Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович (читать онлайн полную книгу txt) 📗

Встретивший его у костра Решетников участливо спросил:

— Аль не здоровится, Фердинанд Петрович? Что-то глаза у вас нынче красные.

— Это ничего, пройдет, — суховато ответил Врангель и спросил: — Свежих лошадей привели?

— Привели. Уже седлают.

Теперь они вступили в низменный край с множеством тихих, словно заколдованных озер. Шуршащая под копытами лошадей сухая листва, обеспокоенные крики вспугнутых караваном птиц, созерцание ловких прыжков резвящихся меж веток лиственниц белок — все это целительно действовало на душу, и Врангель, поборов дрему, с любопытством и радостью всматривался в окрестный пейзаж.

В глубине долины, покрытой тучным лугом, вдруг открылось целое поселение из нескольких юрт, и, как только караван приблизился к Врангелю, поспешило с докладом тамошнее начальство — голова улуса [11] с якутским князем и писарями. Взаимные подарки заключались с якутской стороны в свежих съестных припасах, а со стороны гостей — в чае, табаке и водке. Впрочем, подарки подарками, а приезд русского офицера якуты использовали, чтобы вывалить на него ворох своих жалоб и обид на проезжающих через их наслег, т.е. поселение, казаков, которые обирают жителей, а в случае протестов еще и потчуют плеткой.

— Не слушайте вы их, ваше благородие, — советовал выступавший переводчиком Решетников. — Известные ябедники, все врут.

Не в его силах был что-либо изменить здесь, но Врангель посчитал нужным вдохнуть в якутов надежду на лучшее. Вскоре, заявил он, все должно измениться: по новым установлениям казаки получают землю и, возделывая ее, не буду иметь времени докучать своим соседям-якутам.

Выслушав эту новость, якуты молча переглянулись.

На Алданской станции вновь взяли свежих лошадей. Оседлав коренастого, с широкой грудью и мохнатого, как все якутские лошади, жеребца, унтер-офицер Решетников, прежде чем тронуться, размашисто перекрестился. Поймав на себе взгляд Врангеля, словно оправдываясь, пояснил:

— Впереди Тукуланский путь, самые тяготы. Да ничего, не впервой, Бог нам в помощь!

Ясная в последние дни погода сменилась ненастьем. С обложенного тучами неба сыпал дождь. Холодный ветер поднимал волну на Алдане. До другого берега, отстоящего на полторы версты, переправлялись на плоскодонном судне того же типа, на каком плыли по Лене.

Несмотря на усилия гребцов, судно заметно сносило по течению. Когда достигли середины реки, снизу, из трюма, вдруг стали выскакивать мыши. Лошади, брезгливо переступая ногами, обеспокоенно заржали.

— Дармоеды! — в сердцах ругнулся Решетников на станционных служителей. — Дали худую посудину, не могли проконопатить.

Паузок заметно оседал, уже и на палубе начала плескаться вода. Врангель лихорадочно размышлял: как же спасти инструменты? Кажется, они лежат в ящике, обернутом кожей, вон на той рыжей кобыле.

— Глубок ли здесь Алдан? — отрывисто бросил он Решетникову.

Но тот уже не слушал его.

— Круче вправо забирай! — с бешенством крикнув гребцам, Решетников сам бросился вперед, рывком оторвал от весла щуплого парня, сел на его место и взял команду на себя:— А ну веселее, раз, еще раз!

Только сейчас Врангель заметил, что гребцы пытаются вырулить судно на островок посреди реки. И это, не без помощи энергичного Решетникова, удалось. Лошадей осторожно свели на берег и отпустили пастись. Общими усилиями паузок толкнули повыше на мель и начали конопатить травой и мхом.

Пока под большой березой ставили палатку, разводили костер, стряпали ужин, начало смеркаться. До темноты все же успели переправиться через реку.

Ночь выдалась стылой. На рассвете пошел снег с градом. Теперь узкая тропа вела караван ущельем вдоль бурного притока Алдана — Тукулана, к его верховью, берущему начало в горах Верхоянского хребта.

Снег присыпал пожелтевшие листья осин и ив, накрыл шапками вершины гор. На Тукуланском пути, считавшемся самой трудной частью дороги до Нижнеколымска, уже не действовала традиционная для якутов мера расстояния — кёс, т.е. тот путь, который можно преодолеть за время, пока в котле сварится мясо. В горах меры иные.

Врангель в последующие дни потерял счет, сколько раз они преодолевали реки, сначала Тукулан, потом другие. Лошади осторожно ступали по камням, чтобы сохранить равновесие в стремительном потоке. Седоки поднимали ноги к их спинам, но вода доставала и здесь. На привалах лошади копытили траву из-под снега; стрелка термометра держалась на пяти градусах ниже нуля.

Чем дальше продвигались по реке, тем теснее сдавливали горы русло Тукулана. Лес, густо росший в низовьях: березы, ели, кедровый стланик, — заметно поредел. Вершины же гор и вовсе облысели.

— Сейчас бы самое время глухаришек пострелять, неторопливо попивая чай, говорил Врангелю Решетников. — Сентябрь — лучшая пора охоты на них; на галечные отмели выходят — камешки собирать. Да недосуг. Надо торопиться.

Молчаливый матрос Нехорошков, ловко работая на привале ножом, вырезал из тополиной чурки страшноватого языческого идола. Сидевшие по ту сторону костра якуты, покуривая короткие трубки — гамзы, о чем-то оживленно говорили. Прислушавшись к ним, Решетников иронически крякнул и со смешком сказал Врангелю:

— Вот врать-то горазды! Бают, что их сородич как-то в схватке зараз трех медведей уложил; одного ножом, другого топором, а третьего дубиной. Они, мол, напали, а он оборонялся. Да где ж это слыхано, чтоб три медведя на человека компанией нападали? Медведь, бывает, и сам нашего брата боится. А нападают лишь голодные шатуны, которые в берлогу не ложатся. Так они по одному завсегда бродят. Вот хвастуны так хвастуны!

Эту ночь провели в палатке. Внизу грозно рокотал Тукулан. И сладко было постепенно уходить в крепкий сон в сооруженном для себя логове из медвежьей шкуры.

Снег присыпал горную тропу, и местами, чтобы расчистить путь, приходилось браться за лопаты. Карабкаясь по скользким камням вверх, лошадей вели на поводу. На сей раз погода благоприятствовала: было ясно. По словам Решетникова, при ветрах и бурях здесь случалось, что лошади вместе с седоками увлекались в пропасть.

И вот наконец открылась вершина перевала. Остановились передохнуть. Все вокруг искрились от покрывавшего скалы инея. На севере проглядывала долина реки Яны — отсюда она берет свой путь к Ледовитому морю. Западная сторона была закрыта кряжем гор. Верховья рек, питающих Лену, остались позади.

Вниз спускались по северному, более пологому скату и вскоре повстречали на берегу Яны поварню — необитаемую избу для проезжих путников. Кто-то, проходивший тем же путем ранее, позаботился, чтобы наколоть возле нее запас сухих дров. Внутри обнаружили на полках у стола соль в банке, свечи. Задымил быстро растопленный очаг.

Перекусив, Врангель вышел с Решетниковым из избы. На всякий случай взяли ружья: вдруг удастся что-то подстрелить. Оказывается, они были здесь не одни. Слабый дымок тянулся от стоявшего поодаль на реке шалаша. Подошли ближе. У костра, поджав под себя ноги, сидел старый тунгус в ветхой камлейке. Две собаки, такие же старые, как хозяин, недовольно заворчали на пришельцев, но старик осадил их.

— Илэ нэнэденни? [12] — по-тунгусски приветствовал его Решетников.

Старик что-то пробормотал в ответ. Решетников задал еще несколько вопросов. Тунгус ответил и потом тоже спросил его о чем-то. Из шалаша, сделанного с помощью туго сплетенных веток ивы, вышла девочка лет десяти-двенадцати, тоже в камлейке и мягкой обуви из оленьей кожи. С любопытством взглянула на пришельцев темными грустными глазами.

— Старик говорит, — перевел Врангелю их беседу Решетников, — что караулит здесь диких оленей. Пока промысел скудный. Подстрелил лишь одного. А надо бы сделать запас на зиму. Дочь — вроде как домохозяйка. Готовит для него, пока он выслеживает зверей. Жаловался, что у него мало пороха. Нет ли, мол, у вас?