Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы - Сухонин Петр Петрович "А. Шардин"

   — Что ж, брат, вели что, — от тебя, ты знаешь, я не отстану, — отвечал скромно Фёдор Орлов.

   — Да вот я и хочу поговорить, что велеть. Видишь, брат, не мастаки мы, к несчастью, их морские манёвры понимать, так нам нужно что-нибудь по-своему, по-сухопутному; нужно придумать какую-нибудь такую штуку, которая бы и не турецких моряков могла с толку сбить. Только тогда мы что-нибудь и сделаем; иначе, дело брось! Вот я и вздумал поговорить с адмиралом Спиридовым; он человек нерешительный, но храбрый. Если он чем-нибудь разумным меня не опровергнет и ветер будет тот же, что и теперь, то, думаю, вот как сражение по-новому вести... Тут мне ты, друг и брат, первое дело...

   — Сказывай, брат. Что ж ведь, в самом деле пожили, теперь и дело сделать не грех!

   — Ну вот что. Фрегаты я посылаю с утра сбить береговые батареи. Без этого нельзя, в самом деле до флота не дойдёшь. Сегодня, думаю, оставленные корабли и фрегат ко мне прибудут. Ну, три фрегата отделю к ним; пожалуй, и корабль «Саратов», если придёт. Полагаю, они береговые батареи заставят молчать. Они же поставлены легонько, чуть ли не в одну ночь. Думаю, что сбить их небольшого труда стоить будет.

   — Что же, брат, ты меня сбивать батареи посылаешь, что ли?

   — Нет, голубчик, ты мне нужен для дела поважнее. Видишь, когда батареи будут сбиты, я велю идти всем один за одним. Клокачёв на «Европе», впереди, за ним, прикрываясь его корпусом, должен идти «Евстафий» с адмиралом Спиридовым; пусть лезут в самую середину, на их адмирала. Так как они будут лезть носом, то цель небольшая. Правда, выстрелы по ним будут все продольные, перебьют много команды, но что делать-то? При нынешнем попутном, ровном ветре, полагаю, дойдут скоро. Я велю всем останавливаться перед неприятелем на расстоянии не более пистолетного выстрела и бить кто во что горазд по левому, наветренному, как они говорят, неприятельскому крылу. Теперь твоё дело. Я тебе сказал, что адмирал Спиридов храбрый, но в то же время нерешительный человек. Я тебя к нему и посылаю. «Европа», идя впереди, будет вас прикрывать, а вы, как подойдёте, так и сцепитесь с турецким адмиралом на абордаж; сцепитесь во что бы то ни стало. А как сцепитесь, абордажные партии пусть делают своё дело. Я вам в придачу к команде сто человек греков дам, народ храбрый, сами за себя дерутся; ещё человек двадцать преображенцев дам. «Европа» вам помогать будет. Клокачёва учить нечего, он сам своё дело сделает. А ты, как резня-то разгорится, возьми, пожалуй, с собой адмирала Спиридова на корабль «Святой Януарий», веди его на другой корабль левого турецкого крыла и тоже абордируй. За «Януарием» буду идти я и, Бог даст, охулки на руку не положу; а ты, буде поспеешь, с корабля «Януарий» переезжай на «Не тронь меня» и также ломи на абордаж. Эльфинстона я оттуда прогоню, так он не помешает Я с «Трёх Иерархов», если время будет, перееду тоже на первый корабль, который будет оставаться свободным, и тоже поведу его абордировать. Таким образом, понимаешь, мы это крыло и отхватим. Бог благословит — и призы возьмём. Другой-то половине их флота из-под ветра трудно будет своим помочь. Все моряки это в одно слово говорят. Турки с якоря ни за что не снимутся по своей вечной медлительности и несообразительности, да и ветер им будет противный; стало быть, что возьмём, не отобьют. Как кто какой приз взял, тащи к своему месту в резерв, к Эльфинстону, которого посажу на «Всеволода»; тотчас же приводите в порядок, устраивайте, к бою готовьте. Ты пойми мой расчёт. Если мы отобьём у них только четыре корабля, то у нас с «Всеволодом» и «Саратовым» будет 13 кораблей, а у них только 12, стало быть, мы уже будем сильнее их. Ясно, мы их запрём на месте и начнём хлопотать, чтобы по времени убыло у них ещё один-два корабля; а затем уже, приведя себя в надлежащий порядок и пополнив комплекты команд волонтёрами из греков и славян, — куда кривая не вывезет! — полезем на все остальные. Английская свинья, заверяющая, что всё это безумие, глупость, непонимание дела, проглотит язык. Она увидит тогда, как русские удальцы умирать умеют и как дело делают. Ты только не задерживай. Веди, подкураживай и сваливайся; а как свалились и одолевать начали, сейчас же на другой корабль махай. Я буду то же делать, и, Бог даст, часа через четыре после начала мы будем уже сильнее их, тогда и будем рассуждать, что делать. Во всяком случае, дело будет небесславное.

   — Разумеется, брат, коли так велишь, так и будет сделано! Только, думаю, лучше бы береговые батареи совсем взять.

   — Много возни, да и боюсь я турецкого лагеря. Пожалуй, десант даром погубишь. Впрочем, как они от фрегатских-то выстрелов смолкнут, пошлю грека Скрифулаки с его волонтёрами попробовать. Но дело не в батареях, а во флоте. Во всяком случае, им исправить их будет некогда, пока мы будем управляться с левым крылом; а там — будь что будет!

Братья помолились, расцеловались и распростились. Они ведь могли видеться последний раз. Нападение предназначалось на другой день.

К вечеру пришли ожидаемые Орловым корабли и фрегат, и он распределил их согласно своему плану, назначив Эльфинстона командовать арьергардом.

На другой день, часу в шестом утра, под прикрытием утреннего тумана, густо лежавшего над проливом, снялись с якоря фрегаты, с кораблём «Саратов», и подошли к береговым батареям, насколько только дозволила глубина. С восходом солнца они проходили мимо батарей, открывая по ним огонь из 60-ти орудий одного борта, потом, поворачивая, били их 60-ю орудиями другого борта. Через час батареи были буквально срыты.

В одиннадцать часов утра, при свежем попутном ветре, под марселями, брамселями и поставленным фоком, полетели на неприятеля корабли «Европа» и «Евстафий». За ними следовала вся эскадра.

Адмирал Спиридов, оскорблённый, что к нему прислали наблюдателя, как бы сомневаясь в его храбрости, стал на сетке корабля, у грот-вант, чтобы от головы до ног всему быть открытым неприятельским выстрелам. Орлов, заметив выходку адмирала, не захотел отстать и сделал то же, а за ним, из того же удальства, встал и голландец, командир корабля, капитан 1-го ранга Круз. Корабли летели на 800 наведённых на него жерл, долженствовавших разбить его в щепы.

По сигналу турецкого адмирала раздался залп — страшный залп. Воздух помутился от этого залпа, земля дрогнула; на берегу в крепости Чесме во всех домах стёкла повылетели, и весь пролив покрыло дымом. Но турки не мастера были стрелять, особенно залпами, и корабли продолжали лететь вперёд; даже повреждения были относительно незначительны; большая часть турецких ядер перелетела выше наших бортов.

Начался батальный огонь. Ветер, по мере приближения полудня, начал стихать, но «Евстафий» был уже подле турецкого адмиральского корабля, который бил его продольными выстрелами. Вдруг произошёл сильный удар, и «Евстафий» сцепился с турецким адмиральским кораблём.

   — Абордажные, вперёд! Ура! Опускай сетки! Ура! — крикнул Спиридов, и началась свалка, страшная свалка морского абордажного боя, в котором режутся грудь с грудью, давят друг друга руками, кусаются зубами.

   — Браво! Браво! — закричал Орлов, видя, как сцепился «Евстафий». — Поднимите сигнал: «Адмирал изъявляет своё удовольствие». Капитан, наша очередь, не ударьте лицом в грязь! Корабль подле должен быть наш!

Чёрный, смуглистый капитан из греков посмотрел на Орлова и спросил:

   — Который прикажете, ваше сиятельство, атаковать?

   — Вот этот.

   — Этот? — И капитан посмотрел на Орлова как-то двусмысленно. — Слушаю, ваше сиятельство, если изволите приказывать!

И затем он моментально врезался в указанный ему корабль. А корабль был трёхдечный, стопушечный, с 1 100 человек команды, тогда как у Орлова корабль был 72-пушечный и 640 человек команды. Абордажные силы были далеко не равны. Орлов не рассчитал, по незнанию морского дела и незнакомству с устройством судов.

Несмотря на то, наши бросились вперёд. Турки резались отчаянно, напав на передовую абордажную партию с трёх сторон.