Дом и корабль - Крон Александр Александрович (читать книги регистрация .txt) 📗
— А Селянин перед ним петушком?
— На равных. Еще задирает.
— Значит, не холуй?
— Холуи разные бывают. Есть, что дерзят.
— А тот что?
— Доволен. Он же демократ. Услышал, что у мен» день рождения, и спрашивает: «Скажите, Тамара Александровна, есть что-нибудь такое, чего вам очень хочется?» Я обозлилась и говорю: «Есть. Прорыв блокады». — «Вот этого, — говорит он, — я вам к завтрему не обещаю, задайте пока что-нибудь попроще». — «Ладно, говорю, хочу торт-пралине, как в довоенном „Норде“. На том разговор и кончился.
— Здорово ты его… Ну а дальше что?
— Дальше? — Тамара явно колебалась. — Ну ладно, иди сюда…
Она встала и взяла со стола коптилку. Митя тоже встал. В темном углу рядом с дверью стоял знакомый низенький столик, накрытый газетой, газета была старая, бумага просалилась и почернела. Тамара передала Мите коптилку, а сама осторожно, двумя руками приподняла бумагу, и Митя увидел большой квадратный торт, залитый шоколадной глазурью и украшенный завитушками и розочками из масла. На блестящей, как полированный гранит, поверхности чья-то умелая рука вывела Тамарин вензель. Он перевел глаза на Тамару. На ее лице была мучительная гримаса.
— Что делать, Димка? — сказала Тамара шепотом. — Я не могу до него дотронуться. А выбросить — рука не поднимается.
— Зачем же ты взяла?
— Я не брала, что ты… Приехал Соколов и привез. Мне вообще не до того было… Уж потом-то я поняла.
— Что поняла?
— Господи, да ты совсем глупый. Поняла, что Семка меня продал.
— Что значит продал?
— Ну, уступил. Дошло?
— Дошло, — сказал Митя растерянно. Он совсем не был убежден, что до него действительно дошло. — Но я все-таки не понимаю, почему…
— Почему продал? Надоела. Много хлопот. А может быть, — Тамара понизила голос, — чувствует, что сильная поддержка понадобится, вот он и пошел с козыря. Может, он и не отдал бы меня так, да уж очень под ним земля горит.
— Почем ты знаешь?
— Кто тебе сказал, что знаю? Я чувствую. Хорохорится, а сам трусит чего-то. Да ну тебя, я с тобой о деле советуюсь, а ты с глупостями. Что делать, Димка? Ведь это крем — он прокиснет…
Митя нагнулся и понюхал. Сквозь полузабытые пленительные запахи какао и ванили явственно пробивался кисловатый запах брожения. Он задумался. А Тамара держала газету за уголки и ждала ответа.
— Хоть убей, не знаю, — пробормотал Митя, подавленный не столько рассказом, сколько зрелищем: в центре осажденного Ленинграда сверкал глазурью и благоухал ванилью настоящий довоенный торт.
— Как видно, толку от тебя немного, — сказала Тамара с грустной насмешкой. Она прикрыла торт. Вдруг глаза ее вспыхнули: — Хочешь кусочек?
— Что ты, что ты, — забормотал Митя, не на шутку испугавшись.
Тамара беззвучно смеялась.
— А я знаю, что с ним сделаю, — сказала она с несколько наигранной беспечностью. — Снесу тете Юле. Она распорядится.
— А что ты ей объяснишь?
— Ничего не буду объяснять. Врать? Ей врать бесполезно.
— Хорошая она женщина. Только меня не любит.
— За что ей тебя любить?
— А ты рассказала ей, как я стоял вот тут под дверью, а ты в это время (он поискал слово не слишком грубое) заперлась со своим?..
Старая обида наконец просочилась. Он уже раскаивался, что затронул запретную тему, но, когда Тамара вместо ответа засмеялась, ему захотелось ее ударить.
— Можешь не отвечать, — сказал он со злостью.
— Конечно, могу. Знаешь что, Дима, иди-ка домой. Ты же, наверно, ушел без спроса, как бы тебя не хватились.
— Пожалуйста, не беспокойся.
— Иди, иди. Я устала. Скоро люди встанут за кипятком. Разговоры пойдут. — Она сунула ему в руки фуражку и отобрала коптилку. — Спасибо, что зашел.
— Больше не приходить?
— Нет, почему же, приходи, если хочешь. Только днем.
— А ты мне все-таки не ответила, — хмуро съязвил Митя уже на пороге.
Тамара опять тихонько засмеялась.
— Отвечу. — Она мягким усилием вытолкнула Митю в коридор. — Когда ты царапался тут, под дверью, я действительно была не одна. У меня была тетя Юля.
Дверь захлопнулась. Митя налег на ручку, но опоздал. Крючок упал.
Глава двадцать седьмая
Туровцев отсутствовал не больше получаса, через пять минут после своего возвращения он уже крепко спал, а проснувшись, увидел: кабинет пуст, койки прибраны, сквозь щели в заколоченных окнах пробивается дневной свет. Он вскочил как по тревоге. И только надев шинель, заметил пришпиленный к одеялу клочок бумаги. «Можешь дрыхнуть вволю, — писал Гриша. — Имеешь полный выходной день, утвержденный В.И. Используй его для душеспасительных размышлений. Чай в термосе, не разбей — чужой. 11.45 — перевязка. Тебя все приветствуют и поздравляют…»
Записка успокоила Митю лишь наполовину. С одной стороны — приятно знать, что твое безделье узаконено и, таким образом, ты не совершаешь проступка. С другой — было что-то тревожное и даже оскорбительное в легкости, с какой без него обходились.
В поисках воды для умывания он обошел жилище начальницы объекта. Квартирка оказалась крохотной — кабинет, спальня, кухня. Тесная спаленка заставлена вынутыми из рам холстами, кухонный пол завален корнями и луковицами. В старинном умывальнике с мраморной доской нашлось несколько капель воды. Митя намочил платок и протер лицо, платок сразу стал коричневым. Затем вернулся в кабинет и пил чай в обществе капитана первого ранга Кречетова. Выборный командир гидрографического судна «Нарва» был совсем не красив и не представителен, но взгляд его притягивал. Митя вспомнил: «Я есть, а тебя нет».
«В отличие от меня, этот человек был очень уверен в себе, — подумал Митя. — Не самоуверен, а именно уверен в себе. В чем разница? Самоуверенный человек уверен, что он очень хорош. Уверенный в себе… уверен только в том, что в любой решающий момент поступит как надо…»
Вот тут бы и предаться душеспасительным размышлениям, но ничего не вышло — не успел Туровцев допить свой первый стакан, как заглянул боцман, следом за ним явился Савин, затем две старушки из соседней квартиры. Старушки его насмешили. Они были толстовки — вегетарианки и непротивленки. С вегетарианством было покончено еще в прошлом году, после введения карточек. Теперь они с горящими глазами благодарили Митю за то, что он отправил на тот свет летчика. Словом, силы материализма торжествовали.
Наслушавшись поздравлений, Митя почувствовал к себе некоторое почтение. Случайность оставалась случайностью, но за ней вырисовывались некоторые закономерности. То, что бомба попала в дом, вернее всего, было случайностью — летчик метил в корабль. Но это обстоятельство ни в какой степени не оправдывало господ фашистов и не снимало вопроса о возмездии. При взрыве оказалось не много пострадавших — это также можно назвать случайностью, и даже счастливой случайностью, но, несомненно, будь у начальницы объекта характер попокладистее, жертв было бы гораздо больше. Пользуясь этими несложными аналогиями, он пришел к благоприятному для себя выводу: даже случайное попадание в самолет было бы полностью невозможно, если б лейтенант Туровцев не унаследовал от своего учителя Васи Каюрова некоторого умения управлять зенитным огнем.
Часов около одиннадцати пришел, волоча тяжелый этюдник, Иван Константинович, Митя бросился помогать. Они не успели сказать ни слова — ворвался Петрович. Вбежав в кабинет, он посмотрел на Митю безумным неузнающим взглядом и, сорвав со стены рамку с застекленной грамотой, метнулся к выходу. Митя побежал за ним. С помощью Ивана Константиновича он оттеснил старика в кухню и силой усадил на плиту. У старого матроса был вид помешанного, на все вопросы он отвечал горестным мычанием и совал в руки рамку с грамотой. Наконец выдохнул:
— Барышню Юлечку… взяли.
— Воды! — скомандовал художник.
За то время, что Митя бегал по соседям в поисках воды, Иван Константинович сумел успокоить Петровича и добиться от него почти связного рассказа. В десятом часу утра Юлию Антоновну срочно вызвали в районное карточное бюро. Петрович увязался следом и своими глазами видел, как ее уводил человек в форме.
