Сальватор. Том 2 - Дюма Александр (читать книги без .TXT) 📗

– О! – вздохнул великан.

– О! – простонал карлик.

– По этим соображениям, – продолжал г-н Жакаль официальным тоном, – учитывая, что, несмотря на ваши возражения, опровержения, возмущения и другие кривляния, для меня ясно, что вы грубо пренебрегли доверием, которое я вам оказал, и вели себя не как серьезные и честные полицейские, а как обыкновенные воры, вам предлагается срочно пройти в соседний кабинет, где знакомый вам человек по имени Голубок арестует вас и проводит в надежное место, где вы будете дожидаться, пока я не придумаю, как положить конец вашей распущенности.

Господин Жакаль выговорил все это с хладнокровнейшим видом и позвонил Голубку; тот появился в третий раз и огорчился при виде опечаленных Костыля и Мотылька.

Но как солдат, свято исполняющий приказ, он сейчас же подавил вздох и, повинуясь властному жесту г-на Жакаля, взял великана под одну руку, карлика – под другую и потащил к Карманьолю и Овсюгу.

Произошла небольшая заминка.

Арест четырех полицейских не взволновал и не заинтересовал г-на Жакаля. Конечно, сообразительный Карманьоль был ему симпатичен и его потеря стоила сожаления. Но он досконально знал марсельца: ему было известно, что так или иначе (провансец был из тех каторжников, что доживают до восьмидесяти лет), рано или поздно, но он выпутается.

Что касается остальных, они не были даже винтиками в административной машине г-на Жакаля. Они скорее наблюдали за ее работой, чем помогали работать. Овсюг был лицемер, Костыль – хвастун. Мотылек с его легкостью чешуекрылого был лишь бледной и плохой копией Карманьоля.

Нетрудно себе представить, что дальнейшая судьба этих персонажей не очень интересовала философа Жакаля.

Чего, в самом деле, стоили эти низшие существа рядом с неоспоримыми и даже неоспариваемыми преимуществами Жибасье?

Жибасье! Агент-феникс, гага avis 26! – олицетворение шпика! – человек непредсказуемый, неутомимый, способный к перевоплощениям не хуже индийского божка!

Вот о чем размышлял начальник тайной полиции, выпроводив Костыля и Мотылька и ожидая Жибасье.

– Ну, надо так надо! – пробормотал он.

Позвонив секретарю, он опять сел в кресло и закрыл лицо руками.

Секретарь ввел Жибасье.

В этот день Жибасье выглядел франтом: шелковые чулки на ногах, белые перчатки украшали руки. На порозовевшей физиономии радостно сияли обыкновенно тусклые глаза.

Господин Жакаль поднял голову и поразился пышности его костюма и необычному выражению лица.

– У вас нынче свадьба или похороны? – спросил он.

– Свадьба, дорогой господин Жакаль! – отозвался Жибасье.

– Ваша собственная, может быть?

– Не совсем, дорогой господин Жакаль. Вы же знаете мою теорию брака. Впрочем, это почти так, – самодовольно прибавил он. – Невеста – моя старая подружка.

Господин Жакаль набил нос табаком, будто сдерживаясь от замечаний, с которыми собирался обратиться к Жибасье по поводу его женской теории.

– Имею ли я удовольствие знать мужа? – помолчав немного, спросил он.

– Вы его знаете, по крайней мере понаслышке, – отвечал каторжник. – Это мой тулонский приятель, с которым мы так ловко сбежали с каторги: ангел Габриэль.

– Помню, – покачал головой г-н Жакаль, – вы мне рассказывали эту историю на дне Говорящего колодца, где я имел честь вас исповедовать. Замечу, между прочим, что это мне стоило насморка, от которого я до сих пор еще не отделался.

Будто желая придать своим словам больше веса, г-н Жакаль закашлялся.

– Хороший кашель, – заметил Жибасье, – не сухой, – прибавил он в утешение. – Один из моих предков умер в сто семь лет, сбегая с шестого этажа вот с таким же точно кашлем.

– Кстати о побеге, – ухватился за его слова г-н Жакаль. – Вы никогда мне подробно не рассказывали о своем; я знаю в общих чертах, что вам с Габриэлем помог санитар, но чтобы его подкупить, необходимы деньги. Где вы их взяли? Ведь не от великой же усталости у вас завелись денежки?

Жибасье из розового превратился в пунцового.

– Вы краснеете, – с удивлением отметил г-н Жакаль.

– Простите, господин Жакаль, – сказал каторжник, – но это одно из самых неприятных воспоминаний моей жизни, а потому я не могу удержаться и краснею.

– Неприятное воспоминание о каторге? – спросил г-н Жакаль.

– Нет, – отвечал Жибасье, нахмурившись. – Я вспомнил о своем побеге и таинственной даме, которая мне помогла.

– Фу! – произнес г-н Жакаль, бросив на Жибасье презрительный взгляд. – Это может навсегда отбить охоту к любовным историям.

– Именно эта таинственная дама, – продолжал каторжник, словно не замечая презрительного выражения своего патрона, – и вышла сегодня замуж за ангела Габриэля.

– А ведь вы меня уверяли, Жибасье, – строго проговорил начальник полиции, – что этот каторжник за границей.

– Это верно, – с некоторой грустью отвечал Жибасье. – Он ездил просить согласия своих родных, а также получил бумаги.

– Вас, кажется, арестовали вместе?

– Да, дорогой господин Жакаль.

– Как фальшивомонетчиков?

– Будьте снисходительны, благородный патрон. Деньги подделывал ангел Габриэль, я же невежествен по части металлургии.

– Будьте и вы снисходительны, дорогой господин Жибасье:

я путаю поддельные деньги с подделанной подписью.

– Это совсем разные вещи, – серьезно заметил Жибасье.

– Если память мне не изменяет, однажды пришло от его превосходительства министра юстиции личное дело, адресованное господину начальнику Тулонской каторги. В этом деле имелись все документы за всеми официальными подписями, необходимые для освобождения одного каторжника. Эти документы исходили от вас, не так ли?

– Это было сделано для освобождения ангела Габриэля, дорогой господин Жакаль. Это один из самых филантропических поступков моей непутевой жизни, и я бы скромно промолчал, если бы вы не заставили меня в нем признаться.

– Ну что вы, это еще пустяки, – продолжал г-н Жакаль. – Я не вижу, за что вы угодили на каторгу в третий раз. Освежите-ка мне память.

– Понимаю, – сказал каторжник, – вы решили испытать мою совесть и ждете от меня полной исповеди.

– Совершенно верно, Жибасье, если, конечно, вы не видите в этом признании какого-нибудь серьезного препятствия…

– Отнюдь нет, – кивнул Жибасье. – У меня тем меньше оснований для сомнения, что вам довольно перечитать газеты того времени, и вы все будете знать.

– Начинайте.

– Было это в тысяча восемьсот двадцать втором или двадцать третьем, я уж теперь точно не помню.

– Это и не обязательно.

– Год выдался урожайный: никогда еще не было столько хлеба на полях, столько винограда в виноградниках.

– Позвольте вам заметить, Жибасье, что хлеб и виноград не имеют к делу ровно никакого отношения.

– Я только хотел сказать, дорогой господин Жакаль, что жара в тот год стояла страшная. Я три дня, как сбежал с Брестской каторги и прятался в скалах в одном из ущелий, опоясывающих бретанское побережье; я был без пищи и воды, подо мной несколько цыган в лохмотьях обсуждали мой побег и говорили о ста франках, обещанных за мою поимку. Вам известно, что каторга для этих кочующих таборов – щедрый кормилец. Они питаются дохлой рыбой, которую выбрасывает море, а также живут охотой на каторжников. Цыгане хорошо знают непроходимые леса, узкие тропки, глубокие ущелья, одинокие лачуги, где сбежавший каторжник будет искать приюта. С первым же пушечным выстрелом, возвещающим о побеге, цыгане словно вылезают из-под земли с палками, веревками, камнями, ножами и пускаются в погоню со злорадством и жадностью, свойственными всей их породе.

И вот я скитался уже третий день, как вдруг вечером прогремел пушечный выстрел, сообщивший о втором побеге. И сейчас же вслед за выстрелом – суматоха в цыганском таборе. Каждый вооружается чем попало и пускается в погоню за моим несчастным товарищем, а я остаюсь висеть на скале, как античный Прометей, которому не дают покоя два стервятника – голод и жажда.