Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (полная версия книги TXT) 📗
Насколько можно было заключить по очень сердечному и достаточно почтительному обращению с ней дерзких и бесстыдных завсегдатаев таверны Венеры Либитины, видно было, что эта девушка очень добра, несмотря на тяжелую жизнь, и крайне несчастна, несмотря на показную веселость.
Однажды, попав в заведение Лутации, вся окровавленная от побоев, которым ее подверг хозяин, по профессии сводник, она попросила глоток вина, чтобы немного подкрепиться. С этого дня Родопея через каждые два или три дня, при всякой возможности, заходила вечером в таверну Лутации. Проводимые здесь четверть часа свободной жизни казались ей блаженным отдыхом, по сравнению с тем адом, в котором она принуждена была жить.
Могильщик Лувений, его сотоварищ, по имени Арезий, и мнимый нищий Веллений, разгоряченные слишком обильными возлияниями, начали беседовать о Катилине. Им уже было известно, что он находится в другой комнате. Трое пьяных извергали всякие хулы по адресу патрициев, хотя остальные посетители пытались призывать и к более осторожным выражениям.
— Нет, нет, — кричал могильщик Арезий, — нет, клянусь Геркулесом! Не следует пускать сюда этих подлых пиявок, сосущих нашу кровь, и позволять им оскорблять нас в местах наших собраний своим присутствием.
— И кто этот богач Катилина, погрязший в кутежах и преступлениях, наемный убийца Суллы? Зачем приходит он сюда в роскошной своей латиклаве смеяться над нашей нищетой, причиной которой является он сам и все его друзья патриции?
Так, беснуясь говорил Лувений и старался вырваться из рук атлета, который не давал ему броситься в другую комнату и вызвать там ссору.
— Замолчи же, проклятый пьяница! Зачем оскорблять того, кто тебя не трогает? И разве ты не видишь, что с ним десять или двенадцать гладиаторов, которые разорвут на куски твою старую шкуру?
— Плевать на гладиаторов!.. Плевать на них! — заревел, в свою очередь, как безумный, Эмилий Варин. — Вы — свободные граждане и, клянусь всемогущими молниями Юпитера, боитесь этих презренных рабов, обреченных на то, чтобы убивать друг друга для нашего удовольствия?.. Клянусь божественной красотой Венеры-Афродиты, я хочу, чтобы этому негодяю в роскошной тоге, который соединяет в себе пороки патрициев и все пороки самой подлой черни, был дан урок, который навсегда отнял бы у него охоту приходить любоваться несчастьями бедного плебса.
— Убирайся на Палатин! — кричал Веллений.
— Провались хоть к Стиксу, вон отсюда! — прибавил Арезий.
— Вон отсюда патрициев! Вон аристократов! Вон Катилину! — закричали разом восемь или десять голосов.
Услыхав эти крики, Катилина грозно нахмурил брови и вскочил с места. Требоний и один гладиатор хотели удержать Катилину, но он бросился вперед и стал в дверях. Скрестив на груди руки, с высоко поднятой головой и грозным взором, он закричал во всю силу своего страшного голоса:
— Эй вы, безмозглые лягушки!
О чем расквакались? Зачем вы пачкаете своими грязными рабскими устами уважаемое имя Катилины? Чего вы хотите от меня, презренные черви?
Грозный звук этого мощного голоса, казалось, на мгновение испугал смутьянов, но вскоре раздался чей-то возглас:
— Мы желаем, чтобы ты ушел отсюда!
— На Палатин! На Палатин! — воскликнули другие голоса.
— Или на гемонию!
Там твое место! — пронзительно завопил Эмилий Варин.
— Так попытайтесь же прогнать меня отсюда! Вперед, смелее, подлая чернь! — взревел Катилина, отняв руки от груди и вытянув их так, как это делают, готовясь к борьбе.
Среди плебеев наступил момент колебания.
— О, клянусь богами ада! — закричал, наконец, могильщик Арезий. — Ты не схватишь меня сзади, как бедного Гратидиана. Не Геркулес же ты!
И он кинулся на Катилину, но получил от него такой страшный удар в середину груди, что зашатался и упал на руки стоявших позади; в то Же время могильщик Лувений, бросившийся тоже на Катилину, повалился на спину у ближайшей стены от двух могучих ударов, нанесенных Катилиной с быстротой молнии один за другим по его лысому черепу.
Женщины в страхе, с визгом и громким плачем забились за прилавок Лутации. В большой комнате началась суматоха, стоял грохот от разбиваемой посуды и падавших скамеек, раздавались крики, ругань и проклятия. Посетители из другой комнаты — Требоний, Спартак и остальные гладиаторы умоляли Катилину отойти от двери и дать им возможность вмешаться в драку.
Катилина тем временем сильным пинком в живот поразил и опрокинул на землю нищего Велления, бросившегося на него с кинжалом в руке. При этом падении враги Катилины, тесно столпившиеся у двери второй комнаты таверны, отступили, а Луций Сергий обнажил короткий меч и бросился вперед, нанося страшные удары плашмя по спинам пьяниц и восклицая хриплым голосом, скорее похожим на рев дикого зверя:
— Подлая чернь, нахалы! Вы всегда готовы лизать ноги того, кто вас топчет и оскорблять того, кто нисходил, чтобы протянуть вам руку…
Вслед за Катилиною, едва он оставил дверь свободной, в комнату ворвались Требоний, Спартак и их товарищи.
Сброд, который и без того начал отступать под градом ударов Катилины, при натиске гладиаторов обратился в стремительное бегство. Таверна очень скоро совершенно опустела. Остались только Веллений и Лувений, лежавшие на полу, оглушенные и стонущие, и еще Кай Тауривий, который не принимал никакого участия в схватке и стоял в углу возле печки бесстрастным зрителем, со скрещенными на груди руками.
Подлая мразь… — тяжело дыша, кричал Катилина, преследуя бегущих до выходной двери.
Затем повернувшись к женщинам, не перестававшим плакать и скулить, Катилина закричал:
— Замолчите вы, наконец, проклятые плакальщицы!
— На вот тебе! — добавил потом Катилина, бросая пять золотых на прилавок, за которым Лутация оплакивала разбитую посуду и неоплаченные убежавшими бездельниками яства и вино. — На тебе, несносная плакса! Катилина платит за всю эту сволочь!
В эту минуту Родопея, рассматривавшая Катилину и его друзей с расширенными от страха глазами, внезапно побледнела как полотно и, бросившись к Спартаку, воскликнула:
— Я не ошиблась! Нет, нет, я не ошиблась! Это ты, Спартак, мой Спартак!
— Как!.. — страшно закричал гладиатор, быстро повернувшись на этот голос и смотря с невыразимым волнением на девушку, подбежавшую к нему:
— Ты? Возможно ли это?
— Ты? Мирца?!.. Мирца!.. Сестренка!..
И при всеобщем изумлении брат с сестрой бросились друг другу в объятия.
После первого взрыва слез и поцелуев Спартак вдруг освободился из объятий, схватил сестру за кисти рук, отодвинул ее от себя, оглянул с головы до ног и с дрожью в голосе, смертельно бледный, пробормотал:
— Но ты… Ax! — воскликнул он затем, с жестом презрения и отвращения оттолкнув девушку. — Ты стала…
— Я — рабыня, — бормотала, рыдая, несчастная девушка. — Рабыня одного негодяя… Розги, пытки раскаленным железом… Понимаешь, Спартак, понимаешь?
— Бедняжка! Несчастная! — сказал голосом, дрожащим от сострадания, гладиатор. — Сюда, сюда, к моему сердцу…
И он привлек к себе Мирцу, крепко прижал ее к груди и поцеловал. А спустя момент, подняв к потолку глаза, полные слез и сверкающие гневом, с угрозой потряс мощным кулаком и страстно воскликнул:
— И у Юпитера есть молния?.. И Юпитер бог?.. Нет, нет. Юпитер — шут. Юпитер — скоморох. Юпитер — презреннейший негодяй!..
А Мирца, уткнувшись лицом в геркулесовскую грудь Спартака, прерывисто рыдала.
— О, будь проклята, — добавил после мгновения тягостного молчания бедный фракиец, с криком, который, казалось, вырвался не из человеческой груди, — будь проклята позорная память о первом человеке, который разделил людей на свободных и рабов!
Глава 4
Как Спартак пользовался своей свободой
Два месяца прошло со времени событий, о которых мы рассказали в предыдущих главах.
Утром накануне январских ид (12 января) следующего, 676 года сильный, порывистый северный ветер метался по улицам Рима и разгонял серые тучи, придававшие небу печальный и однообразный вид. Мелкие хлопья снега медленно падали на мокрую и грязную мостовую.
