Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович (книги без сокращений TXT) 📗
Утром хозяин караван-сарая проводил гостей до ворот и почтительно кланялся, пока кавалькада не скрылась за поворотом дороги. И только после этого вздохнул с облегчением: никогда не знаешь, что тебя ждет, когда появляется целая куча головорезов. Уехали — и слава Аллаху!
Занятый своими мыслями, он не обратил внимания на появление во дворе убогого нищего: мало ли тут шляется побирушек, выпрашивая подаяние и собирая объедки? Пророк велел помогать тем, кто ничего не имеет. И нищий получил миску с полуобглоданными костями, а к ней кусок лепешки. Устроившись в тенечке, он принялся обсасывать мослы, отгоняя надоедливых мух и разглядывая дом, навес конюшни, распахнутые ворота и пробегавших мимо слуг. Поев, он тихо проскользнул в караван-сарай и сел у пылающего очага. Увидев непонятный значок, намалеванный углем на стене, побирушка что-то забормотал себе под нос.
Вскоре во дворе послышались стук копыт и громкие возгласы. Хозяин кинулся встречать новых гостей. Побирушка тоже подошел к двери и выглянул. В ворота караван-сарая въезжали десятка два пестро одетых, до зубов вооруженных турок. Впереди на белом коне ехал поджарый узколицый человек в богатой одежде, внешне не броской, но сшитой из дорогих тканей. Все его вооружение составлял засунутый за пояс ятаган с серебряной рукоятью.
— Юсуф! — повелительно крикнул он.
— Да, Али-ага!
К нему подскочил средних лет чернобородый турок в кожаном панцире, украшенном медными пластинами, и легком островерхом шлеме.
— Прикажи все тщательно осмотреть. Где хозяин? Давай его сюда!
Услышав это, нищий незаметно выбрался из караван-сарая и, юркнув за угол конюшни, спрятался в зарослях высокой травы у забора.
Турки соскочили с коней и, рассыпавшись по двору, заглядывали в каждую щель, словно ищейки, обнюхивая все углы и стены, столбы коновязи и отхожие места. Но на нищего, который сидел под забором с миской объедков в руках, они не обратили внимания.
Али-аге почтительно помогли слезть с седла и подтащили к нему хозяина караван-сарая, дрожащего от страха как осиновый лист: еще бы, не успел он избавиться от свирепого янычара и гуребов, как пожаловали стражники во главе с каким-то важным господином.
— Кто у тебя останавливался за последние дни? — играя плетью, поинтересовался Али-ага.
— Купцы, купцы были, — кланяясь до земли, промямлил хозяин караван-сарая. — Три дня назад.
— Еще? — лениво процедил ага.
— Еще? Еще были стражники, потом опять купцы, вчера приезжал янычар с гуребами, а незадолго перед ним — целый караван.
— Чей?
— Греческий, мой ага, греческий. Но там были и турецкие купцы. Большой караван, очень большой.
— А янычар откуда?
— По одежде, из бёлюка «ловчих». Грозный, высокий, сильный.
— Один? — Али-ага направился к дому. Хозяин, сгибаясь в униженном поклоне, семенил за ним.
— Нет, мой ага! С ним были четыре гуреба и мальчик-слуга с заводными лошадьми.
— Покажи, где они спали. У тебя много комнат?
— Нет, ага. Я бедный человек, очень бедный, — жалостливо затянул хозяин.
— Хватить ныть! Показывай! — Чернобородый Юсуф дал хозяину пинка.
Тот забежал вперед и распахнул перед агой дверь. Али шагнул через порог, за ним последовал Юсуф.
— Али-ага! — послышался голос Юсуфа. — Посмотрите на стену около очага!
Тем временем побирушка оставил миску с объедками и шаркающей походкой вышел за ворота, бормоча молитвы. Стражники беспрепятственно пропустили его, а один, самый сердобольный, даже дал ему горсть фиников. Нищий принял их со смиренной благодарностью…
Утоптанная множеством копыт и подошв, укатанная колесами телег, покрытая прокаленной солнцем пылью, дорога бежала меж зеленых полей, взбиралась к перевалам и опять спускалась в прохладные ущелья.
— Я-ху! — на турецкий манер кричал Тимофей, подгоняя коней.
— Дах! Дах! — помогал ему замыкавший кавалькаду Сарват..
Когда солнце стало клониться к закату, они въехали в гостеприимно распахнутые ворота большого караван-сарая на окраине турецкого города. На дворе царила суета: только что пришел огромный купеческий караван. Ревели ослы, ржали кони, грязно ругались погонщики, до хрипоты спорили купцы, гоготали охранники, надрывался хозяин гостиницы, пытаясь разместить внезапно обрушившихся на него людей и животных. Между тюками сновали приказчики, пересчитывая товар, тут же вертелись попрошайки и вездесущие загорелые мальчишки. Под ногами путались собаки и лаяли на невозмутимо равнодушных верблюдов.
Увидев это столпотворение, почти оглохший от криков, лая и рева Кондас предложил немедленно убраться и переночевать в поле, но Головин не согласился с ним. Он направил вороного прямо в гущу каравана, где суетился взмокший хозяин, и надменно приказал ему сейчас же выделить лучшую комнату. При виде свирепого янычара на статном коне хозяин караван-сарая оробел и, боясь попробовать плети грозного воина, отмахнулся от купцов и кинулся служить новым постояльцам.
— Бак, бак, чоджук! — Толстый купец в цветастом халате подтолкнул локтем приятеля и показал на Злату. — Смотри, какой мальчишка!
Тот словно облизал маслеными глазками стройную фигурку и восхищенно причмокнул:
— Хорош! — Тыльной стороной ладони вытер слюнявые губы и наклонился к волосатому уху первого купца: — Зачем он янычару? Куда он его везет, в гарем?
— Ты думаешь? — покосился на него толстяк. — Действительно, зачем ему такой красивый мальчишка?
Тем временем хозяин караван-сарая с помощью слуг сумел навести во дворе некоторый порядок: верблюдов загнали на лужайку позади конюшни, мулов и лошадей отправили в стойла, тюки с товарами сложили под навесом. Усталые погонщики уселись на корточках вдоль глинобитной стены, с нетерпением ожидая ужина, а охранники расположились около навеса. Но на широкой, утоптанной до каменной твердости площадке между постройками было еще шумно и многолюдно.
Когда Тимофей вышел посмотреть, как устроены кони, его схватила за руку старуха гадалка, вся увешанная звенящими монистами:
— Хочешь, судьбу предскажу?
Казак хотел оттолкнуть назойливую старуху, но вдруг заметил, что ее пальцы вертят свисавшую с шеи на тонкой цепочке небольшую серебряную монетку — точно такую, как дал ему в Горном монастыре отец Донат.
— Все, что скажу, непременно сбудется, — хрипло уговаривала гадалка.
Оглядевшись, молодой человек убедился, что на них никто не обращает внимания, и последовал за старухой.
— Тебя ждет большая любовь, — посмеиваясь, бормотала она, — жестокие битвы и слава. Будь бесстрашен, и враг падет, не посмев коснуться тебя мечом…
Наконец они очутились за углом конюшни. Гадалка заставила Тимофея наклониться и шепнула:
— По твоему следу идут турки. Во главе их Али-ага и чернобородый Юсуф, сотник свирепых стражников. Берегись!
— Они далеко?
— Наступают тебе на пятки, — усмехнулась старуха. — Кто-то из твоих людей оставил им знак около очага в караван-сарае. Вот такой! — Она раскрыла ладонь и показала ошарашенному Головину нарисованный на ней углем неровный круг, наискось перечеркнутый стрелой, над которой стоял значок, похожий на арабскую букву «вав». — Я больше не приду. — Гадалка плюнула на ладонь и вытерла ее о подол широченной грязной юбки. — Берегись! Али и Юсуф не знают жалости! Недавно они устроили большую резню на берегу моря… Иди! Тебе велели передать: «Помни заповеди!»
Тимофей не успел и рта раскрыть, как старуха юркнула в заросли бурьяна и скрылась. Тонко звякнули мониста, качнулась пыльная трава, вымахавшая в рост человека, и казак остался один.
Слова гадалки повергли его в шок: рядом с ним предатель! Кого подозревать: Жозефа, вечно сующего нос в любую щель, даже если нос могут прищемить? Или молчаливого гиганта Сарвата? Может быть, несколько замкнутого, недоверчивого Кондаса, который все готов подвергнуть сомнению? А вдруг их предал Богумир? И нарочно взял с собой сестру, чтобы отвести от себя подозрения?
