Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович (прочитать книгу .txt) 📗
Иногда казалось, что до последней детали жизнь вообще продумать невозможно, до последней мелочи. Имя которой — смерть. Или, может быть, жизнь.
Инспектор медленно скрючился и осторожно отстегнул от валенок широкие деревянные лыжи, подбитые жестким оленьим мехом. Полежал с минуту и попытался перевернуться так, чтобы можно было встать на четвереньки. Но тут же провалился локтем в снежную пустоту. «Вот гадство, знал ведь, что провалюсь…» Еще полежал с минуту, прислушиваясь к сердцу, — вроде бы нормально все. Осмотрелся, оценил место: небольшой спуск, ниже — невысокие ели, сухостой, покрытый снегом. Морозный туман и темень начинали обступать человека все сильнее, сужаясь до широких плеч. Он резко перевернулся на живот и начал двумя руками разгребать под собой снег. Потом снял рюкзак и ружье, аккуратно положил в ноги. Работал, наверное, с полчаса — стало тепло, хотя было сорок градусов ниже нуля. Подтащил лыжи и положил их поперек расщелины. Потихонечку добрался до жесткой земли, до прошлогодней травы и сухого мха.
Расчистил площадку, только-только превышающую корпус и рост. Подскочил, оперся на лыжи и вылез. Откатился далеко в сторону и быстро нашел сухую ель. Достал из кожаного чехла топор, висевший на поясном ремне, и срубил дерево минут за двадцать, пугая тайгу короткими и мерзлыми ударами. В последний момент свалил невысокий ствол в противоположную сторону, навалившись на него плечом. Быстро обрубил сухие сучки и ветки, разрубил ствол на две части, оттащил легкие бревна к укрытию, оставляя в сумеречном первобытном. Потом он опустил бревна на дно, стянул их колышками, положил между ними свиток бересты, сверху — еловый сушняк и поджег. Первое же пламя выхватило из темноты бесконечные галактики снежных кристаллов, второе заполнило вселенную запахом дыма, третье — смолой воспоминаний…
На работу ушло два часа. Инспектор разложил костер так, чтобы пламя прихватило баланы как можно более широким фронтом, и срубил столько хвойных лап, чтобы хорошо прикрыть себя сверху. Пристроил на огонь железную кружку. Когда еловое пламя стало полновесным, он осторожно перевернул бревна, ссыпал угли на землю, еще подбросил в огонь веток и почти дал им догореть. Притушил оставшееся пламя веткой, оставив бревна ярко и горячо тлеть, расстелил рядом спальник, поставил ружье. Съел кусок черного хлеба с салом, запивая растопленным до кипятка снегом.
Душистой и жесткой была его постель. Далеко-далеко, может быть на самой обочине Млечного Пути, сияла над головой звезда без названия. Конечно, имя у звезды было, но Инспектор не знал какое. Обычно он присваивал имена сам, эту звезду он называл Молебной. Он смотрел в небольшое хвойное окошко, пытаясь как можно точнее вспомнить, понять ту бесконечную мысль, что ему удалось услышать прошедшим летом: наша жизнь — это тайна, которая открывается со смертью человека. Только с его смертью, личной.
Инспектор повернулся спиной к бревну, закрыл глаза, и ему почудилось, будто он спит в узкой вишерской лодке, которая покачивается на волнах далекой теплой августовской реки.
Первый раз банда появилась на кордоне в июле 1995 года. Светлана в это время была в лесу — ушла за три километра, к подножию Ишерима, за ягодами, за черникой.
И тогда, и позже они всегда падали с неба — на Ми-8. Они заняли гостевой домик, а потом расселись вокруг деревянного стола, на воздухе, чтобы выпить-закусить, по-человечески отдохнуть после дороги — не бомжи-бичи какие-нибудь. Боги, блин, устали летать по этому небу, долгому, как Свинимское плёсо на Вишере. Приглашали в свой круг Зеленина, но он вежливо отказывался, кивая головой: мол, попозже, пока занят очень… А потом приперся Лёха Бахтияров. Лёха, Лёшка — так он его звал. Это же надо, полгода не было человека! В декабре ушел — в буран, в темень, в тайгу. И ни слуху ни духу. Явился.
Если над территорией «вогульского треугольника» появлялся вертолет, то вогул хорошо соображал, куда надо двигаться.
Угощали обильно — Бахтияров принял приглашение такого же невысокого, как и сам, человека. Такого же черного, но раскосоглазого.
— Рустам Ибрагимович, — представился гость аборигену и через некоторое время, после третьего стакана, добавил: — Ты знаешь, кто я такой? Я Рустам Мамаев — генерал! Министр обороны Пермской области!
— А я Алексей Бахтияров, оленевод.
В ответе прозвучало простое достоинство вогульского князя, чей род веками владел этими горами, лесами, зверями, запредельной территорией. Тысячу километров можно было идти на север — и не встретить ни одного поселка. До самого Ледовитого океана можно было идти.
«Генерал» напивался быстро. Алексей едва поспевал за ним. Но постепенно и неуклонно нагонял. Сначала неуклонно, потом уклонно. В конце вечера они уже сидели в обнимку — полковник милиции в отставке, представившийся генералом неизвестного рода войск, и свободный охотник, который когда-то был оленеводом. Милиционер пел старую татарскую песню и плакал. Алексей подпевал ему, не зная ни одного слова.
Да, Бахтияров белую водочку пил, правда, снисходительно называл ее «пойлом». Понятно — вогульский князь.
Командовал бандой бывших эмвэдэшников и гэбистов тридцатилетний Дима Холерченко — высокий, симпатичный, улыбчивый. У парня были покатые женские плечи и не было пресса. Он возглавлял местную организацию ЛДПР, так называемой Либерально-демократической партии России. И руководил каким-то торговым домом, который занимался реализацией популярной продукции одного из крупнейших заводов Урала.
Светлану и Василия ни газовики, ни банкиры не пытались унизить или оскорбить. Часто приглашали Василия в гостевой домик, чтобы налить стакан, показать: мы не только богатые, но и щедрые. Правда, инспектор давно знал цену этой дешевой безыскусности: элита на отдыхе добра, отзывчива и снисходительна. О, элита очень любит эти слова — БМВ, пентхаус; прокладки с крылышками — любимая реклама. А Рафаэль Идрисов в это время стоял у плиты и варил для хозяев жирные русские щи с американскими окорочками. Идейный травоядный. И при этом бросал кокетливые взгляды из-за плеча, строил гостям откровенные глазки. В общем, вел себя восточной женщиной. Газовики сидели на кроватях: «шел сильный газ — и многих развезло», как писал поэт Александр Ерёменко.
В домике на предельной громкости орал магнитофон. Стол был заставлен бутылками и завален жратвой. Господа доказывали друг другу что-то, но что — не было слышно. Василий грустно разглядывал очередных гостей: «Господи, ну почему бы не поговорить в тишине? Похоже, залетные вообще тишины не переносят». Да, Светлана как-то полетела с ними до Красновишерска, рассказывала потом: «Ну ладно пьют-курят во время полета, так еще и петь пытаются. Смотришь на них — будто немое кино: на гитаре бренчат, рты открываются, жилы на шее и лбу вздуваются, пот градом. А слышно только гул вертолетных винтов. Они и сами своей песни не слышат». Со Светланой тогда летели банкиры, с какой-то дальней охоты, с ружьями и собаками.
Но встречались другие — те, кому приглянулась дикая заповедная природа. И они взялись за нее, за природу, чисто конкретно: заказали строительство дома на кордоне Цитрины. Дело в том, что Идрисов выдавал поповское месторождение за изобилующее зверем и рыбой, хотя в этом смысле оно пустое, ближайшая рыбалка за десять километров. Кроме того, в трубу между Ольховочным и Ишеримом всю зиму так дует, что держи норковую шапку. Светлане и Василию Идрисов представлял газовиков как мирных созерцателей-натуралистов. Да только мирные гуляют без карабинов с оптическими прицелами. А «цитриновские» действительно ходили в тайгу. Это тебе не безобидная пьянка Холерченко и компании «до змеиного шепота». Но если нет проводника, там ловить нечего — и некого. Там к каждому стволу кедра по лосю не привязано.
Да, поповское месторождение — открытое известным геологом Игорем Борисовичем Поповым.
Василий понимал: если конфискует оружие у газовиков, то сразу лишится жилья и зарплаты. Вот-вот, поэтому Идрисов не очень брал на работу местных — у них жилье, они более независимы. Если бы Василий один жил — плевать, а вот куда со Светой? Ладно, ограниченную охоту, под присмотром, допустить еще можно. Конечно, за приличную спонсорскую помощь. Только кому она достается? Люди жили в нищете, как в пещере… А газовиков моральные проблемы инспекторов тревожили не больше, чем религия афганских талибов.
