Олег Рязанский - Дитрих Галина Георгиевеа (онлайн книга без .txt) 📗

– Писистрат нам не указ! У нас на Руси свой пример есть! Владимир Мономах, князь смоленский, переяславский, киевский! Не раз с половцами воевал и с родичами, жестоко карая за междуусобицы. В реке тонул, города сжигал, в тридцати битвах участвовал и в конце жизни не побоялся написать о себе: “На Страшном Суде без обвинителей я сам себя изобличу! “ [1]

Помолчали. Испили квасу брусничного, заели холодцом, ватрушкой… После недолгого сна вернулись к обсуждаемой теме. Кто-то вспомнил, что при Ярославе Мудром вошли в силу уставы церковные, где рассматривались преступления против морали. Поскольку, мораль – стезя духовная, проторенная нравственными поступками человеческими, то оценка действий сына тысяцкого попадает под понятие о морали и ущербе, нанесенном обществу. Если существуют такие понятия, значит, можно создать под них и закон. Обосновать необходимость его. Утвердить. Претворить в жизнь. И тут-то выяснилось, что нету них права на создание такого закона! Поразмыслили и пришли к выводу, что сначала надо принять закон о необходимости права для измышления закона об ущербе, а, уж, потом приступить к другому законотворению. За идею решили проголосовать. Простым поднятием руки. После выкрика “раз-два-три” руки дружно устремились вверх. Подсчитали – получилось восемь рук при семи присутствующих. Одна рука оказалась лишней! Чья? Переголосовали и результат снова оказался удручающим – шесть рук вместо семи. Кто-то упорно вставлял палки в колеса… Но кто?

Призадумались. Испили для бодрости мутной бузы из плохо перебродившего просяного сусла. Поели окрошку, рыбу по-монастырски, яйца перепелиные по-княжески, немного поспали… И кому-то пришло в голову пригласить в помощь Сергия Радонежского, бессменного игумена Троицкого монастыря, волею случая гостюющего по делам пасторским в Кремле на митрополичьем подворье. Вся жизнь отца Сергия – беспрерывное постоянство самоограничений: соблюдения поста, сухоядения, беспостелия, нелицемерных молитв, искренней кротости, сочувствия к ближним… Силою тихих проникновенных слов отцу Сергию удавалось отыскать простой выход из тупиков безнадежных споров и примирения непримиримых.

Получив приглашение, отец Сергий не замедлил возъявиться:

– Все жизненные законы изложены в Законе Божьем. Всего в десяти заповедях. Кратко, но емко. На все случаи жизни. Читайте, внимайте, делайте выводы, но… Любое обвинение должно быть доказано. Нельзя очернить ничье лицо из-за отсутствия или недостатка улик. Вспомним, как долго искали первосвященники свидетельства против Иисуса Христа, чтобы предать смерти, и не находили… Не ошибиться бы и сейчас. Человек слаб, подвержен искушениям… Вспомним, что сказал Иисус ученику своему Петру: прежде, нежели петух пропоет дважды, ты трижды от меня отречешься! Виновный должен надеяться на снисхождение, вспомним, как велика сила молитвы! Однажды, некий правитель осудил на смертную казнь трех граждан. Двое смирились, а третий истово молился всю ночь и чудо свершилось – его помиловали! Вспомним разбойника, распятого на кресте рядом с Иисусом. Поверил он увещеваниям Иисусовым, покаялся и получил жизнь вечную в раю Божьем, где тихо и спокойно в тени под оливами. Покаяние – очищение совести. Покаяние – завет с самим Господом Богом об исправлении жизни. Покаяние – не только самоосуждение, но и дщерь надежды на милость княжью. Вспомним, что даже апостол Павел в ожидании смертного приговора не погнушался возопить: взываю к кесарю!.. Так помолимся, братие, понадеясь, что сегодняшний день станет вразумляющим для завтрашнего, дабы недобрые помыслы не возобладали над принятием решения о мерах наказания сына Божьего, несчастного сына последнего тысяцкого…

Осенил преподобный отец Сергий широким крестом притихших мужей боярских, удалился, а ратующие за безоговорочную смертную казнь поумерили свой пыл:

– Ежели мы утвердим смертную казнь, то как будем выглядеть на общем фоне истории? Потомки нам этого не простят… [2] Да, наказать нужно. Но почему непременно смертью? Надо изыскать другую меру.

– Можно обвиняемого сослать в пожизненное заточение на Лаче-озеро… [3]

– Да он в ножки поклонится за такую жизнь! На Лаче-озере рай земной: рыба не ловленная, зверье не тронутое, святой источник с горячей водой, а в озере русалки с двумя ногами и без хвоста.

– А мы его туда погоним с хомутом на шее и погонялом поставим сопроводителя с плетью: шаг вправо, шаг влево считать побегом и по ногам плетью!

– Он привык ездить на коне и окачурится пешком на десятой версте, а наказание жизнью должно быть долговременным… думайте, господа бояре, думайте…

– Можно его унизить принародно, выщипав по одному волоску всю его бороду, до смерти не опомнится! [4]

– У него нет бороды.

– Изыскать бы наказание без применения рук человеческих…

Предложения посыпались одно за другим:

– Затравить собаками… как в Индии.

– Привязать руками к хвосту необъезженного коня… как во Франции. Или закопать заживо, как в древнем Египте!

– Замуровать в стену… как в Испании.

– Засунуть ноги в мешок с голодными крысами… как в Китае.

– Или посадить в бочку с крепкой медовухой и закрыть крышку!

Посмеялись. Посерьезнели.

Испили по второму глотку святой воды, принесенной для них в двухведерном кувшине из заповедного водоисточника преподобным Сергием Радонежским, сопроводив возлияние жаркою молитвою: “Господи, Боже мой, да будет дар Твой, святая вода, для укрепления душевных и телесных сил. Аминь.”

А куша ть очень хотелось. Пусть не пирога с капустою, а хотя бы хлебушка, пусть и засохшего… Третий день заседатели благоговейно исполняли наложенную на них отцом Сергием епитимию: ничего не вкушать до тех пор, пока господа бояре не примут здравого решения. Воздержание от пищи, как возвещал красноречивый святитель Иоанн Златоуст, есть обуздание гнева, лжи, вражды, праздного пустословия, способствие здравомыслию.

– А вправе ли мы судьями быть? – высокопарно вопросил Протасьев, ярый защитник законности. В меру гневлив, в гневе – отходчив, с лицом, а не личиной, со всеми слабостями, присущими человечеству. – Лично я остерегусь этим правом воспользоваться. Судья – лицо беспристрастное, а мой род в давнем родстве с родом Вельяминовых. Разве я могу судить объективно, если отец подсудимого мой друг по делам ратным?

– Невыдержанность и сквернословие тоже препятствия к судейству! – постарался перекричать разноголосый гвалт еще один из голодных заседателей, открывая нужную страницу толстого фолианта с поучительным изречением, переведенным на русский язык всезнающим толкователем:

– В древней Персии строжайше следили за соблюдением законности. Если судью уличали в получении взятки или ином неблаговидном поступке, с него прилюдно сдирали кожу и натягивали ее на судейский стул. Лично я не хотел бы сидеть на таком стуле! Так вправе ли мы судить? А ежели осудим, не станем ли палачами? Следует изыскать такое, чтобы и казнь состоялась и жизнь сохранилась у наказуемого! Предлагаю приговорить Ивана Вельяминова к потере личности! Пусть живет где хочет и как хочет, не покидая княжества московского и намертво позабыв кто он есть! Пусть изменит лицо, повадки, голос, походку… Никто не должен знать его истинного имени, родства, прошлого! Пусть погрязнет в неизвестности! Пусть станет живым трупом!

Идея понравилась. Она объединила даже непримиримых братьев Шереметевых, а жалостливый тугодум смахнул с глаз слезу:

– В любом случае князя нашего, Дмитрия Иваныча, выручать надобно. Чистая линия, хорошая наследственность, пра-правнук самого Александра Невского, а угодил в собственную ловушку. Ну, погорячился князь, ну, слово не то вылетело, с кем не бывает…

А найти выход из безвыходного положения никак не догадается. Значит, наш долг – помочь ему таким способом, чтобы никто не мог догадаться! Думайте, господа бояре, думайте…