Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (библиотека книг .TXT) 📗
— «Вендрагон», — с дрожью проговорил Уилберфорс — И спаси нас господь, если нам приведется столкнуться с тем, кто носит это имя.
— «Мегера!» — Крик дозорного разбудил интернунция на следующий день, когда солнце уже стояло высоко. Престарелые пираты ползали по снастям, бродили по палубе, хлопали крышками люков.
— «Мегера!» — На горизонте показалась крошечная черная фигурка. Интернунций почувствовал, как «Сердце Света» делает поворот, меняя курс по приказанию капитана.
— Они везут серу, — бросил через плечо Уилкинс. — Видите ли, у нас кончаются запасы пороха. Эй, там, у левого борта! Поднажмите! Потому нам и понадобилась селитра, которую вез «Тесрифати». Несколько бочек серы и древесного угля — это все, чего нам не хватает.
Солнце поднялось еще выше, и Петеру Раткаэлю-Герберту показалось, что пираты приближаются к своей цели. К полудню «Мегера» была уже на расстоянии не больше пяти лиг.
— Прибавить парусов! — прорычал Уилкинс. На горизонте замаячила узкая серая полоска суши.
— Проклятье! — взорвался капитан. Они догоняли «Мегеру», но слишком медленно. Она успеет раньше достигнуть берега.
— Третий раз за этот год мы ее упускаем. Она уходит, вы только посмотрите! — Уилкинс погрозил ей кулаком. — Ну, погоди до следующего раза, ты, корзина с червяками!
«Мегера» и впрямь спаслась, и когда матросы на «Сердце Света» ослабили паруса, чтобы отойти от берега, корабль, груженный серой, благополучно вошел в гавань, чтобы в третий раз за этот год вызвать у марсельцев шквал проклятий по поводу отсутствия хорошей эскадры, которая могла бы защитить законопослушные суда от посягательств каперов.
В тот же день марсельцы сочинили письмо и отправили его в Париж. Это была петиция к королю. Хозяин «Мегеры» чувствовал, что с него довольно. Перевозки кальтаниссеттской серы между Кале и Лондоном должны стать обычным безопасным делом. «Флота» двести лет назад справлялась с этим куда проще. А сейчас где-то в открытом море «Мегеру» поджидает этот ужасный черный корабль, «Сердце Света». Ему нужен был эскорт, желательно с пушками, чтобы отправить «Сердце Света» ко всем чертям.
— Нет, — произнес Людовик в ответ на просьбу хозяина «Мегеры» о трех двадцатичетырехпушечных корветах.
— Нет, — произнес он в ответ на просьбу месье Неккера опровергнуть оценки, произведенные его предшественником, месье Калонном. Людовик пробудился на рассвете, в лучах солнца, полный решимости. Он уже успел выслать в Либурн бордосский парламент, отказать в отставке тулузскому полковнику и подвергнуть критике нападки бретонцев на Его Католическое Величество.
— Нет, — сказал он в ответ на просьбу выдать оплату швейцарцам, охранявшим его дворец. Сегодня его не запугать. До завтрака он успеет принять еще десяток решений, а до обеда еще двадцать. Он знал, что дофин опять болеет. Такой хилый ребенок. А его жена… Его жена не пользовалась всеобщей любовью, и отрицать это было невозможно. Сегодня как раз подходящий день для того, чтобы взглянуть правде в глаза.
— Петиция из Шербура, сир, — подошел к нему секретарь. — По поводу заблокированной гавани.
— Нет, — ответил Людовик, — нет и еще раз нет. Если им нужна заблокированная гавань, пускай строят ее сами.
— Боюсь, что она уже у них есть, сир. Они хотят разобрать заслоны…
— Они хотят того, они не хотят этого… А мне что делать? Мое решение остается в силе. Нет, погодите, отошлите эту петицию к… — Размышляя о шербурском прошении, Людовик встал из-за стола.
— Ваше Величество? — Секретарь приготовил перо и вопросительно смотрел на короля, который теперь подошел к окну и выглянул в сад. Утренние лучи солнца сверкали на глади искусственного озера.
— Ваше Величество? — повторил секретарь, но Людовик был занят: он рассматривал апельсиновые деревья. Ряды деревьев снова были нарушены, ящики стояли в беспорядке, словно их как попало сбросили с воздушного шара, а не расставляли ровными линиями. Где была стража, когда здесь такое натворили? Или стражники тоже участвовали в заговоре?
— Насчет оплаты швейцарцам, — бросил Людовик через плечо своему секретарю. — Удвойте ее.
— А шербурская петиция, Ваше Величество?
— В Управление морских дел, — рявкнул Людовик, отворачиваясь от оскорбительной картины. —
604
Пускай они разбираются. — Он помолчал. — На сегодня хватит, — добавил он тише. — Я устал от всего этого.
Так и вышло, что шербурская петиция вместе с другой официальной корреспонденцией была отправлена в Париж, в Управление морских дел, где, переходя по инстанциям из одной груды бумаг в другую, кочуя по ящикам красного дерева с аккуратно наклеенными ярлыками, по письменным столам, лакированным шкатулкам и конторкам времен Людовика XV , отделанным золоченой бронзой, среди забытых заявок, вежливо отклоненных предложений, отчетов о давным-давно отмененных проектах, планов и схем, относящихся к такому отдаленному будущему, что технология для их осуществления еще не была изобретена; среди коротких набросков и рассуждений, столь милых сердцам директоров прошедших лет и настоящего и даже будущего времени (ребяческие измышления, написанные цветными карандашами, существование которых поддерживалось благодаря процветавшему в Управлении морских дел кумовству); и все это было тщательно расклассифицировано, подшито в папки и снабжено перекрестными ссылками по уникальной системе, возникшей из-за постоянно сменявшихся секретарей, которые вносили все новые и новые ссылки, так что каждый пункт в конце концов расширился до целой категории, единственным представителем которой оставался он сам, и вся эта мешанина бумаг теперь больше всего напоминала прекрасно сервированный для китайской чайной церемонии столик, который уронили с огромной высоты на кусок гранита; и так она (петиция) вскоре попала в поле зрения месье Бугенвиля, который немедленно понял, что это дело предназначено для его доверенных подручных, месье Дюлюка и месье Протагора, в эту минуту находившихся на пути из Шербура в порт Ла-Рошель, где, если погода окажется благоприятной, петиция уже будет дожидаться их прибытия. На том дело и кончилось.
Двадцатого мая по равнине в направлении Ла-Рошели медленно и устало тащился конный экипаж. Карета посерела от пыли, покрывшей ее во время путешествия по дороге Брессюир. Она миновала Маран и теперь катилась по ровной местности, хотя дорога извивалась и петляла, стремясь обогнуть даже малейший пригорок, открывая самые разнообразные виды перед двумя пассажирами, которые в конце концов почти потеряли надежду когда-нибудь добраться до цели. Дюлюк любовался из окна на равнину, полтора века тому назад сыгравшую злую шутку над красными плащами солдат Ришелье. Тогда здесь раскинулся целый палаточный город, за траншеями и мортирами, вдали от городских стен, то появлявшихся, то исчезавших с поворотами дороги. За этими стенами сражались и голодали рошельцы, которые в конце концов предпочли сжечь себя заживо, лишь бы не попасть в руки драгунов кардинала. Как давно это было. Дюлюк подумал: быть может, в грядущие годы путешественники, подъезжая к Ла-Рошели, будут глядеть на эти стены, бормотать его собственное имя и, закрыв глаза, представлять себе те сцены, которые ему предстояло разыграть здесь в ближайшие несколько недель. Когда карета наконец въехала в город, Дюлюка поразило, как мало строений сохранилось здесь с тех времен. Конечно, он знал это теоретически, но здесь была не теория, а настоящие камни и дерево, плоть и кровь, превратившиеся в ничто за минувшие годы. Внезапно Дюлюк осознал, что город так и не пришел в себя после осады.
Невысокий прилив не скрывал остатков мола, блокировавшего гавань. Сама гавань представляла собой разомкнутый круг: разрыв находился там, где был выход в море. За ней находился остров Ре, а к югу — остров Олерон, где вода казалась темнее, чем в других местах. Море посередине волновалось от перекрестных течений и странных водоворотов, происхождение которых легенда приписывает полету ребенка над этими водами в последний день осады. По должности офицеров Управления морских дел Дюлюк и Протагор знали, что истинная причина заключалась в сложной системе песчаных отмелей, которые незаметно перемещались под поверхностью воды под действием приливов.
