Детская книга - Байетт Антония С. (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Бен Тиллет, неутомимый харизматический лидер рабочих, писал:
«Война классов — самая жестокая из войн и самая безжалостная. Капитализм есть капитализм, как тигр есть тигр, оба дики и безжалостны к слабым».
Чарльз-Карл читал труды Уилфреда Троттера о стадном инстинкте человека и наблюдал за марширующими голодными, озлобленными людьми и их голодными семьями с беспокойством и ощущением человеческого бессилия. Троттера интересовали группы, «агрессивная стайность волков и собак, защитная стадность овец и быков, а также отличные от них обоих, более сложные социальные структуры муравьев и пчел, которые можно назвать социализированной стадностью».
Но Троттер верил — и Чарльз-Карл его понимал, — что люди создали социальную структуру, которая больше не подчиняется напрямую сдержкам и противовесам эволюции. Человек создал описывающие мир верования и мифы, а также мораль и стал относиться ко всему этому как к вещам, а не как к словам и мыслям.
Мы видим, что современный человек вместо того, чтобы честно и мужественно признать свое состояние, послушно внимать своей биологической истории, преисполниться решимости устранить любые препятствия к безопасности и постоянству своего будущего, что единственно только и позволит добиться безопасности и счастья человеческого рода, подменяет все это слепым доверием к своей судьбе, незамутненной верой в то, что вселенная питает к его моральному кодексу какое-то особое уважение, и не менее прочным убеждением, что его традиции, законы и учреждения непременно основаны на незыблемых законах бытия. Но так как он живет в мире, где за пределами человеческого общества слабость не прощается никому и где плодам воображения, как бы прекрасны они ни были, никогда не стать фактами, легко представить себе, сколь высока вероятность, что человек в конце концов окажется одной из ошибок Природы, и она небрежно смахнет его с рабочего стола, освобождая место для очередного плода своего неистощимого терпения и любопытства.
Чарльз-Карл постепенно разуверялся в индивидуалистическом обществе, которое пропагандировала Беатриса Уэбб. Он обнаружил, что с легкостью — с опасной легкостью — способен ненавидеть целиком класс, к которому сам принадлежит. Карл представлял себе чау-чау и борзых, породистых до вырождения, кохинхинских кур, которые уже и ходить толком не могут, с противными, ворчливыми голосами. Коронацию он видел, по Троттеру, как бесполезный карнавал пустых выдумок, человечка в дурацкой шляпе, окруженного подхалимами, едва способными передвигаться из-за неудобных одежд, в здании, построенном для несуществующего человекоподобного божества. Верить в Империю как в истину означало присоединиться ко лжи, называющей факт эволюции — зубы, когти, низкопоклонство, триумфализм — торжественным и поэтичным именем.
А в Ист-Энде толпы маршировали как единое существо, встряхиваясь всем огромным телом, чтобы сбросить с себя лень, покорность, неведение собственной силы, что держали их в рабстве.
Но Карлу не было места в толпе. Плясать он не умел, маршировать не мог — или мог, но не чувствовал единящей общей цели, — и понимал, что даже отмена законов о бедноте не отменит доводов Троттера.
17 августа Герберт Генри Асквит, премьер-министр, встретился с представителями профсоюзов железнодорожников. Он предложил создать королевскую комиссию для расследования их жалоб. Он говорил с высоты своей должности. Либо рабочие согласятся ждать нескорого решения королевской комиссии, либо их противники будут вынуждены применить силу. Рабочие ушли совещаться, потом вернулись. Они наотрез отказались как ждать решения королевской комиссии, так и приступить к работе. Асквит вышел из комнаты, и многие слышали, как он явственно пробормотал: «Ну что ж, в таком случае ваша кровь падет на вас самих». Уинстон Черчилль отрядил войска — занять позиции на случай протеста шахтеров. Напряжение и кипящее негодование все нарастали.
Осенью 1911 года вагнеровский цикл «Кольцо нибелунга» был целиком поставлен в Ковент-Гарден. У блумсберийцев были билеты, и у «фабианской детской» тоже; Руперт Брук, Джеймс Стрейчи и прекрасные дочери сэра Сиднея Оливье обменяли свои места и оказались вместе в партере. В Нифльхейме черные эльфы выстукивали молотками яростные ритмы, одноглазый Вотан и хитрец Логе, бог огня, спускались в подземный мир и обманом забирали у тамошнего царя золотое кольцо власти и шлем-невидимку. Огонь вздымался и мерцал вокруг валькирии Брюнхильды, спящей на скале, и Брюнхильда-Оливье аплодировала. Вотан калечил Иггдрасиль, мировое древо, чтобы создать законы и договоры, творя собственный, слишком человеческий, миропорядок, медленно разлагающийся в собственной косности, в узости восприятия добра и зла. Люди в спектакле были растленные, заблуждающиеся либо жертвы, но Рейн и музыка — и языки пламени тоже — искрились и пели.
Гризельда пошла на Вагнера с Джулианом, Чарльзом-Карлом, Вольфгангом и Флоренцией. Гризельде была интересна вагнеровская (как она считала — оригинальная) версия мифов «Эдды» и «Песни о Нибелунгах». Гризельда сказала Джулиану, что в фольклоре ничего нет про Вотана, рубящего Иггдрасиль и желающего поджечь весь мир и Валгаллу. Это собственное изобретение Вагнера, его вклад в сюжет. Джулиан сказал, что от этого пения чувствует себя бессильным. Чарльз-Карл, который по-прежнему интересовался группами и инстинктами, назвал толпу своеобразным животным, совершенно непохожим на отдельного читателя. Если произведение талантливо, то зрители, слушатели сливаются в единое существо. Подобное дракону, подхватила Гризельда. Дракона можно убаюкать музыкой. Джулиан сказал, что недовольная зрительская масса — тоже существо, ее роднит общее чувство, она себя накручивает.
— Тихо, — шикнул Вольфганг, — слушайте, музыка снова начинается.
И наводящие ужас звуки повисли в воздухе гипнотическими нитями, отвечая самим себе, усиливаясь, сплетаясь воедино.
Марго Асквит, жена премьер-министра, в 1906 году писала у себя в дневнике:
Ни одна из моих подруг ничего не знает о политике и не интересуется ею. Их влекут личные отношения, престиж, возможность влияния на состав правительства. Женщины на самом деле ч…вски глупы, у них есть только инстинкты, которые, в конце концов, есть и у животных. У женщин нет чувства соразмерности, нет рассудка, очень слабое чувство юмора, никакого понятия о чести или истине, или же о пропорциях, а есть лишь слепые силы личных привязанностей и все животные инстинкты в их более героических проявлениях…
Марго презирала и боялась агитаторш-суфражисток, которые плевали в нее на банкете у лорда-мэра, а в 1908 году забросали камнями окна квартиры на Даунинг-стрит, заставив Марго бояться за маленького сына.
«Меня чуть не вырвало от страха, что он проснется и закричит. Зачем мою жизнь омрачают эти бесполезные, злобные, жестокие женщины? Они говорят, что мужчины заработали бы менее суровое обхождение. Какая ложь! Мужчин пороли бы кнутами на каждом углу».
Марго незыблемо верила в свое женское влияние и интуицию. В конце 1910 года, во время выборов, она обратилась к Ллойд Джорджу. Это было глупое письмо, поразительным образом не сознающее собственной глупости.
Я уверена, что Вы столь же щедры, сколь и импульсивны. Я собираюсь обратиться к Вам с политическим воззванием. Я называю его политическим, а не личным, чтобы Вы знали: если Вы не ответите, я весьма опечалюсь, но не обижусь. Прошу Вас: когда Вы обращаетесь к толпе, не будите в ней низких, отвратительных чувств, стремления к насилию; это вредит тем участникам собраний, которые сражаются в нынешней избирательной кампании из благороднейшего желания видеть лишь честную игру; мужчинам, не обуреваемым желанием проломить кому-либо голову; беспристрастным, способным жалеть и исцелять своих ближних, будь то лорды или подметальщики. Я полагаю, что именно эта хладнокровная классовая ненависть, проявляемая в последние годы на совещаниях в палате лордов, заставила Вас сказать, что лорды выдержанны, как сыр, и так же воняют, и т. д. и т. п.
Возможно, положение было бы не столь серьезно, если бы Ваши речи лишь задевали лордов и отвращали их; но, помимо короля и знати, эти речи ранят и оскорбляют даже довольно бедных людей, разного рода либералов — из-за этих речей мы теряем голоса избирателей…
