Гибель гигантов - Фоллетт Кен (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
Вовка наконец заснул. Григорий аккуратно уложил его в постель, которую Катерина соорудила в углу. Это был просто мешок тряпья, накрытый одеялом, но малыш уютно свернулся на нем калачиком и сунул в рот большой палец.
Вдалеке часы пробили девять.
— К которому часу тебе надо вернуться? — спросила Катерина.
— К десяти, — сказал Григорий. — Пожалуй, я пойду.
— Побудь еще немного! — Она обняла его за шею и поцеловала.
Это был сладкий миг. Ее губы прикоснулись к его губам нежно и страстно. Он закрыл глаза и вдохнул аромат ее тела. И отстранился.
— Так нельзя, — сказал он.
— Не говори глупости!
— Ты же любишь Левку.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я была двадцатилетней деревенской девчонкой, только что попала в город. Мне нравилось, как он одевается, нравилось пить с ним водку и курить сигареты, нравилось, что он легко расстается с деньгами. Он был такой обаятельный, красивый, веселый… Но сейчас мне двадцать три, у меня ребенок на руках, и где этот Левка?
— Ну, мало ли… — пожал плечами Григорий.
— А ты — здесь. — Она погладила его по щеке. Он понимал, что надо убрать ее руку, но не мог. — Ты даешь мне деньги, приносишь еду моему ребенку. Неужели ты думаешь, я не понимаю, какой дурой была, когда влюбилась в Левку, а не в тебя? Неужели не видишь, что я поумнела? Неужели не понимаешь, что я люблю тебя?
Григорий смотрел на нее и не мог поверить услышанному. Ее голубые глаза смотрели на него честно и прямо.
— Да, — сказала она. — Я люблю тебя.
Он со стоном закрыл глаза, обнял ее и сдался.
Глава двадцатая
Ноябрь — декабрь 1916 года
Этель Уильямс взволнованно читала в газете список раненых и убитых. Уильямсов было несколько, но капрала Уильяма Уильямса из «Валлийских стрелков» среди них не было. Произнеся про себя благодарственную молитву, она сложила газету, отдала ее Берни Леквизу и поставила чайник — варить какао.
Она не могла быть уверена, что Билли жив. Его могли убить в последние дни или часы. Ее преследовали ужасные воспоминания о «дне телеграмм» в Эйбрауэне, она не могла забыть женские лица, искаженные страхом и горем, лица, на которых навсегда останется жестокая отметина страшной вести, полученной в тот день. Ей было за себя стыдно — оттого, что она радовалась, что среди погибших не значился Билли.
Телеграммы в Эйбрауэн все приходили. Битва на Сомме в тот первый день не закончилась. Весь июль, август, сентябрь и октябрь английская армия бросала своих молодых солдат через нейтральную полосу — и их косил огонь пулеметов. Газеты вопили о победе, а телеграммы извещали совсем о другом.
В этот вечер, как почти всегда, на кухне у Этель сидел Берни. Малыш Ллойд дядю Берни обожал. Обычно он устраивался у Берни на коленях, и тот читал ему газеты. Малыш плохо понимал, что означали все эти слова, но сам процесс ему явно нравился. Однако сегодня Берни почему-то был на взводе и Ллойду внимания не уделял.
Со второго этажа спустилась Милдред с заварочным чайником в руке.
— Эт, одолжи ложку заварки, — попросила она.
— Бери, ты же знаешь, где. Не хочешь какао?
— Нет, спасибо, от какао меня пучит. Привет, Берни, когда революция?
Берни поднял голову от газеты и улыбнулся. Милдред ему нравилась. Она всем нравилась.
— Революция ненадолго откладывается, — сказал он.
Милдред насыпала в чайник заварки.
— От Билли письма не было?
— Давно уже, — сказала Этель. — А тебе он писал?
— Последнее пришло недели две назад.
Этель часто видела в почте письма от Билли, адресованные Милдред. Она догадывалась, что брат любит Милдред: иначе с какой стати он стал бы писать квартирантке своей сестры? И по всей видимости, чувства были взаимны: Милдред постоянно спрашивала, нет ли от него новостей, тщетно пытаясь за деланной небрежностью скрыть беспокойство.
Этель хорошо относилась к Милдред, но не знала, готов ли Билли в свои восемнадцать жениться на двадцатитрехлетней женщине с двумя детьми. Хотя, конечно, Билли всегда был не по годам взрослым и ответственным. А к тому времени как война кончится, он еще повзрослеет… Как бы то ни было, единственное, чего хотела Этель, — чтобы он вернулся живым. Остальное было не так уж важно.
— Слава богу, в сегодняшней газете его нет в списке раненых и убитых, — сказала Этель.
— Интересно, когда его отпустят на побывку?
— Но он ушел всего пять месяцев назад!
Милдред поставила чайник.
— Этель, можно тебя попросить кое о чем?
— Конечно.
— Я подумываю уйти из мастерской и работать швеей самостоятельно.
Этель удивилась. Милдред была старшей у Литова и зарабатывала больше других.
— У меня есть знакомая, — продолжала Милдред, — она предложила мне обшивать шляпы: пришивать вуали, ленты, перья и бусины. Работа требует мастерства и оплачивается намного лучше, чем пошив солдатской униформы.
— Звучит многообещающе.
— Вот только работать мне придется дома, во всяком случае поначалу. А потом я надеюсь взять в дело еще девочек и устроить небольшую мастерскую.
— Уже планируешь вперед?
— Но ведь так и надо, правда? Когда война закончится, форма будет не нужна… Ты не станешь возражать, если в комнатах, которые я занимаю, некоторое время будет еще и мастерская?
— Конечно нет! Удачи тебе!
— Спасибо! — Она порывисто поцеловала Этель в щеку, взяла чайник и вышла.
Ллойд зевнул и стал тереть глаза. Этель подняла его с пола и уложила спать в соседней комнате. Минуту-другую она ласково наблюдала, как он засыпает. Как всегда, от его беззащитности у нее защемило сердце. «Когда ты вырастешь, Ллойд, мир будет лучше, — пообещала она про себя. — Мы об этом позаботимся».
Вернувшись на кухню, Этель попыталась вывести Берни из задумчивости.
— Надо, чтобы было больше книг для детей, — сказала она.
Он кивнул.
— Хорошо бы, чтобы в любой библиотеке был отдел детской литературы, — сказал он, не поднимая глаз от газеты.
— Может, если вы, библиотекари, создадите у себя такие отделы, это побудит издателей больше такой литературы печатать?
— Остается только надеяться.
Этель подбросила угля в огонь и налила в чашки какао. Странно, что Берни так задумчив. Обычно эти уютные вечера доставляли ей удовольствие. И он, и она были изгоями — валлийская девчонка и еврей. И не то чтобы в Лондоне было мало валлийцев или евреев, но он стал ей близким другом, как Милдред и Мод.
Она догадывалась, о чем он думает. Прошлым вечером у них в ячейке партии лейбористов с темой «Послевоенный социализм» выступал молодой талантливый лектор из Фабианского общества. Этель начала с ним спорить — и скоро стало заметно, что он ею очарован. Он флиртовал с ней после собрания — хотя все знали, что он женат, а ей его внимание было приятно, хотя она не принимала его всерьез. Однако Берни мог приревновать.
Она решила, если уж он так хочет, оставить Берни в покое, села за кухонный стол и открыла большой конверт с письмами. Женщины слали ей в редакцию «Жены солдата» письма своих мужей: за каждое опубликованное письмо она платила по шиллингу. Эти письма давали более правдивую картину жизни на фронте, чем любая популярная газета. Большую часть материалов в номер писала Мод, а печатать письма была идея Этель, и эту страницу, ставшую изюминкой газеты, она готовила сама.
Ей предлагали перейти с полной занятостью на более оплачиваемую работу в Государственный союз работников швейной промышленности, но она отказалась, ей хотелось работать с Мод.
Она прочла уже полдюжины писем, вздохнула и посмотрела на Берни.
— Казалось бы, люди должны выступать против войны, — сказала она.
— Должны, но не выступают, — сказал он. — Взять хоть результаты выборов.
В прошлом месяце в Эршире были довыборы — голосование проходило в одном округе из-за смерти члена парламента. Кандидату от консерваторов, генерал-лейтенанту Хантер-Вестону, участвовавшему в битве на Сомме, противостоял кандидат от сторонников мира, преподобный Чалмерс. Военный победил с огромным отрывом: 7149 голосов против 1300.
