Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (библиотека книг .TXT) 📗
Для сэра Джона, который кожей чувствовал, как напряжены нервы возбужденной столицы, Фарина был чудовищем, рыщущим по канализационным трубам и подземным ходам, таящимся в подвалах и погребах, в темных укрытиях под мостовыми и домами. Однажды он уже высунул голову на свет Божий, проревел, что жаждет свежей крови, и исчез из виду. Но он обязательно появится вновь, этот ненасытный хищник, и снова потребует кровавой пищи. Он стоял за всем, что нарушало спокойное течение жизни города. Фарина был грязью, зловонием, мерзостью и распадом. Он был всеми теми необъяснимыми смертями и непредсказуемыми крушениями, и сэр Джон не мог его поймать.
Сэр Джон попросил дать ему больше констеблей, но в ответ ему лишь вежливо улыбались. Он пытался объяснить свои требования настоятельной необходимостью, говорил о закрытии ткацких фабрик, о том, что улицы наводнены безработными, о жестоких нравах, царящих в притонах и трущобах, о женщине, которая вскрыла себе вены и истекла кровью прямо на улице, и о мальчишках, плясавших вокруг нее, обмазав свои лица ее кровью, — возможно, они не понимали, что делают, и поступали так по своей невинности, но сэр Джон в это не верил. Ему отказали. Если случится беда — что ж, казармы не так далеко. Сэр Джон возразил, что тюрьмы переполнены дезертирами, сбежавшими из этих казарм, но ничего этим не добился. Тогда он понял, что они не хотят давать ему людей, потому что боятся слепого человека и его констеблей не меньше, чем собственных солдат или разъяренных толп. Они не доверяли ему. Что бы сделал на его месте Генри? Сэр Джон вспомнил, как после бунта чесальщиков шерсти Генри собрал иностранцев да и отправил их подальше от Англии. Впрочем, это решение проблемы не увенчалось особым успехом. К тому же бунт чесальщиков был почти пустяком по сравнению с нынешним положением в городе. Сэр Джон не мог бы поручиться даже за собственных людей. Даже мальчишку-поводыря коснулся мятежный дух. Этот недавний случай мог кончиться катастрофой. Настроение толпы переменчиво — от смеха до расправы очень близко, дай только повод! Мальчишка развязал веревку, которую сэр Джон надевал ему на шею, и прицепил на шею бродячей собачонке. И сэр Джон, ни о чем не подозревая, двинулся за ней по Боу-стрит, к рынку. Его спасло лишь то, что мистер Гип, точильщик ножей, проходя мимо, шепнул ему на ухо: «Ваш поводырь, сэр Джон, превратился в собаку». Ситуация была такой забавной, что народ не преминул бы обратить внимание на то, как главного следователя столицы ведет по рынку уличная псина. Сначала шутка, потом насмешка, там тычок, здесь толчок, подножка — и вот уже беспомощный слепой человек падает под ноги разнузданной толпе, и она пинает его, словно мяч, на булыжниках мостовой. Да, Гип спас его от многого, Гип спас его авторитет. Сэр Джон пожалел, что прежде думал о нем плохо. Мальчишку теперь приходилось держать на цепи. Сэра Джона раздражал лязг железа.
Расстроенный донельзя, сэр Джон уволил за небрежность полицейских, дежуривших в тот день на Боу-стрит. Явные признаки надвигающейся бури и предвестия катастрофы тревожили его все больше и больше, равно как и рапорты о поджогах и драках, громоздящиеся на столе в его кабинете. Он хотел спрятаться от всех этих ужасов, и желанным убежищем для него стало холодное помещение мертвецкой Раджа. Радж почти не замечал растущего в городе беспокойства. Ведь, насколько понимал сэр Джон, он почти не выглядывал за двери своей мертвецкой. Под предлогом расследования «ритуальных убийств» (он уже отчасти пожалел, что поделился с Раджем этим кодовым названием) сэр Джон провел много часов, обсуждая детали смерти неизвестной женщины и Пеппарда, — для него это было возможностью хоть ненадолго уйти от своих беспросветных забот. Вообще-то это расследование было единственным успехом в огромном перечне всех его неудач. Возле этого дела маячила фигура Ламприера, не связываясь с ним однозначно, но и не исчезая. Ламприер был у де Виров в ночь первого убийства, и, возможно, именно он последним видел Розали в живых. Но это случилось пятью месяцами ранее…
Сэра Джона мучали сомнения. Он чуял след, но не более того. Укрепившись в своих подозрениях после визитов в «Робкие ручонки», он вспомнил лодочников, нашедших тело Розали, и их рассказ о драке с каким-то сумасшедшим в кабачке у Кингз-Армз. Драка была в ночь убийства, а на сумасшедшем были очки и розовое пальто. Сэр Джон спросил Раджа, помнит ли он юношу, который пришел к Джорджу Пеппарду вместе с Теобальдом Пеппардом в день, когда обнаружили труп. Радж подтвердил, что он назвал себя «Джоном Смитом» и что его же видели в Кингз-Армз в ночь убийства Розали. Это был один и тот же человек — «Джон Смит».
Сэр Джон ждал в своем кабинете свидетелей, приглашенных повестками. Он не находил изъяна в логике своих рассуждений. В причинно-следственной цепочке, связывавшей все убийства, казалось, не было разрыва. И все же что-то мешало ему согласиться с этой складной логической схемой, что-то подсказывало ему, что все эти улики ведут следствие по ложному пути, что он лишь безвольно подчиняется своим рассуждениям, которые работают не на него, а на других хозяев. Сомнения клубились в его мозгу, все больше запутывая дело об убийствах и добавляя ему новых хлопот. В дверь постучали.
— Войдите! — ответил сэр Джон.
Он услышал, как дверь отворилась и раздались суетливые шажки.
— Садитесь, мистер Пеппард, — сэр Джон указал ему на стул перед собой.
— Сэр Джон, — усевшись, произнес вместо приветствия Теобальд.
— Вы Теобальд Пеппард, брат покойного Джорджа, служащий Торгового дома Ост-Индской компании на Леднхолл-стрит?
— Главный архивариус и хранитель корреспонденции. Да, это я, — ответил Теобальд. Сэр Джон подался вперед.
— В тот вечер, когда было обнаружено тело вашего брата, вы пришли к Джорджу в обществе некоего джентльмена. Вы помните это?
— Естественно, сэр Джон, разве могло случиться, чтобы я забыл смерть своего родного брата?
«Ведь случилось же, что, когда доброе имя вашего брата пошло на дно за компанию с „Фолмаутом“ и его капитаном, вы забыли о нем на целых двадцать лет», — подумал сэр Джон.
Но вслух он сказал:
— Вы помните имя вашего приятеля, который был с вами тем вечером?
— Он мне не приятель! Ни в коей степени! Я впервые увидел его только в тот вечер, и он пытался втянуть Джорджа в отвратительную аферу. Представляете себе, он хотел вовлечь его в шантаж! Должен сказать, что у меня есть определенные подозрения насчет этого джентльмена…
— Это само собой разумеется, — попытался прервать поток его красноречия сэр Джон. — Но как его зовут, мистер Пеппард?
— Ламприер, — с готовностью ответил Теобальд, — Лам-при-ер, с ударением на последнем слоге… — Теобальд взмахнул рукой, изображая. ударение. — … ер.
Сэр Джон тихо вздохнул.
Гость из будущего блуждал по призрачному городу, бродил среди теней богов и героев, по узким сумеречным улицам. Здесь некогда могущественные боги превратились в местных божков, ларов и лемуров из забытых могил. Гость видел неудачливого прорицателя Лаокоона, чьи предупреждения теперь уже ничего не предотвратят, потому что предупреждать некого. Он видел обладавших даром прорицания Нерея и Энону, которая предсказала Парису, чем закончится его приключение и как он найдет свою смерть, но и ее пророчество было бесполезным, как всегда; Ларга и Лайда шли рука об руку, насмехаясь над тенью Ликурга, а тот ковылял на своих обрубках по совершенно одинаковым улицам: высокие стены, ровные плиты, настолько чистые, что, казалось, здесь беспрерывно трудятся невидимые подметальщики улиц, стремясь уничтожить малейшие следы обитателей города. Макко что-то бормочет, а Мандана искоса поглядывает на своего конюха. Манто молчит, потому что здесь уже нечего предсказывать. Гордыня Ниобы тащится за ней шлейфом, теряющимся в тенях. Одатида роняет горчайшие слезы, и они падают на плиты мостовой и тотчас испаряются, а рядом с ней стоит Пасифая, ожидая своего любовника с терпением, порожденным уверенностью, что он никогда не придет; Минотавр не родится и не будет убит в лабиринте Тесеем, который никогда не спасется ради того, чтобы оставить свою сообщницу на пустынном берегу Наксоса. Он никогда не вернется. Она никогда не будет ждать его. Пенелопа будет день за днем ткать свое покрывало и ночь за ночью расплетать дневную работу, и так будет вечно, ибо ее супруг никогда не достигнет берегов Итаки. Он бродит здесь, пепельно-бледный и бесплотный, как и все вокруг, серый призрак на призрачных улицах, по которым бесконечной вереницей ходят тени. Тесей и Пирифой пройдут мимо и не узнают друг друга; Волумний и Лукулл забыли старую дружбу. Ксенодика со своей матерью тоже проходили где-то здесь, поблизости; здесь же была и Зенобия, знающая, что ее дитя затерялось на однообразных улицах бесконечного города, замкнутого в точке пересечения пространства и времени, города, который был и первым Римом, и вторым, и третьим, и четвертым, и всеми Римами сразу, и Карфагеном, и всеми городами, слившимися в одно целое так, что каждый камень на мостовой принадлежат сразу тысяче городов, каждая стена рушилась тысячу раз, каждые ворота вели к одному и тому же унылому виду — в каменистую пустыню, раскинувшуюся в бескрайнем пространстве, лишенном света.
