Любавины - Шукшин Василий Макарович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
– А что за разлад у них?
– Не знаю… Муж с кем-то связался, с другой.
– С кем?
– Не знаю. Вечером пойду к ним… узнаю, – Родионов упорно не смотрел на второго секретаря. Смотрел на телефон – ждал, что кто-нибудь позвонит, спасет. Было очень тяжело. Жалко было Ивлева, жалко Майю, больно и стыдно за дочь… Невмоготу было. И никто не звонил. – Поедешь, я говорю, в Усятск без меня.
– Ладно. А что с тобой?
– Черт его знает… голова что-то.
– Ладно… Я поехал тогда, – Ивлев пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – А поедешь… к этим-то?
– Схожу.
– Надо сходить, – согласился Ивлев.
– Заверни по дороге в Лебяжье. Там мост наводят, побудь с людьми. – Родионов посмотрел на Ивлева; Ивлев все еще держался за ручку двери, смотрел на него. Родионов опустил глаза.
– Ладно, – сказал Ивлев.
Иван все еще сидел в приемной. Зоя, ужасно смущаясь, рассказывала, как школьная уборщица нечаянно застала учителя с Марией Кузьминичной… Позор, такой позор – педагоги!…
«Что с ней происходит?», – думал Иван. Он, не понимая в данном случае Марию, не верил в ее любовь к этому учителю.
Из кабинета вышел Ивлев, бросил на ходу Ивану:
– Поедем.
…Ивлев сел сзади. Иван видел в зеркальце его лицо – серое, с горестными, злыми глазами. Губы плотно сжаты. «Знает», – подумал Иван.
– Куда?
– В Усятск.
Поехали. Иван еще раз поймал в зеркальце лицо Ивлева; Ивлев смотрел прямо перед собой.
«Сволочь, – подумал Иван о Марии. – Самая обыкновенная сволочь». До щемления в сердце стало жалко Ивлева. Он бы помог ему сейчас, если б мог помочь.
Выехали за село.
– Останови здесь, – сказал Ивлев.
Иван остановился.
– Я выйду… А ты вернись назад. Только в райком не езди. Поставь машину в гараж и иди домой. Мне нездоровится малость… Я побуду здесь пока, – Ивлев вылез из машины и пошел через кустарничек к реке.
Иван развернулся и погнал обратно в Баклань.
«Сволочь. Если уж так требуется кусать кого-нибудь, так кусала бы себя. Как змея».
Пашка был дома, копался в моторе старенькой своей полуторки.
– Чего ты? – спросил Иван.
– Да вон!… – обиженно воскликнул Пашка и кивнул на кабину. – Номера начала выкидывать.
– Пора уж… Ей, наверно, в субботу сто лет будет.
Пашка опять полез было в мотор.
– Слышь… муж-то Майи с дочерью секретарской снюхался, – Иван сказал это с каким-то нехорошим, неприятным злорадством – так, будто собственная его жена «снюхалась» с известным хлюстом и подонком. Сказал и вопросительно смотрел на Пашку, точно ждал, что тот объяснит ему, как это могло случиться.
Пашка повернул к нему голову, долго молчал.
– Да?
– Да.
Дальше Пашка повел себя странно: он как будто знал заранее, что этим все кончится, как будто никогда в том и не сомневался – в непрочности любви учителя к Майе…
– Ну вот, пожалуйста! – сказал он. Положил ключи на капот, спрыгнул на землю. – Я всю жизнь говорил: не присылайте вы к нам этих обормотов! Для чего они здесь нужны? Ответь мне на один вопрос: для чего они здесь нужны? – разглагольствуя, Пашка по привычке стал ходить взад-вперед. – Для чего? Интеллигентов не хватает? У нас своих девать некуда… А учителя этого я давно понял. Он же тихушник. Алкоголик. Это же страшный народ. Я уверен, что он неспроста сюда приехал: он кого-нибудь искалечил там по пьянке, его по глазам видно…
– Будет тебе, – недовольно заметил Иван. – Понес.
– Зараза!… Тихушник, – Пашка вытер ветошью руки, бросил ветошь на крыло, пошел в дом.
Иван сел на дровосеку, закурил. Легче нисколько не стало оттого, что он рассказал Пашке. Тоскливее стало.
Пашка вышел из дома в хромовых сапогах, в диагоналевых галифе, в бостоновом своем пиджаке, в синей шелковой рубахе… Он умывался наспех – за ушами и на шее осталась грязь. Иван хотел сказать об этом, но не сказал – лень было говорить.
– Пока, – сказал Пашка.
Иван кивнул ему, затоптал окурок, пошел в дом. Лег на лавку, заложил руку за голову и стал смотреть в потолок.
Часа через полтора после этого в дом вбежала запыхавшаяся Нюра.
– Ты дома! – Слава богу. Ох…
Иван вскочил с лавки. «Пашка что-нибудь», – мелькнуло в голове.
– А у нас ни тятеньки, ни Андрюшки… Павел дерется! Мне позвонили в библиотеку…
– Где?
– У чайной, на тракте… Скорей, Ваня, а то он наделает там…
Иван побежал на тракт. Дорогой обогнал милиционера, понял: милиционер бежит туда же, куда и он. Махнул через плетень, выбежал кратчайшим путем – огородами – на тракт, к чайной, увидел толпу…
Пашку прижали к заплоту два каких-то мужика – держали. В сторонке еще кого-то держали, двух шоферов, кажется. Пашка был без пиджака, рубаха разодрана, на лице кровь. В тот момент, когда Иван подбежал, один из шоферов, которого держали в сторонке, вырвался, кинулся к Пашке. Пашка тоже рванулся, но его не выпустили. Иван схватил шофера за ворот, отбросил в толпу. Его там подхватили, зажали.
– Ваня! – обрадовался Пашка, увидев брата. – Меня тут уродуют! Ты видишь?… Давай понесем их!
Иван взял его железной рукой, выдернул из толпы и повел в переулок. Кто-то догнал их, отдал Пашкин пиджак.
– Предупреди этих: милиция идет, – сказал Иван тому, что отдал пиджак. – Пусть уходят от греха.
– Куда мы идем? – спросил Пашка. – Фотографироваться?
– Сфотографировал бы я тебя сейчас… Осел. Не сидел еще? Сядешь.
– У меня душа кипит, Ваня…
– Тут поблизости из знакомых живет кто-нибудь?
– Где? Тут? – Пашка огляделся. – Гринька Малюгин вон в той избе живет.
Зашли к Гриньке. Он был дома.
– Где это его так?
– У чайной. Воды дай.
Пашка умылся до пояса, взял у Гриньки чистую рубаху, свою, окровавленную, бросил на крыльцо. Притих.
Сидели на крыльце, курили.
Гринька, пристроившись на ступеньках, катал двумя сковородками дробь: резал ножом свинцовые палочки на мелкие ровные кусочки, насыпал на дно перевернутой сковородки, а другой – тоже дном – крутил, обкатывал. Когда дробинки становились круглыми, они сами выкатывались из-под сковороды на разостланный половичок.
– Запасаюсь на лето.
– В магазине-то нету, что ли?
– В магазине магазинная, не такая. Я магазинной сроду не стреляю. Да и не всегда она бывает там.
– Пойдем? – сказал Пашка.
– Посиди маленько, пусть стемнеет.
– Сейчас что за драки, – стал вспоминать Гринька. – Разве это драки? Раньше драки были!… Убивали. Дадут стягом по голове – готов. Или на задницу сажали. Посадят разик-другой – тоже не жилец: почахнет с полгода и сапоги снимает. Дядька ваш, Макар, царство небесное, тот умел драться. Но он больше с ножом ходил, я это не уважаю. Гирька – милое дело. Возьмешь ее в карман, она тебе не мешает. А когда надо, выручит. Меня один раз прищучили на Куделькиной горке низовские ребята, думал – каюк. Человек шесть, все со стежками. Покрошил я их тогда… Один еще сейчас живой – Семен Докучаев. Помнит. Эта, выпили в ларьке, он говорит: «Помнишь, как мы тебя стежками уходили?». Хэх… Они «уходили». А сам первый пятки смазал.
– Из-за чего дрались? – поинтересовался Иван.
– Да из-за чего… Молодые, охота кулаки-то почесать. Вообще из-за девок большинство. Из-за девок много хороших людей пропадает. У меня дружок был, Ванька Отпущеников, так этот Ванька ходил с одной девкой, с Нюркой Беспаловой. Ну, и задумал ее обмануть. Давай, говорит, женимся. Ночь-то переспал с ней в кладовке, а утром вытурил. А она, Нюрка-то, к матери его. Стучится чуть свет в дверь-то, заполошная девка. Она потом куда-то уехала от стыда. Вот стучит что есть мочи… А мать Ванькина была сердцем слабая. Выскакивает на улицу-то, а Нюрка кэ-эк кинется ей на грудь да как заорет: «Ой, да что же он со мною наделал-то!». Мать, как стояла, так упала. Тут же и померла. А у Ваньки три брата еще было. Осерчали они крепко, братья-то, побили его, да, видно, чересчур – помер Ванька тоже. Жалко мне его было, хороший товарищ был.
