Сальватор. Том 1 - Дюма Александр (мир книг TXT) 📗
Нет, строгое выражение его лица отпугивало Петруса.
Кстати сказать, голос Сальватора, подобный эху непреклонной верности, уже изрек: «Четвертое апреля!»
Петрус покачал головой и, словно в ответ на собственные мысли, произнес:
– Нет, нет, все, что угодно, только не Сальватор!
Правда, он сейчас же прибавил:
– Все, что угодно, лишь бы не потерять Регину!..
В это самое мгновение в мастерскую вошел новый посетитель.
Поскольку этот новый посетитель призван сыграть в последующих сценах важную роль, мы просим позволения читателей оставить Петруса с его мрачными мыслями и бросить взгляд на вновь прибывшего.
Это был человек лет пятидесяти, довольно высокий, широкоплечий, с могучей шеей и мощной грудью.
Шапка рыжих вьющихся волос на голове и черные как смоль щетинистые брови, густые и жесткие, не вязались с цветом волос.
Длинные бакенбарды, рыжевато-каштановые с проседью, почти сходились у него на шее.
В целом лицо у незнакомца было открытое, пожалуй, грубоватое, но совсем не злое.
Напротив, не сходившая с его губ улыбка выдавала в нем добродушного весельчака, внешне грубоватого, но в глубине души мягкого и славного.
Первое впечатление, которое он производил, было отталкивающим.
При втором приближении ему хотелось подать руку, настолько веселое выражение его лица внушало симпатию.
Мы уже упоминали о его возрасте.
Этот возраст как бы подтверждала довольно глубокая двойная морщинка на переносице.
Что же касается его рода занятий, определить его было нетрудно сразу по нескольким признакам.
Прежде всего, его раскачивающаяся походка выдавала в нем моряка, долгое время проведшего на море; даже когда моряки оказываются на суше, они и здесь ходят, широко расставляя ноги; так сыновья Нептуна, как сказал бы член Французской академии, борются обычно с бортовой и килевой качкой.
Но даже если бы не походка, любопытные могли догадаться о том, что перед ними моряк, по не менее заметному признаку.
У незнакомца были продеты в уши два золотых якорька.
Одет он был довольно изысканно, хотя даже людям непритязательным его наряд мог показаться отчасти двусмысленным.
Он состоял из синего редингота с металлическими пуговицами, довольно открытого, так что был виден жилет с толстой золотой цепью.
На незнакомце были широкие панталоны со складками, обуженные в голенищах и известные в те времена как «казачки».
Сапоги же, широкие в отличие от панталонов, повторяли очертания ноги, которую природа в своей материнской прозорливости создала, видимо, такой, чтобы она могла поддерживать своего владельца в равновесии среди самых неожиданных всплесков разбушевавшегося океана.
Его красное лицо выделялось на фоне белого галстука, повязанного под широким воротничком, напоминая букет маков в белой обертке.
Косынка в красную и зеленую клетку, повязанная вокруг шеи морским узлом, и черная фетровая шляпа с широкими полями и длинным ворсом дополняли его костюм.
Прибавим, что он держал в руке огромную трость, приобретенную им, несомненно, в восточной или западной Индии, где растет удивительный тростник. Очевидно, в память о какомто событии, с которым была связана и эта трость, моряк приказал приделать к ней золотой набалдашник, пропорциональный ее гигантским размерам.
Что могло привлечь на распродажу картин этого необыкновенного господина?
Если бы Петрус был художником-маринистом, посещение какого-нибудь богатого моряка в отставке, желающего иметь коллекцию марин, не вызвало бы удивления.
Но моряк в мастерской исторического, даже, скорее, жанрового художника не мог не вызвать удивления у истинных любителей.
Вот почему появление моряка в мастерской привлекло к себе внимание присутствовавших, до тех пор занятых исключительно картинами.
Он же не смущаясь остановился посреди лестницы, бросил вокруг испытующий взгляд, вынул из кармана чехол, из чехла – очки с золотыми дужками, водрузил их на нос и пошел прямиком к картине Шардена, привлекшего, казалось, его особое внимание, как только он ее заметил.
На картине была изображена хозяйка, чистившая овощи, которые она сейчас опустит в котелок.
Огонь, котелок, овощи были написаны так правдоподобно, что моряк при виде котелка, крышка которого лежала на печи, громко воскликнул, поднеся нос к полотну и шумно вдохнув воздух:
– Гм! Гм!
Он прищелкнул языком и продолжал:
– Бульон так и просится в рот.
Потом поднял левую руку и восхищенно произнес:
– Превосходно! Просто прекрасно!
Говорил он все так же громко, словно находился в мастерской один.
Несколько посетителей, разделявшие мнение вновь прибывшего о полотне Шардена, подошли поближе, а те, кто думали иначе, напротив, отдалились.
После долгого и тщательного осмотра картины, во время которого моряк то поднимал, то опускал очки, он наконец отошел с видимым сожалением и, заметив одну из первых марин Гудена, произнес:
– Ну и ну! Вода как настоящая! Подойдем поближе!
Он в самом деле приблизился к картине, почти касаясь носом полотна.
– Да, тысяча чертей и преисподняя! – выкрикнул он. – Это вода, и не простая, а соленая… Чья же это картина?
– Одного молодого человека, сударь, – сообщил пожилой господин, с наслаждением нюхавший табак перед мариной, которой любовался моряк.
– Гуден, – подхватил он, прочтя на картине подпись – Я, кажется, слыхал это имя в Америке, но впервые вижу работу этого мастера. Хоть вы и говорите, что он еще молод на мой взгляд, тот, кто написал эту шлюпку и эту волну, – настоящий мастер. Мне, правда, не очень нравятся матросы, которые в нее садятся, но нельзя же все делать в совершенстве! Ну-ка посмотрим, посмотрим…
И моряк стал разглядывать картину вблизи.
– А что вы скажете об этом бриге, что виден вон там на заднем плане?
– Сударь, не в обиду будь вам сказано, но это корвет а не бриг… Корвет, который идет против ветра с левыми галсами под гротом, фоком и двумя марселями; хотя это весьма скромно с его стороны. При таком бризе он мог бы поставить свои брамсели и даже лисели. Я в такую погоду обычно приказывал – «Поставить все паруса!»
Моряк по старой привычке выкрикнул эту команду в полный голос.
Все обернулись. Лишь несколько любителей продолжали осмотр мастерской, однако большая их часть сгрудилась вокруг моряка; пользуясь термином, позаимствованным у поэтов скажем, что толпа пошла с ним сообща.
Незнакомец, как видят читатели, был услышан.
Так, пожилой господин успел обменяться с ним несколькими словами, подхватывая его ответы на лету.
– Ах, сударь, – заметил он, – вы, верно, командовали судном?
– Я имел эту честь, сударь, – отвечал незнакомец.
– Трехмачтовым судном, бригом, корветом?
– Корветом.
Словно не желая продолжать разговор на морскую тему моряк оставил волны, лодку и корвет Гудена и перешел к картине Буше.
Однако старый любитель, желавший, без сомнения знать что такой большой знаток искусства думает о придворном художнике графини Дюбарри, следовал за моряком по пятам Как звезда привлекает к себе спутники, так моряк завладел вниманием всех, кто его слышал, и те не отпускали его от себя ни на шаг.
– Хотя это полотно не подписано, – изрек наш незнакомец глядя на работу последователя Карле Ванлоо, нет нужды спрашивать имя его автора: это «Туалет Венеры» кисти Буше Художник из лести придал своей Венере черты несчастной куртизанки, которая в те времена бесчестила французскую монархию… Плохая живопись! Плохой художник! Не люблю Буше!
А вы, господа?
Не ожидая ответа тех, к кому он обращался, незнакомец продолжал по-прежнему в полный голос:
– Это прекрасный колорист, знаю! Но художник он претенциозный и манерный, под стать персонажам его эпохи… Отвратительная эпоха! Жалкое подражание эпохе Возрождения! Ни плоти, как у Тициана, ни мяса, как у Рубенса!
Он повернулся к слушателям:
– Именно поэтому, господа, я люблю Шардена: это единственный поистине сильный художник, потому что он подлинно прост среди аффектации и условностей своего времени… О, простота, господа, простота! Что бы вы ни говорили, к ней всегда нужно возвращаться…
