Прекрасные незнакомки - Бенцони Жюльетта (читаем книги онлайн txt) 📗

У Эмили ничего не нашли… Но на подсвечниках оказался вензель графа Прованского. Большего не потребовалось. В Консьержери Эмили встретилась с Розали Фиёль.

Узнав об аресте сестры, Карл Верне поспешил ей на помощь. Спасти ее, по его мнению, мог только один человек: Давид. Он знал, что произошло между художником и сестрой, но думал, что перед лицом грозящей ей смерти все обиды умолкнут.

Но он плохо знал Давида.

Давид начал с отказа: Эмили – «аристократка». Он пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Карл просил, умолял, в конце концов Давид соблаговолил дать согласие. Хорошо, он попытается сделать что может, но ничего не обещает. Вполне возможно, что вмешиваться уже поздно.

Но время упущено не было. Робеспьер, к которому отправился Давид после того, как ушел Верне, подписал приказ об освобождении из-под стражи Эмили Шальгрен. Давид держал в руках жизнь женщины, которая его отвергла, ее тело и душу, он стал ее властелином и захотел помучить ее, растянуть ожидание неминуемой смерти.

Вместо того чтобы немедленно отнести приказ в Консьержери, он задержал его у себя, может быть, собираясь сделать предметом торга.

Прошло два дня, и 6 термидора Эмили Шальгрен погибла на эшафоте, воздвигнутом на площади Поверженного трона, вместе с Розали Фиёль, с последней аббатисой Монмартра и целым снопом самых родовитых аристократов, каких то и дело казнили в эти грозные времена. Через три дня на этом же эшафоте был казнен Робеспьер. И Давид, который поклялся, что «выпьет цикуту», если с великим человеком приключится беда, только чудом избежал казни. Бедный художник был в это время болен… Может быть, его мучила совесть?

Но ничего не помешало неподкупному революционеру остаться великим художником и запечатлеть на своем полотне коронацию Наполеона. Дальнейшая его участь находится в ведении Божественной справедливости.

Глава 7

Две любви Дантона

Габриель

Март 1793 года. Два месяца тому назад на эшафоте упала голова Людовика XVI. Королева с остатками королевского семейства в заточении, и ей не на что надеяться, кроме смерти. Но человек, что мчится из Брюсселя по направлению к Парижу, позабыл о политике. Втянув голову в плечи, напялив шапку до бровей, закутавшись по уши в плащ, он мчится под проливным дождем с бешеной скоростью, на которую только способна его лошадь. Сколько он загнал лошадей, выехав из Брюсселя? Сколько прошло времени с тех пор, как он получил дурную весть, что его жене стало совсем плохо? Дантон не имел понятия. Он был убит горем. Его Габриель умирала. Ни о чем другом он не мог думать.

Он увидел себя таким, каким был шесть лет тому назад: молодой адвокат не у дел, день-деньской сидевший в кафе «Парнасьен» напротив Дворца правосудия. Он пил там дешевое вино и между двумя стаканами мог сыграть партию в домино с хозяином. Звали хозяина Франсуа Жером Шарпантье, и он был очень славный человек, потому что не торопился взыскивать по счетам. И потом, он был отцом Габриель. Ах, Габриель, Габриель! Такая хорошенькая, такая свеженькая!

Щеки как расцветшая роза, маленький алый ротик, темные, сверкающие живыми искорками глаза! Есть от чего закружиться голове молодого человека двадцати семи лет, который до сих пор любил только одну даму – Юстицию!

Говоря откровенно, еще он любил новые общественные идеи, а Габриель нравилось его слушать. Он завораживал ее своими пламенными речами, рисующими удивительное общество, о котором он мечтал.

Красотой Дантон не отличался, можно даже сказать, он был уродлив: с бычьей шеей, плоским носом, двумя шрамами на изъеденном оспой лице, – но голос! Он звучал как орган! И Габриель полюбила некрасивого, но красноречивого юношу.

Оставалось убедить родителей. Адвокат в общем-то их вполне устраивал, лишь бы только сумел наладить дело. А Жорж как раз продал небольшой участок земли, который принадлежал ему в Арси-сюр-Об, где он родился. Папаша Шарпантье одолжил остальное, и Дантон купил себе место адвоката Королевского совета. 27 марта 1787 года король Людовик XVI подписал указ, сделавший адвокатом в его совете человека, который в скором времени потребует его головы. Но вот что забавно: будущий революционер, разумеется, ради престижа не постеснялся записать себя с дворянской приставкой «де»: Жорж-Жак д’Антон.

Венчание состоялось 14 июня того же года в церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, и молодая чета поселилась в маленькой квартирке в здании торговой палаты, неподалеку от улицы Ансьен Комеди, и очень скоро начала процветать. У Дантона появилась обширная клиентура. Его дар красноречия творил чудеса. У него появились друзья, и самым дорогим среди них стал Камиль Демулен, их сосед. А друзей было много, они частенько заходили к молодым в гости полакомиться курицей, которую Габриель готовила как никто другой.

В 1788 году у них родился ребенок, но прожил всего только год. Когда Габриель, плача, его похоронила, она уже ждала второго. Второй родился 16 июля 1790 года. К этому времени и Париж, да и Дантон сильно изменились. Бастилия была разрушена. Дантона уносил бурный революционный поток. Напуганная Габриель наблюдала, как ее любящий супруг превращается в разъяренного быка, жаждущего крови.

Дантон был среди тех, кто отвечал за события 20 июня, потом за события 10 августа, и он стал одним из виновников кровавых сентябрьских расправ [3].

Вечером 10 августа, после того как Дантон ударил в набат, призвав народ штурмовать Тюильри, он вернулся домой в изнеможении, покрытый грязью, потом и кровью, но бесконечно счастливый. Он, не раздеваясь, бросился на кровать и сообщил жене:

– Сегодня наша взяла.

Потом он сразу же уснул и спал как убитый, а Габриель сидела с ним рядом, потому что никак не могла заснуть. Жара стояла удушающая. Париж лихорадило, Габриель тоже. Она чувствовала себя больной, но не знала, какая болезнь лишает ее сил. Просто молодость и жизнь мало-помалу покидали ее…

Еще не рассвело, когда в дверь их дома громко постучали. Габриель открыла, перед ней стояли Камиль Демулен и Фабр д’Эглантин. В страшном возбуждении они ворвались в квартиру и бросились к Дантону, крича:

– Дантон! Дантон! Просыпайся! Ты министр!

Да, Дантон в самом деле стал министром юстиции, и когда они переселились в красивый особняк на Вандомской площади, муж сиял от удовольствия и гордости. Скромной Габриель было неуютно среди непривычной роскоши, она ее подавляла. И очень скоро она снова вернулась в свою квартирку возле торговой палаты. На свое счастье. Министр, побывавший вместе с Северной армией в сражении при Вальми, [4] переживал пик популярности. Женщины окружали его плотным кольцом, на семью у него не хватало времени. В феврале 1793 года он уехал по делам в Брюссель. Дантону некогда было замечать, какой худой и бледной стала Габриель. Дантон творил Историю, оглядываться по сторонам было недосуг. С небес на землю он упал, прочитав короткую записку. Их друг и сосед, судебный исполнитель при министерстве Жели, живущий на улице Турнон, сообщил ему, что «Габриель чувствует себя хуже некуда…».

Эти пугающие слова звучали в ушах Дантона, когда, предъявив пропуск, он промчался на всем скаку через ворота Сен-Дени и направился к набережным. Вокруг стояла тьма, дождь припустил сильнее. Чем ближе к торговой палате, тем яростнее дурное предчувствие грызет его сердце. Он скатился, а не спешился с лошади и поднял голову. Темно. В окнах их квартиры нет света. Похоже, что все спят. Прыгая через ступеньки, он взлетел к себе. Открыл дверь, и его встретила мертвая тишина. В анфиладе комнат пусто. В ужасе он закричал, стал звать жену. Разбудил, взбудоражил весь дом. Прибежали соседи. Где его жена? Где дети?

Его дети у тещи. А Габриель?! Дантон орет во весь голос. Он хочет знать, где его жена. Все вокруг прячутся. Страшно пробудить гнев всесильного господина этого часа… Наконец кто-то, набравшись мужества, сообщает: