Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Церковник Рейман в XVIII веке поместил Авиценну в один ряд с главнейшими еретиками человечества: Д. Бруно и Коперником.
Под перекрестным огнем находился Ибн Сина — в О запада в него стреляли и с востока. Газзали своей критикой, конечно, способствовал вскрытию противоречий философии Ибн Сины, очищению и углублению философии как науки, и Гегель недаром сказал: «Газзали — остроумный скептик, обладал великим восточным умом», но современный иранский философ Муса Амид говорит и другое: «Из-за нападок Газзали мусульмане всех стран отвернулись от философии и, не стесняясь, называли Ибн Сину опасным».
Мусульманский мир после Газзали стал постепенно закрывать свои окна и двери, и невозможно без содрогания читать Ибн Халдуна, написавшего в XIV веке гимн равнодушию: «Последнее время до нас доходят слухи, что в стране франков и на северных берегах Средиземного моря пышно расцвели философские науки. Говорят, что их там вновь глубоко научают и преподают в многочисленных школах.
Существующие систематизированные изложения этих наук, как говорят, носят всеобъемлющий характер, знающие их люди многочисленны, и изучают их многие… Только аллах знает, что происходит там на самом деле… Однако ясно, что проблемы физики не имеют никакого значения в наших религиозных делах. Поэтому нам следует забыть о них».
А ведь когда-то свеча запада зажглась от свечи востока…
Осыпаются под порывами ветра лепестки цветущих деревьев на могилу Омара Хайяма: «Могила моя будет расположена, — сказал он однажды, — в таком месте, где каждую весну ветерок будет осыпать меня цветами». Приходят на кладбище Хир в восточной части древнего Нишапура великий поэт Саади через 170 лет после смерти Омара Хайяма, Могила его у самой стены, за стеной — сад. Свешиваются оттуда цветущие абрикосовые в грушевые деревья, И разрыдался Саади….
Это другой гимн, родившийся почти одновременно с тем гимном равнодушию.
Китайский народ говорит: «Цюйши, Сяо-сяо!» Цюйши — философ, мыслящий вне официальной идеологии. Таким был Лао-цзы… Сяо-сяо — люди великой духовной свободы. Они дерзки, потому что ничего не признают, кроне истины, «Расталкивая облака», ищут ее в самых чистых высотах. Они бедные, одинокие. Ненависть повсюду Преследует их. И умирают они в одиночестве и на пути, как умер великий поэт ДУ Фу — в джонке посередине реки.
«Заимствуюсь вашим светом», — говорят китайцы, когда хотят кого-нибудь обогнать.
Идет Ибн Сина по пыльной дороге в одежде суфия. Навстречу странник-монах. Мрачное гордое лицо, орлиный нос. Низко кланяется Ибн Сине.
— Кто вы? — удивляется шейх.
— Тот, кто, как и вы, «изгнание за честь себе считает. Я был низвергнут с вершины жизни. Казался низким взору многих… В мнении людей не только ничтожна личность моя, но потеряли ценность и творения мои».
— Я не знаю нас, — тихо говорит Ибн Сина, сострадая услышанному.
— Я — Данте…
На земле тикая встреча невозможна. Но в сферах Деятельного разума, согласно учению Ибн Сины…
Заимствуюсь вашим светом…
Как наш земной мир — частица Космоса, — отражается в наших душах, так, может, и наши души отражаются в Космосе?..
«Частное запечатлевается в разуме, — пишет Ибн Сина в книге „указания и наставления“, — как сторона общего… У небесных тел имеются души (их творческая Энергия), обладающие частными восприятиями…
Великие Чистые Мыслящие души землян — „дополнительный фактор для небесных тел“, чтобы и их частное мнение вошло в общее мнение Вселенной (в ее общую творческую Энергию).
Когда каждый человек, — а в совокупности каждый народ, до предельного совершенства разовьет свои души, они из материи перейдут в Дух, вся материя Земли, вместе с человечеством, перейдет в Дух, и тогда земное человечество навечно войдет в единую семью Космоса, внесет свою великую Духовную Энергию в единую Энергию Вселенной, которой Она питается, движется и живет.»
Сократ, Платон, Аристотель — квинтэссенция Духа греческого народа. Фараби, Ибн Сина, Беруни, Омар Хайям, Улугбек — квинтэссенция Духа среднеазиатских народов, Данте, Микеланджело, Леонардо да Винчи (Италия), великие ученые Индии и Китая, Сервантес (Испания), Шекспир, Ньютон (Англия), А. Эйнштейн, А. Швейцер, Бах, Бетховен, Моцарт (Германия), Пушкин, Толстой, Достоевский (Россия)…
Через них разные народы Земли отдали уже энергию своего Духа в общую духовную Энергию Земли, какую она, не краснея, может отдать потом, согласно учению Ибн Сины, Вселенной…
XVI «Не думают того, сколько стоит кровь человеческая…» [255]
Али получил письмо от Бурханиддина-махдума… Вот уж, поистине, подкинь яблоко вверх… Пока оно вернется, столько может всего произойти!
Маленький синий конвертик. Белый лист бумаги. Черные буквы. Строчки ровные, похожие на узор.
Али поднял глаза на посыльного: молодой мулла в чистой белой чалме, с бледным, будто заплаканным лицом печальными умными глазами… взял у Али с чуть приметным поклоном письмо и стал читать:
«Никакого Ибн Сины нет. И не было… Действовало тайное общество исмаилитов, которое все свои труды подписывало одним этим несуществующим именем. Ты скажешь: „А Джузджани?!“ Я тебе отвечу: „Вспомни, как Ибн Сина продиктовал ему рассказ о своей жизни? Как человеку, которому НЕ ДОВЕРЯЕТ, ибо нет в „Жизнеописании“ ни слова о Махмуде. Джузджани, если он и был, это всего лишь служка, бумагу нарезать, под диктовку что-нибудь написать, вещи уложить. Ты гибнешь за несуществующее. Беги, Я сам спрячу тебя. Переправлю вместе с Муса-ходжой в Россию. Власть эмира держится последние дни. Ты молод. У тебя даже не было еще жены.“
Я вижу, ты молчишь, ты ошарашен… Крестьянин есть крестьянин. Ты прав: от вас сок яблоку, от нас — червь. Жизнь каждого из нас — повторение прожитой уже жизни. Человечество — пластинка, которую кто-то от скуки ставит и ставит на граммофон. Все происходит так, как уже происходило, И потому твоя смерть — поверь — ничего не изменит.
Ты думаешь, твои смерть прибавит света человечеству, того света, в который должна перейти вся, материя: природе и человек? Я не верю в это, хотя меня самого пронзила однажды эта мысль, будто все мы в конце концов должны превратиться в Свет, коим и живет, и наслаждается, и самоуправляется Вселенная, И Хусайн об этом писал.
А еще однажды я вдруг понял, что и осенний листопад может сбить с орбиты Землю, как сбивает ход телеги лишний седок. Тогда твоя смерть за Ибн Сину может действительно произвести смещение во Вселенной. Но и это не произойдет, даже если я выйду вместе с тобой умирать за Хусайна. Пластинка крутит старую песню… Был уже Али. Умер за Ибн Сину. Что изменилось?
Завтра другой Бурханиддин будет его судить… Прости, что выливаю на тебя ушат ледяной воды своих мыслей. Я сгораю со стыда за то, что сотворил. Знай: нет в этом мире ни зла, ни добра. И бога нет. Ничего нет. И люди — болезнь Земли, плесень на шарике. Когда-нибудь Земля освободится от нас, скинет с себя и станет чисто, истинно жить. Так что твоя смерть во имя славы или позора Ибн Сины никакого смысла не имеет. Ты сам видишь. Живи и прости меня».
Свет померк в глазах Али.
Ибн Сину, умирающего, принесли в Хамадан, в дом Абу Саида Дахдука, у которого он скрывался 14 лет назад.
«Ибн Сина омылся, — рассказывает Джузджани, — покаялся, роздал оставшееся имущество беднякам, исправил свои прегрешения перед теми, кого обидел, и отпустил на волю рабов.
Он преставился в первую пятницу месяца рамазана в год 428 (18 июня 1037 года) и погребен в Хамадане» — недалеко от мавзолея Эсфири и огромного каменного Льва, возле городской стены, со стороны кыблы. «А по прошествии восьми месяцев, — пишет неожиданно Байхаки, — был перевезен в Исфахан (?). Там и погребен в мавзолее Ала ад-давли (?!), расположенном за чертой внутреннего города, у ворот квартала Кун-Гукбад, где Ибн Сина и жил».
Когда Хусайна несли по пустыне, птицы сделали над ним тень из крыльев, — сказал народ.
