Любавины - Шукшин Василий Макарович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Родионов уже вовсю работал. Когда открылась дверь, Иван услышал его недовольный густой басок – он говорил с кем-то по телефону.
Зоя вышла из кабинета, села за свой столик. Улыбнулась Ивану.
– Как съездили?
– Хорошо.
– А у нас тут новость.
– Какая?
Под столом коротко звякнул звонок. Зоя встала, сделала Ивану тот же знак – «сейчас», вошла к Родионову. Тут же вышла и стала созваниваться с Усятском. Созвонилась, стала по всему Усятску разыскивать тамошнего председателя колхоза. Председателя нигде не было.
– А заместитель?
Из колхозной конторы ответили, что за ним побежали. Через несколько минут заместитель пришел.
– С вами будет говорить товарищ Родионов, – сказала Зоя строго и нажала пальчиком кнопку на столе. Сказала в трубку: – Пожалуйста, Кузьма Николаевич, это заместитель, председатель в поле, – положила трубку и опять улыбнулась. – К нам карлики приехали.
– Какие карлики?
– Ну, карлики!… С цирком. Цирк приехал, и с ним карлики. Я двоих видела давеча. Интересно до чего!… Один пожилой уже, серьезный…
В этот момент в приемную вошел огромный детина со свирепым выражением на красном лице. Брезентовый плащ его, задубевший от степных ветров, от дождей и от солнца, сердито громыхал.
– Здесь? – спросил он, не останавливаясь.
– Одну минуточку! – вскинулась Зоя, но детина уже распахнул дверь.
– Вот что, – угрожающе загудел он с порога, – мне эти шутки, Кузьма Николаевич, сильно не по нутру!
– Какие шутки? – спросил Родионов.
– Людей взяли?
– Взял.
Детина сорвался на крик:
– Так с кем же я сеять-то буду? Вы что тут!… Совсем уж?!
Родионов прищурил усталые глаза.
– Во-первых, не ори, во-вторых, выслушай…
– Я не ору! – грохотнул детина. – А сеять отказываюсь. Все!
Секретарь крепко припечатал к столу широкую ладонь.
– Ты можешь не кричать, бурелом?! На кого ты кричишь?
– Отдайте людей.
– Ни одного человека. Люди твои наводят мост, ты знаешь об этом. Ты знаешь, что без моста нам всем хана. Чего же ты кричишь? Сеять он не будет!… Турусишь чего попало.
– Кузьма Николаевич, – взмолился детина, – отдай людей. Мне без них хоть живьем в могилу лезь и закапывайся. Пусть лебяжинцы сами наводят, раз они не позаботились загодя. Что я им, стройбат, что ли? Или Николай-угодник?
Секретарь смотрел на детину темными немигающими глазами.
– Я думаю у тебя еще десять человек взять, – сказал он серьезно. – У тебя положение лучше, чем у других, не прибедняйся. Как думаешь?
Детина сразу обмяк, грузно опустился на диван и стал вытирать фуражкой могучий загривок.
– Без ножа режут… Только начнешь малость подниматься, тебя опять – раз! – колуном по башке. А план давай!
– До завтра еще десять человек надо… Они хотят ночью работать с кострами.
– Только наладишься, понимаешь, только начнешь шевелиться – раз, палку в колеса. Тц… – детина горестно покачал головой. – Ну, ладно… пойду. Буду выкручиваться как-нибудь. – Он встал и пошел к двери.
– А как насчет этих десяти? – спросил Родионов.
– А?
– Десять человек, говорю, еще надо.
Детина сделал вид, что оценил «шутку» секретаря, криво усмехнулся на прощание и выскользнул из кабинета.
Зоя встала и прикрыла за ним дверь кабинета.
– Никакой культуры у людей!… Прет, как в лесу.
А Ивану сделалось вдруг стыдно. Стыдно стало за то, что сидит он на мягком диванчике, покуривает «Беломорканал», болтает с девкой и ни о чем не заботится, не волнуется, не переживает… Последнее время его что-то частенько стала покалывать совесть.
Трепаться с Зоей расхотелось. Он встал и хотел идти к машине, но в этот момент в приемную почти вбежала Майя Семеновна. Заплаканная… Мельком, отсутствующим взглядом посмотрела на Ивана, на Зою и прямо прошла в кабинет.
Зоя значительно посмотрела на Ивана.
– Чего это она? – спросил Иван.
Зоя так же значительно промолчала.
– А?
– Семейная драма, – не выдержала Зоя. – Ее муж, учитель, спутался с Марией Кузьминичной. А Майя Семеновна – в положении. Да и вообще это дико, хоть бы она и не была в положении. Верно ведь?
Иван не знал, верить Зое или нет. То есть он ей верил, но настолько это было чудовищно, так неожиданно, что сразу не укладывалось в голове.
Майя вошла в кабинет, села на диван и заплакала, склонившись к коленям.
Родионов растерянно смотрел на нее.
– Вот вы, Кузьма Николаевич… – заговорила Майя, пытаясь унять слезы. – Вы говорили, чтобы мы приходили к вам, если что… Вот я и пришла, – она опять склонилась к коленям, закрыла ладонями лицо, затряслась.
– А что случилось-то?
– Мне не к кому больше, поэтому я к вам… Не жаловаться, а просто… Так трудно сейчас, так трудно…
– Дома что-нибудь? С мужем?
– Да… Он связался с дочерью вашей. Я никогда не думала, что он такой. Я думала, он любит меня. Боже, до чего трудно!… – Майя посмотрела мокрыми, по-детски растерянными глазами на Родионова. У Родионова от жалости, от горя и от стыда вступила в сердце резкая боль. Он встал, потом сел, расслабил тело, чтобы унять боль. Она не унималась. Было такое ощущение, будто сердце какой-то своей нежной частью зацепилось за ребро… Он незаметно пошевелил левым плечом, положил левую руку на стол – боль не унималась.
– Давно они?…
– Говорят, давно.
– Он сам сказал?
– Нет… Он трус, он, оказывается, совсем-совсем не такой. Он стал кричать на меня…
– А чего ты плачешь?
– Мне просто стыдно… Я просто растерялась. Я сейчас не знаю, что делать…
– Ничего не надо делать. Тут ничего не сделаешь, – Родионов глубоко вздохнул – боль не проходила. – Не показывай никому, что у тебя горе. Ему особенно. Ничего страшного нет, – он встал, начал небыстро ходить по мягкому ковру. – Это даже к лучшему, что он сейчас раскрылся.
– У меня ребенок будет.
Родионов долго молчал. Ходил.
– Тем более тебе надо спокойней быть. А то родишь какого-нибудь психопата… Все в жизни бывает. Трудно бывает, – Родионов опять незаметно вздохнул и сел на место. – Так трудно бывает, что глаза на лоб лезут. Но убиваться, показывать слабость свою – это последнее дело. Плюнь на все, держись, другого выхода все равно нету.
Майя справилась наконец со слезами, сидела, безвольно опустив на колени руки, смотрела на белый платочек, который держала в руках, шмыгала носом, слушала.
– У тебя жизнь только начинается, – говорил негромко Родионов. – Много будет всякой всячины – и хорошего и плохого… – говорил, успокаивал, и непонятно, кого успокаивал: женщину или себя. Он чудовищно устал за эти десять-пятнадцать минут, даже постарел. – Плохого иногда больше бывает. Но на то мы и люди, чтобы не сдаваться… Так что не плачь.
Вошел Ивлев, внес в кабинет запах талой земли, унавоженных дорог и бензина – он гонял по району на мотоцикле. Грязный. Веселый.
– Здравствуйте!
– Здорово.
– Здравствуйте, – Майя посмотрела на Ивлева и опять склонилась к платочку, опять затряслась.
Родионов встал.
– Вечером я приду к вам. Успокойся. Вечером обо всем поговорим.
– Хорошо, – Майя наспех вытерла слезы и вышла из кабинета, не посмотрев на секретарей.
– Что с ней? – спросил Ивлев.
Родионов отошел к окну, заложил руки за спину и стал смотреть вниз, во двор райкома. Ивлев стоял сзади и требовал ответа. Всю жизнь, с молодых лет, люди так или иначе требуют у него ответа.
– Ты ее мужа знаешь? – спросил он, не оборачиваясь.
– Учитель? Знаю. Говорят, хороший учитель, хвалят его.
– А насчет быта?
– Не знаю, не слышал ничего. Семейный разлад?!
– Разлад, – Родионов прошел к столу, сел на свое место, потрогал ладонями виски. Сказал, не глядя на Ивлева: – В Усятск один поедешь. Я, кажется, заболел.
Ивлев стоял посреди кабинета – руки в карманах, грудь вперед; поза вызывающе спокойная, а в глазах смятение, и левое нижнее веко заметно дергается – о чем-то стал догадываться.
