала от восторга и даже не думала жаловаться на наше колючее тростниковое ложе. Полуприкрыв глаза, она шептала:
— Турмс, о Турмс, в любви ты бог, и нет мужчины прекраснее тебя!
Она томно приподнялась на локте, погладила меня по спине и добавила:
— Если я правильно поняла, Ксенодот вызвался сопровождать тебя ко двору великого царя. Мы бы могли побывать в больших городах, и ты получал бы щедрые дары, предназначенные сиканам. Что касается меня, то я сумела бы найти тебе друзей среди царских приближенных. Почему же ты выбрал Рим, о котором совсем ничего не знаешь?
Я ответил:
— Ты же только что говорила, что согласна на любой город, лишь бы уехать отсюда. По-моему, Арсиноя, ты сама не знаешь, чего хочешь.
Я встал, потянулся, вышел из пещеры и закричал:
— Хиулс, Хиулс!
Мальчик ловко, как ящерица — или как сикан, — подполз ко мне, встал, опершись о мое колено, и удивленно поглядел на меня. При ярком свете дня я принялся рассматривать его слишком сильное для пятилетнего ребенка тело и угрюмое лицо с оттопыренной нижней губой и резко очерченными бровями. Я отлично понимал, что излишне проверять, есть ли у него в паху родимое пятно гераклидов: конечно, есть, и никто его там специально не рисовал. Даже взглядом своим он напоминал мне Дориэя.
Я не испытывал к мальчику никакой ненависти, ибо разве можно ненавидеть ребенка? Я не осуждал и Арсиною, так как понимал, что такова ее натура и идти ей наперекор она не может. Я только корил себя за собственную глупость и за то, что не понял этого раньше. Даже Танаквиль легко во всем разобралась, а мудрые сиканы, когда мы встретились с ними у священного камня, сразу стали называть мальчика Эркле. Любовь ослепляет человека, и он не видит даже того, что ясно как белый день.
Я был совершенно спокоен, когда вошел в пещеру, ведя мальчика за руку. Я сел рядом с Арсиноей и нежно поцеловал ее сына. Она вновь пустилась в рассуждения о красоте Суз и об ожидающих нас милостях великого царя, а я взял ребенка на колени и, гладя его жесткие волосы, сказал с наигранным равнодушием:
— Хиулс — сын Дориэя, и Дориэй хотел убить меня, чтобы заполучить и его, и тебя.
Арсиноя не сразу осознала мои слова и еще какое-то время продолжала рассуждать о том, что в Сузах у великого царя мы найдем самое лучшее убежище и что там мальчика ожидает обеспеченное будущее. Но вдруг она умолкла и прижала руку ко рту. Наконец-то смысл сказанного мною дошел до нее — ведь она редко вслушивалась в мои речи.
Арсиноя явно испугалась, что я ударю ее, но я только рассмеялся, чем немало ее удивил. Однако стоило ли сердиться и скандалить, если все равно ничего нельзя было изменить? На всякий случай Арсиноя взяла Хиулса на руки, как бы желая защитить его, и сказала:
— Ах, Турмс, ну что у тебя за привычка вспоминать о плохом в мгновения радости? Конечно же, Хиулс сын Дориэя, хотя я не была в этом уверена до тех пор, пока не увидела в его паху родинку гераклидов. Я струсила, когда представила себе, как ты разгневаешься, и решила молчать, потому что понимала, что со временем ты и сам обо всем догадаешься. Да, конечно, получается, что я лгала тебе, но поверь: я скрыла это от тебя, опасаясь твоей вспыльчивости.
Насчет того, кто из нас более вспыльчивый, у меня было другое мнение; вынув свой старый нож, я протянул его Хиулсу со словами:
— Это тебе. Ты уже становишься мужчиной, так будь же достоин своего рода. Всему, что нужно знать мальчику в твоем возрасте, я тебя уже обучил; оставляю тебе в наследство мой собственный меч и щит, потому что щит твоего отца я бросил в море, принося в Жертву богам. Никогда не забывай о том, что в жилах твоих течет кровь Геракла и богини Эрикса, и о том, что ты происходишь от богов. Не сомневаюсь: после нашего ухода сиканы поручат какому-нибудь пифагорейскому мудрецу заняться твоим образованием, ибо они ждут от тебя подвигов и великих свершений.
Арсиноя воскликнула:
— Ты с ума сошел? Что это тебе взбрело в голову? Неужто ты хочешь оставить своего единственного сына у варваров?
Она дергала меня за волосы и била кулаками по спине, пока я поднимал плоский камень в углу пещеры и доставал оттуда щит. Мальчик испугался было крика Арсинои, но успокоился, как только оружие оказалось в его руках. Его маленькие пальчики с такой нежностью сжимали рукоять меча, что я даже улыбнулся — так напомнил он мне покойного Дориэя.
Когда Арсиноя поняла, что я не изменю своего решения, она упала на землю и разразилась горьким плачем. Ее слезы были искренними, так как сына она любила сильнее, чем волчица своих волчат. Женское начало всегда было очень сильно в ней, и она в любых обстоятельствах вела себя так, как подсказывал ей инстинкт.
Ее жалость к сыну смягчила меня; сев рядом, я погладил ее темные волосы.
— Арсиноя, — сказал я, — не из ненависти и не из желания отомстить оставляю я мальчика у сиканов. Поверь мне! Если бы я только мог, я охотно взял бы его с собой ради Дориэя и нашей с ним дружбы. Обиды же на Дориэя я не держу, потому что он, как и все мужчины, не смог устоять перед тобой, о прекрасная Арсиноя.
Она вздохнула и прислушалась к моим речам.
— Видишь ли, место Хиулса здесь, в этих лесах, потому что он — сын Дориэя, а значит, властитель всего Эрикса, — говорил я. — Сиканы всегда называют его Эркле и улыбаются при виде его. Я не уверен, что они позволили бы нам увезти мальчика, скорее всего они убили бы и тебя, и меня, а Хиулса стали бы воспитывать сами. Впрочем, ты можешь, если хочешь, остаться здесь со своим сыном.
Арсиноя вздрогнула и быстро сказала:
