Невеста Нила - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
«Много времени прошло в ожидании тебя, но теперь пора наконец решиться на отъезд, а между тем мне хотелось о многом переговорить с тобой. Письменное прощание…».
Здесь некоторые строчки были стерты, но за ними следовали роковые, обличительные слова, сохранившиеся достаточно ясно.
«Совершенно иначе предстояло нам закончить этот день, посвященный мной приготовлениям к бегству монахинь. Меня радовала возможность оказать услугу добрым, несправедливо гонимым сестрам. Пожелаем им счастливого пути и устроим так, чтобы завтра нам можно было видеться без помехи, а потом, во время долгой разлуки, поддерживать себя воспоминанием об этих минутах. Как среди египтян жил человек, которого мы оба оплакиваем, так и между арабами есть несравненный деятель, полководец Амру…».
Здесь письмо прерывалось, на конце недоставало целых трех строчек. Кади задумчиво взял дощечку в руки, потом опять поднял глаза на присутствующих, напряженно ожидавших, что он скажет, и начал:
– Хотя обвиняемый и не принадлежит к тем, которые оказали вооруженное сопротивление нашим воинам, однако из прочитанного письма мы видим ясно, что он не только знал, но и ревностно способствовал бегству монахинь. Когда ты получила это послание, благородная девушка?
Паула крепко сжала руки и, слегка наклонив голову, отвечала, не глядя на Отмана:
– Когда получила? Никогда! Это мое собственное письмо; я его сама написала!…
– Ты? – воскликнул изумленный кади.
– Это письмо предназначалось Ориону, – отвечала Паула.
– Как же оно попало в твой стол?
– Очень просто, – пояснила обвиняемая, по-прежнему не поднимая глаз. – Написав письмо жениху, я его бросила в ящик вместе с другими дощечками, когда оно оказалось ненужным. Орион пришел в тот же вечер, и мы переговорили с ним лично.
Странная улыбка мелькнула на ее губах; в зале поднялся громкий говор; Орион с возрастающим удивлением смотрел то на девушку, то на судью. Между тем Обада вскочил с места, стукнул кулаком по столу и вскричал:
– Это наглая ложь! Кто из вас позволит одурачить себя лукавой женщине?
Горус Аполлон, успевший тем временем успокоиться, хрипло и злорадно захихикал ему в лицо; судьи переглядывались в замешательстве; кади Отман вынужден был, наконец, остановить расходившегося векила и предоставил слово Ориону, который давно уже порывался высказаться, едва владея собой. Щеки юноши горели, когда он воскликнул, задыхаясь:
– Нет, нет, Отман! Нет, господа судьи! Не она, а я написал…
Но Паула не дала ему говорить.
– Он. Да разве вы не видите, что подсудимый берет на себя вину, желая спасти меня!… Он делает это из благородного самопожертвования, из любви ко мне. Не верьте ему!
– Нет, не верьте ей! – горячился Орион.
Но, прежде чем он мог продолжать, Паула воскликнула, сверкая глазами, что он не любит ее, если жертвует собой из ложного великодушия. Она снова приложила руку к сердцу с умоляющим видом, и Орион замолк, опустившись на скамью подсудимых и обратив к небу растроганный взгляд.
– Наконец-то, он опомнился! – воскликнула девушка торжествующим тоном. – Теперь ты видишь, Отман, что я была права! Пусть меня накажут за соучастие в бегстве монахинь.
– Твое желание исполнится, – заметил жрец, скрежеща зубами, а векил вскричал:
– Какое адское хитросплетение лжи! Какой обман! Но хотя ты прячешься за женщину, я все-таки доберусь до тебя, негодный мальчишка. Подумайте, судьи, может ли письмо сохраняться несколько недель у того, кто его написал, а не у того, к кому оно обращено.
Кади пожал плечами и отвечал с достоинством:
– Вспомни, Обада, что мы осудили дочь Фомы, основываясь на письме, которое нашли также у писавшего, а не у нее самой! Тогда это не казалось тебе странным. Где же тут беспристрастие правого суда?
Эти слова, сказанные наставительным тоном, вызвали одобрение арабов.
– Отлично! – воскликнул Гамалиил и отодвинулся подальше от векила. Но тот забыл о нем. Он гневно убеждал присутствующих, говоря, что мужчинам и судьям стыдно позволять женщине дурачить себя и, жалея влюбленных дураков, оставлять безнаказанным насилие над мусульманами, возмутительное самоуправство, дошедшее до явного сопротивления властям. Его пламенная речь оказала свое действие. Однако жаждавшие казни мелхитки якобиты были готовы отстаивать до последней возможности сына всеми уважаемого мукаукаса Георгия, хотя бы он даже был действительно виновен.
Представленное письмо не являлось достаточной уликой, потому что нельзя было доказать, кем оно написано.
Наконец началось совещание судей; оно продолжалось очень долго. В это время Орион сидел, понурив голову, как убитый, точно его уже приговорили к мучительной казни, или обменивался взглядами с возлюбленной, прижимая руку к сердцу, как будто опасаясь, что оно выпрыгнет из груди.
Он вполне понимал ее, и великодушие Паулы заставило юношу благоговеть перед любимой девушкой. Хотя он воспользовался этой жертвой, но твердо решил умереть вместе с ней, если для Паулы не было спасения. У него настойчиво раздавались в ушах слова Аррии: «non dolet» (не больно), которые она сказала, умирая, своему любимому Пэту [93], когда вонзила себе в грудь кинжал, чтобы раньше его перейти в царство теней.
Орион все же надеялся на помилование невесты и заранее мечтал о том, как впоследствии докажет ей свою благодарность. Наконец, кади объявил решение суда. Ориона не могли признать заслуживающим смерти, поскольку его вина не была доказана, но вместе с тем нельзя было отрицать некоторого соучастия юноши в совершенном преступлении. Поэтому суд постановил передать дело на усмотрение халифа или его наместника в Египте, полководца Амру. Отман тут же приказал держать обвиняемого под строгим караулом, чтоб он не мог уклониться от правосудия, если его признают виновным.
Когда кади заметил, что окончательный приговор зависит от халифа или его наместника, векил воскликнул:
– В настоящее время наместник Омара – я сам!
Однако среди судей послышался ропот несогласия, и, по предложению кади, они решили удвоить тюремную стражу, чтобы оградить жизнь юноши от покушений векила, на которого было послано много жалоб в Медину.
Векил вышел из зала суда вне себя от бешенства, а Горус замышлял в эту минуту новые козни против Паулы.
Когда девушка вернулась в свою каморку, старая Перпетуя подумала, что ее помиловали. Черты дамаскинки сияли гордой радостью и воодушевлением. Она отвратила самую худшую опасность от Ориона, ее любовь спасла ему жизнь! Паула сама содействовала собственной гибели, но по крайней мере ее возлюбленный был спасен и мог осуществить свои заветные планы на пользу ближних: ее поддерживала блаженная уверенность, что Орион будет действовать в ее духе.
Заключенная не успела еще рассказать Перпетуе о приговоре, как к ней явился тюремщик, который доложил о приходе судьи. Отман следовал за ним. Паула прежде всего горячо поблагодарила его; он ласково заметил, что подозревает неискренность ее показаний, но не хочет противоречить в этом случае. Затем кади перешел к непосредственной цели своего прихода.
В письме, полученном вчера вечером от его дяди Гашима, говорилось много о Пауле. Она приобрела расположение старика, который передавал ей сведения, собранные им о пропавшем без вести префекте Дамаска.
– Твой отец, благородный Фома, перед которым преклонялись даже мусульмане, – сказал Отман, – нашелся после долгих поисков.
– О господин, господин! – прервала Паула. – Неужели моя молитва дошла до Бога и осуществилось заветное желание моей жизни?
Кади рассказал ей, что герой Дамаска действительно удалился на гору Синай, где жил затворником. Но Паула не должна обольщать себя ложной надеждой: ее отца нашли еле живым; раны причиняют ему нестерпимые страдания, и дни героя сочтены.
– А я, несчастная, заперта в тюрьме! – простонала девушка. – Меня лишили возможности поспешить к отцу, чтоб увидеться с ним хотя бы перед смертью!
93
Аррия – известная из трудов Тацита своей стойкостью н преданностью римлянка, жена Цэцины Пэта. Когда замешанный в заговоре Пэт был арестован в Далмации и приговорен к смертной казни, Аррия в рыбачьей лодке переправилась с балканского побережья в Италию. Здесь, не желая пережить любимого человека, она сначала попыталась разбить себе голову о каменную стену, а затем, чтобы ободрить мужа и помочь ему без страха взглянуть в лицо смерти, отважная женщина на его глазах поразила себя кинжалом и протянула окровавленный клинок любимому со словами: «Пэт, не страшно!»
