Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
4
Проснулся Артем от суматохи, царившей в доме. В полусне еще он смутно слышал, как тревожно, вполголоса говорил что-то отец. Потом часто захлопали двери, и до него донеслись чужие голоса. Почувствовав прикосновение чьей-то руки, он с усилием открыл веки и увидел мать. Анна стояла возле него встревоженная, плачущая.
– Ты что, мама? – спросил Артем вялым голосом, не поднимаясь с подушки.
Анна проглотила подступившие к горлу рыдания и, сморщившись, как от мучительной боли, испуганно глядя на сына, сказала:
– Сынок. В нашу Маню сейчас стреляли.
„Нашу“… Мать, стало быть, все знала. Артем отметил это слово прежде, чем сознание его восприняло весь смысл сказанного ею.
– Стреляли?! – вскакивая с постели, вскрикнул он. – Кто стрелял?
– Не знаю. Все туда, к Сурковым, бегут, – слабым голосом сказала Анна.
Не помня себя, Артем в несколько минут добежал до сурковского дома. У ворот уже толпились мужики, бабы и ребятишки. Несколько парней, в том числе Максим Строгов, были верхами на лошадях, с ружьями за плечами. Лошади беспокойно топтались под седоками, всхрапывали в предчувствии бешеной скачки.
Антон Топилкин, раскрасневшийся, в косматой папахе, сдвинутой на макушку, в длинной кавалерийской шинели, размахивая руками, кричал своим зычным голосом:
– Не остановятся – стреляйте! В коня! Без коня не уйти. И дороги им пересекайте! Дороги!
Этот крик Антона, как и гул толпы, не коснулся сознания Артема. Он был охвачен одним порывом – скорее, как можно скорее увидеть Маняшку, оказаться подле нее.
Люди, завидев его, расступились, и на ослепительно сверкавшем от солнца снегу Артем увидел Маню. Она лежала на спине, откинув руку. Вязаный белый полушалок сполз с ее головы, и пряди черных волос спустились на полузакрытые глаза.
Тяжело дыша, вытирая ладонью вспотевший лоб, Артем остановился, не доходя до нее нескольких шагов.
Холодное спокойствие лица девушки было неживым, и Артем понял весь ужас происшедшего.
– Кто ее? Кто? – сказал он жестким голосом, обращенным ко всем стоявшим вокруг.
Пошатываясь, он сделал еще три шага, опустился на колени и, низко склонив голову, словно окаменел в безмолвии.
Бабы не вынесли этого. Всхлипывая и утирая слезы, они с трудом сдерживались, чтобы не заголосить. Артем ничего не замечал вокруг себя. Он пребывал в том глубоком, до обморочности, состоянии тяжелого бездумья, которое бывает у человека, сраженного внезапным горем. Даже голос Дуняшки, стоявшей рядом, он воспринимал как эхо, летящее из какой-то бесконечной дали. Всхлипывая, Дуняшка рассказывала:
– Совсем еще темно на дворе было, когда постучали в окно. Я подошла к окну – никого не видно. Кричу: „Кого надо?“ – „Дубровину в штаб требуют“. Я – в горницу. Она уже услышала, встала, начала одеваться. Только выбежала на улицу, слышу: б-бах! Я кинулась к воротам: Маня лежит на земле, а перед ней на конях Демьян Штычков и сын соколиновского мельника Епифанов. „Передай, кричат, почтение Артему Строгову и скажи, чтобы готовил себе веревку. Сюда пришел, да обратно не уйдет“. И – в проулок, как вихрь…
– Бандиты! Пусть они себе с белой шпаной закажут веревку! – сверкая зеленоватыми глазами, с ярым возмущением крикнул Антон.
Его слова точно пробудили Артема. Он встал, огляделся. Около него стояли отец, Дуняшка, Тимофей Залетный, Архип Хромков, начальник штаба.
– А работают они чисто. Знают, стало быть, кто с толку их сбил, – пожевывая усы, как обычно медлительно, сказал Старостенко.
Антон покосился на Архипа Хромкова, недовольно проговорил:
– Разведка наша зевает. Сколько раз я Хромкову говорил: накрыть бандитов надо! Где-нибудь тут поблизости прячутся.
Архип поморщился, взглянул на Антона подичавшими глазами, полуобняв Артема, сказал:
– Дорого мы, Артюша, с них за нее спросим!
– Да, уж я приложу руку, приложу, дядя Архип, – сухо сказал Артем и, повернувшись к отцу, спросил: – Куда ее понесем?
Матвей очнулся от суровой задумчивости, переглянулся с Антоном.
– В штаб понесем. Хоронить с почестями будем. Она у нас первой партизанкой была.
Артем с помощью Архипа и Антона взял Маню на руки. Теперь, когда, бездыханная и по-прежнему для него дорогая, она лежала на его руках, чувство безысходного горя, которое ничем невозможно было уменьшить, охватило Артема. В эту минуту он ощутил такое острое одиночество, такую тоску, будто на всей этой холодной, занесенной снегом земле он остался один-одинешенек. Артем нес ее легко, бережно, словно она была совсем невесомая.
„Ну зачем все это случилось? Зачем?“ – спрашивал он себя.
Антон, Матвей, Тимофей Залетный, Архип Хромков, бородачи Бакулины шли позади него. Они хорошо, очень хорошо знали, как сурова и безжалостна жизнь, но сейчас они плакали, не стыдясь своих слез.
5
Дело, которое привело Артема в Юксинскую партизанскую армию, в письме штаба было изложено так:
„С целью полного разгрома значительных соединений армии генерала Пепеляева, сосредоточенных в районе города Т., части Красной Армии предпримут обходный маневр и, выйдя на линию железной дороги восточнее этого пункта, отрежут противнику пути отхода. Есть все основания предполагать, что в этом случае противник в своем стремлении вырваться из ловушки бросится на север и попытается использовать для отхода своих войск и обозов гужевой тракт, как известно, пролегающий севернее, но почти параллельно железнодорожной линии.
Юксинские партизаны должны опередить противника, замкнуть тракт и, таким образом, поставить пепеляевцев в безвыходное положение“.
Все остальное – сроки штурма города Т. частями Красной Армии, сроки выступления партизан, а также некоторые подробности предстоящей операции – поручалось сообщить Артему.
Заседание совета Юксинской партизанской армии, посвященное обсуждению предложения штаба 5-й армии, было объявлено строго секретным и проходило ночью…
Помещение штаба охранялось усиленным нарядом разведчиков, оцепивших дом Белина плотным кольцом пикетов. Операция, которую предстояло осуществить партизанской армии, была детально разработана Матвеем и Антоном совместно с начальником штаба Старостенко, военные знания которого на этот раз оказались особенно нужными.
В конце заседания, когда план операции всесторонне обсудили и взвесили и в первоначальный вариант его были внесены изменения, возникшие в ходе обсуждения, Матвей произнес заключительную речь. Он видел, что люди устали, что заседание пора кончать, но не выразить того, что сказал, он не мог. Это была необычная речь. Матвей поделился всем тем, что накипело у него на сердце, что занимало его в часы размышлений, о чем часто беседовал он с Антоном Топилкиным. Люди слушали Матвея с напряженным вниманием, силясь согнать с себя усталость.
Начальник штаба Старостенко, исполнявший одновременно обязанности секретаря совета партизанской армии, размашистым почерком заносил в толстую, конторского типа книгу протоколов мысли командующего.
– Все вы поняли, как необходимо сейчас наше выступление, и этому я радуюсь больше всего. Теперь эту веру нам надо всей армии передать…
Притаежный край мы отвоевали, Советская власть тут прочная, но самого главного мы еще не сделали. Враг стоит у нас почти за поскотиной, а раз враг не разбит, не уничтожен, то и побежденным считать его рано…
Осенью в боях за притаежные села мы добились победы легко. Кто был против нас? Мелкие отряды и заставы штабс-капитана Ерунды да плохо сколоченные команды кулачества. Как известно, основные войска белых и интервентов держались по линии железной дороги. Теперь нам придется иметь дело с другим врагом. К Жирову белые подтянули большие силы. Туда прибыл полковник Буров с пулеметной командой. Подкопила силы и кулацкая „армия содействия“. Убийство Мани Дубровиной – ее рук дело…
Выходит, что бои нам предстоят нелегкие, но уклониться от них мы не должны и не можем. Рано ли, поздно ли это должно было случиться. Не затем мы войну начали, чтобы изгнать белых только из своих деревень. Свободная жизнь придет не раньше того, как народ освободит от угнетателей всю свою землю. Мужицкое счастье – общее. Ежели придет, то придет ко всем. Счастье по выбору – это счастье богатых. Выпадает нам редкий случай: выйти в бой вместе с Красной Армией, оказать ей подмогу в самый нужный момент. От нас теперь зависит, будем ли мы сидеть здесь и дальше, как в клетке, или вырвемся на просторы родной земли.
