Первый художник: Повесть из времен каменного века (В дали времен. Том V ) - Пахомов Дмитрий Александрович
Но теперь не то: рукоятка топора, длинная, круглая и сравнительно тонкая, смущала его. С чего бы начать? С какой части? Что изобразить? Эти мысли мучили юного художника и заставляли сильно трепетать его сердце. Перед его внутренним взором стояли вереницы исполненных им рисунков, но они не удовлетворяли его, он чувствовал, что применить их для рукоятки нельзя, что будет нехорошо, так как в них не было ничего вполне определенного.
Не зная покоя от таких мыслей, Кремень уходил иногда из пещеры в свои любимые уголки и думал, думал и думал. Он по обыкновению наблюдал все, что происходило вокруг него, но не находил ничего подходящего. Он вглядывался в окраску крыльев бабочек, но эти пятнышки на плоских крыльях были бы неуместны на круглом предмете. Перебирая других насекомых и животных, Кремень все не мог ни на чем остановиться. Он уже готов был прийти в отчаяние, но, однажды, сидя под скалой, он услыхал тихий шелест, раздавшийся в сухой траве. Машинально взглянув в ту сторону, он вдруг подпрыгнул, широко раскрыв глаза.
— Змее! — невольно воскликнул он. — Вот где узор! Рукоятка — как змея!
Через несколько мгновений небольшой уж был убит, и Кремень с увлечением рассматривал его пеструю спинку. Вооружившись хорошей палкой, он принялся рыться в кустах, сухой траве и на берегу. Поиски дали хорошие результаты, и скоро у Кремня оказалось штук пять ужей. Прихватил он еще на всякий случай несколько ящериц и потащил все это в пещеру. Конечно, здесь его добычу встретили далеко не дружелюбно, но он упорно отстаивал свободу своих действий, и его наконец оставили в покое, особенно когда он забрался в отдаленную часть пещеры. Он расположился с большим удобством перед небольшим отверстием, служившим ему вместо окна. Здесь по стенам он вбил в щели небольшие колышки, на которые развесил своих змей и ящериц, а также устроил небольшой очаг для костра, так как становилось уже холодно.
Здесь, в стороне от всех своих соплеменников, голоса которых глухо доносились до него по узкому коридору, Кремень усердно принялся за работу. Он заготовил себе целую кучу острых раковин, кремней и костей, которые служили ему инструментами. Работа его шла, конечно, очень медленно: дубовая рукоятка топора была тверда как кость, и самые острые кремни прорезали углубления на ее поверхности лишь после долгого царапания и ударов по одному и тому же месту.
Впрочем, Кремень не торопился: в его распоряжении было несколько месяцев зимы, а к кропотливой работе он привык, как и остальные его племенники. Да оно и понятно: ведь для того, чтобы сделать из кремня или даже из более мягкого камня топор, нож или наконечник для копья, требовалось несколько месяцев упорной работы с утра до вечера.
И Кремень работал, пока в щель смотрел дневной свет. Он старательно выцарапывал черточку за черточкой, выбивал точку за точкой, стараясь передать как можно точнее узор, покрывавший спинку ужа. Легкими царапинами он наметил рисунок в несколько дней, а затем стал усердно углублять намеченные бороздки.
Иногда Клык, старик-дед или еще кто-нибудь заходили к нему и с удивлением смотрели, как неясные черточки и точки мало-помалу сливались в пестрый рисунок, охватывавший всю рукоятку топора.
— Ручка, — говорил Кремень вождю, — будет как змея.
— Да, да! — отвечал Клык, улыбаясь и кивая головой, но смутно соображая то, что ему говорил Кремень. Перед ним пока были лишь какие-то непонятные знаки, и только в одном, почти законченном месте он замечал нечто похожее на те узоры, которыми была покрыта змея.
Но Кремень ясно и отчетливо видел, что выйдет из его работы. Отодвинув от себя топор и прищурив глаза, он ясно представлял себе рукоятку совершенно отделанной.
Его воображение так точно разработало все задуманное, что те намеки на будущий рисунок, которые он слегка нанес на рукоятку, были для него совершенно достаточны.
В то время, когда Кремень с увлечением отдавался любимой работе, все племя приготовлялось к зимовке. Дни становились холоднее, а по ночам бывали даже заморозки и небольшие лужицы покрывались тонкими ледяными пленками. Птицы покидали свои летние убежища и длинными вереницами или большими стаями уносились в более приветливые и теплые места. Леса пожелтели и поредели, и между стволов, шурша сухими листьями, шныряли мелкие лесные хищники.
Мужчины изредка ходили на охоту, отчасти для собственного удовольствия, а отчасти для того, чтобы не тратить без нужды зимние запасы. Раза два охотники с испугом прибегали домой с тревожной вестью, что видели толпы каких-то людей. При первой же вести все в пещере всполошилось. В одно мгновение костер был растащен и засыпан, за исключением горсти углей; все вооружились и с тревогой стали ждать неприятеля. Но и в первый и во второй раз бродячие шайки прошли далеко, не заметив пещеры; они шли в том же направлении, в каком улетели птицы.
Во всяком случае, Клык встревожился и решил до наступления настоящей зимы, когда невозможны будут никакие передвижения кочевников, быть особенно бдительным. Днем в окрестностях пещеры он ставил сторожей, а в пещере не позволял разводить большого огня, чтобы дымом не привлечь нежелательных гостей. Для той же цели ночью отверстия пещеры закрывались щитами, сплетенными из хвороста и обмазанными глиной.
Через несколько времени одно из отверстий было закрыто наглухо, а в другом оставлена лишь небольшая лазейка, прикрывавшаяся шкурой; для выхода же дыма оставалась небольшая щель. Кремень тоже закрыл шкурой и сухой травой свое окошко, и пещера погрузилась на всю зиму в темноту. Работа шла только около нескольких костров.
Женщины усердно сшивали при помощи костяных иголок и шила шкуры для зимней одежды и варили в горшках сушеное и копченое мясо; мужчины же приводили в порядок оружие или мастерили новое, большею же частью ничего не делали и спали на кучах травы, покрытых шкурами, чуть не круглые сутки.
Они точно хотели наверстать те бессонные ночи, которые не раз приходилось им переносить во время летних охот.
Кремень уютно устроился в своем уголку, и с ним вместе поместился и его дед. Они жили очень дружно и часто по вечерам вели длинные беседы о разных предметах. Кремень делился своими мечтами со стариком, рассказывал, что он будет делать, когда кончит работу для вождя. Старик же рассказывал внуку свои воспоминания из далекого прошлого, рассказывал о каких-то жилищах не в скалах, а на земле, сложенных из больших камней, или о жилищах, выстроенных на бревнах, вбитых в дно реки или озера. Его старческая память сохранила многое из прошлого, и он отрывочными фразами и словами старался нарисовать перед внуком образы людей, среди которых жил, когда был еще мальчиком.
— Люди, — рассказывал он, — носили ожерелья из камней и раковин.
— Как у Клыка?
— Да, как у Клыка, и еще лучше. Камни очень блестящие и разного цвета. На голове длинные перья. Были перья орлов, были перья других птиц. Когда говорили с Великим Духом, то вождь надевал на голову перья, на плечи — длинный плащ, а тело украшал полосами: красными, желтыми, черными…
Кремень не всему верил. Старик, повторяя свои рассказы, каждый раз изменял то те, то другие подробности, путал, очевидно, время и места, но, во всяком случае, образы той жизни, чуждой и странной, живо захватывали воображение мальчика, и в сновидениях ему являлись какие-то странные картины: ему чудились люди с перьями вместо волос, увешанные ожерельями и раскрашенные в разные краски, чудилось, будто они, размахивая оружием, бросались вдруг на него, и он в ужасе просыпался, но быстро успокаивался: догоравший костер переливался голубыми огнями, и закопченные стены и потолок с выступами были так знакомы.
— Это злые духи тревожат! — говорил старик. — Плюнь во все стороны.
Мальчик исполнял приказание, а старик бормотал какое-то заклинание, и через минуту Кремень опять погружался в сон, но уже тихий и покойный, не прерываемый странными грезами и видениями, навеянными дедовскими рассказами.
