Разин Степан - Чапыгин Алексей Павлович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
7
С рассветом в тумане от мелкого дождя Разин высадил свои войска за Свиягой.
Раздался его громовой голос:
– Гей, браты! Помни всяк, что идет за волю… Сомнут нас бояра, и будет снова всем рабство, кнут и правеж!
Грянула тысяча голосов!
– Не сдадим, батько!..
– Татары! Бейтесь, не жалея себя. Ваших мурз, когда побьем бояр, не будут имать аманатами. Ясак закинут брать – будете вольные и молиться зачнете по-своему, без помехи!
Татарам крикнул Разин на их языке. Калмыкам тоже закричал по-калмыцки:
– Вы, тайши и рядовые калмыки! Схапите свою вольную степь и волю отцов, дедов – бейтесь за волю, не жалея себя, бейтесь за жон, детей и улусы!..
Стена войска воеводы стояла не двигаясь. Ударили в литавры, и разинцы кинулись на царское войско.
Послышался голос воеводы:
– Палена мышь! Середние, раздайсь!
– Гей, раздвиньсь мои – калмыки влево, татара двинь своих вправо-о!..
Те и другие по команде раздались вширь. Бухнули воеводские пушки, но мало кого задели ядра; зашумела, забулькала вода в Свияге от царских ядер.
– Ломи в притин, браты!
Битва перешла в рукопашную. Разин среди своих появлялся везде – добрый Лазункин конь носил его, краснела шапка атамана тут и там, перевитая нитками крупного жемчуга. Лазарь Тимофеев, Степан Наумов командовали казакам, рубились, не жалея себя. По убитым лошадям, воинам шли новые с той и другой стороны: одни – исполненные ненависти, другие – давшие клятву служить царю. Стрелы татар и калмыков засыпали саранчой вражьи головы. Рейтары, пораженные в лицо, носились по полю мертвые на обезумевших конях, утыканных стрелами. Лежали со сбитыми черепами косоглазые воины в овчинах, зажав в руках сабли. Мокрый туман поля все больше начинал пахнуть кровью. Ветер дышал по лицам людей свежим навозом развороченных конских животов. Воронье, не боясь боя, привыкшее, слеталось с граем черными облаками. Гремели со стороны воеводы пушки, срывая головы казаков, калеча коней. Редко били пушки атамана, – их было четыре, – гул их терялся в стуке, лязге сабель по доспехам рейтар и драгун. С той и другой стороны кружились знамена, били барабаны, литавры. Знамена падали на уплотненную кровавую землю, ставшую липкой от боя, вновь поднимались древки знамен, снова падали и опять плыли над головами, бороздя бойцов по лицам…
День в бою прошел до полудня. Вспыхнуло где-то в сером тусклое солнце. Подались враги в поле от Свияги и как бы приостановились, но гикнули визгливо татары, кидаясь на драгун, калмыки засверкали кривыми саблями на рейтар – застучало железо колонтарей. Иные казаки, кинув убитых лошадей, обок со стрельцами рубились саблей, а где тесно – хватали врагов за горло, падали под копыта лошадей и, подымаясь, снова схватывались. Воевода отъехал на ближний холм, плюясь, матерясь; по бороде, широкой, русой с проседью, текло. Он снял шапку, шапкой обтер мохнатую потную голову, косясь влево. Огромного роста стрелец в рыжем кафтане, без шапки, в черных клочьях волос, с топором коротким спереди за кушаком, встав на колено, подымал тяжелый ствол пищали – выстрелить. Фитиль отсырел, пищаль не травило. Воевода окрикнул:
– Стрелец! Палена мышь, сорви башку, – кинь свой ослоп к матери, чуй!
– Чую, князь-воевода!
– Я знаю тебя! Это ты пушечной станок на плечах носишь, тебя Семеном кличут? Сорви те…
– Семен, сын Степанов, алаторец я!
– Вон, вишь, казак стоит! Проберись к ему, молви:
«Воевода-де не приказал делать того, чего затеял ты… Крепко бьются воры, да знаю – сорвем мы их, государевы люди, к Свияге кинем: атамана живым уловить надо!»
– Чую, князь-батюшко! Только не казак ен – поганой, вишь!
– Казак, палена мышь, звать Федько!
– Ты, батюшко воевода, позволь мне за атамана браться? Уловлю вора да на руках к тебе принесу!
– Не бахваль, палена мышь, сорвут те башку! Делай коли, и великий государь службу твою похвалит.
– Иду я!
Стрелец, кинув пищаль, полез, отбиваясь в свалке топором, к казаку, обмотанному, с головой, как разинские татары, по шапке чалмой. Казак сидел на вороном коне, от коня шел пар. Кругом дрались саблями, топорами и просто хватались за горло, валились с лошади, брякало железо, но казак стоял, как глухой к битве. Стрелец тронул его за колено.
– Ты Федько?
– Тебе чого, Федора?
– Воевода приказал не чинить того, что удумал ты: «Атамана-де живьем взять надо!» И я на то послан.
– В бою никому не праздную! Не отец мне твой воевода, поди скажи ему!
– А, нет уж! В обрат жарко лезть и без толку – краше лезти вперед.
– Ты брюхом при, Федора, брю-у-хом!
– Гугнивой черт! Воеводин изменник!
Шпынь, наглядев прогалок меж рядами бойцов, хлестнул коня, въехал к разинцам.
– Своих, поганой! Куда тя, черт, поперек!
Шпынь не отвечал разинцам, ловко отбиваясь саблей от встречных рейтар, встающих с земли без лошадей.
Недалеко загремел голос Разина:
– Добро, соколы! Еще мало – конец сатане!
От голоса Разина дрогнула стена копошащихся, пыхтящих и стонущих людей, подаваясь вперед:
– Да здравит батько Степан!
– Нечай – ломи!
– Нечай-и!..
– За волю, браты!
– Круши дьяволов…
На холме, скорчив ноги в стременах, матерился воевода – стрела завязла в его шапке. Воевода, не замечая стрелы, плевал в бороду.
– Не сдавай, палена мышь! Не пять, государевы люди, ратуй. Ну, Ивашко! Где ба с тылу вылазку, он, трус, сидит куренком в гнезде!.. Ломят воры! Ой, ломят, палена мышь, сорви им башку! Придется опятить бахмата. Мать их поперек!
Воевода съехал с холма глубже в поле. Рейтары и драгуны расстроились, отъезжали спешно, татары гикали, били воеводскую конницу.
– Овчинные дьяволы, сыроядцы, палена мышь! Штаны да сабля – и справ весь, лошадь со пса ростом, а беда-беда! Ужли отступать? Не пять, мать вашу поперек! Голос вора проклятой – не спуста грому окаянному верят люди: идут за ним в огонь… Не пять, палена мышь!.. Тьфу, анафемы! Надо еще поддаться: умереть не страшно, да дело будет гиблое – разобьют в куски…
Из груды убитых в железе, кафтанах и сермягах, тяжело подымаясь, встал на колени рейтар, выстрелил, видя яркое пятно перед глазами, и упал в груду тел, роняя из руки пистолет. Пуля рейтара пробила Разину правую ногу, конь его осел на зад, та же пуля сломала коню заднюю ногу. Конь жалобно заржал, атаман с болью в ноге вывернул сапоги из стремян, скатился; конь заметался около него, пытаясь встать. Атаман поднялся в черном бархате, без шапки, над головой сверкнула сабля – ожгло в левую часть головы… Разин упал, над ним звонко крикнул знакомый голос:
– А, дьявол!..
К лицу лежавшего в крови атамана упала голова, замотанная в чалму; он вскинул глаза и крикнул, разглядев упрямое лицо:
– Шпынь!
От крика ударило страшной болью в голове, атаман потерял сознание…
– К воеводе! Тебя мне надоть…
Семен Степанов, шагнув, поднял легко ногами вверх большое тело атамана в черном. Над головой стрельца свистнула пуля, рвануло сапог атамана, из голенища на шею стрельцу закапало теплое.
– Рейтары государевы! Не бей! Атамана взял к воеводе… Эй, не секи, раздвиньсь!
– Дьявол, большой! – крикнул звонкий голое.
Великан-стрелец, не выпуская из рук атамана, осел к земле: Степан Наумов рассек ему голову сверху вниз до грудной клетки… Еще один труп лег в сумеречную массу людей и лошадей, простертых на равнине битвой. Татары с гиком и визгом гнали рейтар от места, где лежал Разин. Степан Наумов прыгнул с лошади, содрал с себя кафтан синий, завернул с головой безвольно лежащего атамана, взвалил на лошадь, прыгнул сам в седло, повернув от места боя к Свияге.
– Беда! – сказал он, проезжая мимо Лазаря Тимофеева. – Шпынь батьку посек.
– Пропали!.. Дать ли отбой?
– Тьма станет – сами отойдут в струги.
Не слыша команды атамана и есаулов, разинцы отступились, кинув бой. Воевода, собирая растрепанную конницу, не преследовал их – разинцы неспешно, в порядке погрузились в струги, оставив раненых, знамена и литавры, взятые атаманом на Иловле с царских судов. Кинули переставшие стрелять четыре испорченные пушки. Степан Наумов положил с Лазарем в челн закрытого атамана. Разин был в беспамятстве. Наумов отошел к казакам.
