Кремлевские жены - Васильева Лариса (читать книги без регистрации TXT) 📗
Что напоминает эта, с позволения сказать, картинка? Состояние защитниц Зимнего дворца после Октябрьского переворота: они тоже едут в поездах с солдатами и казаками и боятся быть изнасилованными.
Спиридонова — ненавистница старого режима, девушки из женского батальона — защитницы его. И она, и они заняты глубоко не женским делом, но, увы, лишь в экстремальной ситуации выясняется, что суть их одна, женская, и проблемы у них изначально общие.
Все женщины, прошедшие пытки в тюрьмах и лагерях, более всего мучаются страхом быть изнасилованными. Мария Спиридонова почти спокойно перечисляет пыточные ужасы, но с огромным нервным напряжением говорит о мужских притязаниях своих мучителей:
«Офицер ушел со мной во второй класс вагона. Он пьян и ласков, руки обнимают, расстегивают, пьяные губы гадко шепчут: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…» Нет сил бороться, нет сил оттолкнуть, голоса не хватает, да и бесполезно. Разбила бы голову, да не обо что. Да и не даст, озверелый негодяй. Сильным размахом сапога он ударяет мои сжатые ноги, чтобы обессилить их, зову пристава, который спит…
Не спала всю ночь, опасаясь окончательного насилия. Днем офицер предлагает водки и шоколаду, когда все уходят, ласкает. Перед Тамбовом уснула на час. Проснулась, потому что рука офицера была уже на мне. Вез в тюрьму и говорил: «Вот я вас обнимаю». В Тамбове бред и сильно больна«.
За убийство Луженовского Спиридонова была сослана в бессрочную каторгу, откуда ее освободила Февральская революция: более десяти лет прожила в условиях царских тюремных режимов, где были и холод, и полуголод, но случалось ей там и заниматься самообразованием. Каховская, подруга Спиридоновой, вспоминала: «Книги были главным содержанием ее жизни… Мы получали их в достаточном количестве».
Она вышла из Акатуйской тюрьмы вместе с Фанни Каплан в марте 1917 года. Сразу приступила к активной политической борьбе.
После Октябрьской победы Мария Спиридонова некоторое время сотрудничала с большевиками. Надежда Константиновна вспоминала, как в дни Второго съезда Советов Ильич сидел рядом со Спиридоновой, о чем-то тихо и мирно беседуя.
Почему же она не с Крупской беседовала по актуальным вопросам нарождавшейся новой женской жизни? Да потому, что Спиридонова, более других допущенная в мир мужских дел, не собиралась тратить силы на «второстепенное».
С 1919 года, с перерывами, Спиридонова провела жизнь в большевистских тюрьмах.
По иронии судьбы, лишь большевики адекватно отомстили ей за убийство царского чиновника Луженовского — она была расстреляна во дворе Орловской тюрьмы в 1941 году, когда гитлеровские войска стояли у ворот Орла. (Одинаковый почерк: царскую семью большевики тоже расстреляли перед приходом в Екатеринбург чехословаков. Они убирали одних своих политических врагов, «всякую политическую нечисть», чтобы не достались другим врагам. — Л.В.)
Как видим, карающая мужская рука не щадит женщин разных взглядов, как бы они ни помогали тому или иному мужскому делу, в этих делах они не женщины, а товарищи или враги.
Но они женщины…
Вот и встает вопрос: если бы женщины всех партий сумели договориться между собой и убедить борющиеся стороны?
В чем?
Не бороться, а тоже договориться.
Мне вспоминается Евгений Семенович Молло, эмигрант, специалист по русской милитарии, человек, в ранней юности побывавший и в Белой, и в Красной армиях. Он говорил: «Я думаю, если бы борющиеся партии в 1917 году все вместе сели за один общий стол переговоров, как бы они все вместе преуспели! Ведь у них было одно стремление: сделать Россию богатой, счастливой, процветающей. Одно стремление, понимаете?! Но властные партийные амбиции и уверенность, что только их взгляды верны и неопровержимы, вот что погубило великую возможность».
Если бы! История необратима. Опыт ее ничему не учит и никого не просвещает, пока приманка власти, как живец, влечет к себе «золотых рыбок разных идеологий», выпускающих в толпы мутные хвосты сказок о всенародном счастье и светлом будущем.
Мария Спиридонова, Ариадна Тыркова, Софья Панина, Анна Милюкова, Надежда Крупская, Александра Коллонтай, Вера Фигнер, Вера Засулич — не договорились. Даже не попытались.
А если бы?
Тогда и кремлевские жены были бы несколько иными…
Бездетная мать и вдова фараона
Внутри Кремлевской стены с первых же дней советской власти, сначала незаметно, но все более разрастаясь, пошла своя борьба за ВЛАСТЬ. Внутренняя. Жестокая. И в ней Крупская заняла не последнее место.
Она сразу сумела показать себя не просто женским приложением к Ленину, взяв в руки дело народного образования.
По инициативе Надежды Константиновны во всех школах страны был отменен Закон Божий.
Вспоминая ли свою религиозную мать или в силу некоторого смущения жестокой мерой, Крупская посчитала необходимым в письменной форме объяснить человечеству свое негативное отношение к религии: «Зачем мне нужна была религия? Я думаю, что одной из причин было одиночество. Я росла одиноко, я очень много читала, много видела. Я не умела оформить своих мыслей и переживаний так, чтобы они стали понятны другим. Особенно мучительно это было в переходный период. У меня всегда было много подруг… Но мы общались как-то на другой почве. И вот тут-то мне очень нужен был Бог. Он, по тогдашним моим понятиям, по должности должен был понимать, что происходит в душе у каждого человека. Я любила сидеть часами, смотреть на лампадку и думать о том, чего словами не скажешь, и знать, что кто-то тут близко и тебя понимает. Позже изжитию остатков религиозности мешало отсутствие понимания закономерности явлений общественного характера. Вот почему марксизм так радикально излечил меня от всякой религиозности».
Тут все противоречиво и не слишком убедительно. Непоследовательность слов «росла одиноко» и «всегда много подруг». Склонность к религиозному созерцанию, лишь подмененная марксизмом, очевидна.
Непривлекательна категоричность: далеко не всех, как ее, марксизм мог излечить от религиозности. Зачем же навязывать его всем?
Ее мысль обращена к детям: «Я считаю, что антирелигиозная пропаганда должна начинаться очень рано, еще в дошкольном возрасте, потому что эти вопросы очень рано начинают интересовать теперь детей…»
В работе с детьми ее бездетность, возможно, играла свою роль: искренне любя детей, она не знала их с пеленок, не растила, не проводила над кроватками бессонных ночей, и поэтому в ее воспитательных программах всегда была нежизненность, ирреальность идей, которые она заставляла быть реальными. И все же они были лучше, добрее мужских общеобразовательных циркуляров.
Глобальная женщина Крупская умела спуститься с идейных высот и выйти к людям. Вот письмо — эхо далеких лет, полученное мною в 1992 году: «Хочу рассказать о Надежде Константиновне. 1937 год. Моя сестра Лена страдает ревматизмом и болезнью сердца. Ей нужно длительное лечение. Мама в отчаянии. Она живет в деревне Липняги с шестью детьми. Я учусь в Рыбинске и решаюсь написать Крупской. Ответ получаю дней через восемь-десять. А на следующий день меня вызывают в Рыбинский райздравотдел. Выделяют на весь летний сезон бесплатную путевку в санаторий для сестры. Маме выдают денежное пособие на детей..
Сестра жива, слава богу, и сейчас. А я виню себя, что не поблагодарила Надежду Константиновну.
Нина Курицына».
А сколько таких писем получала эта бездетная мать! Скольким помогла! Ни один человек, из тех, кто встречался с нею, не мог сказать ничего дурного. Переключив свое внимание и энергию с революции на общесоюзных детей, она делала для них все возможное и невозможное, строила свою общенародную семью, топя в ее проблемах тоску несбывшегося материнства.
Крупская совершенно искренне думала: «…библиотекарей и учителей надо подбирать с большой осмотрительностью, ибо главное в библиотекаре и в учителе не талант, не душевные качества, а классовый подход к человеку или книге».
Она всерьез признавалась: «Кто-то в своих воспоминаниях писал, что Владимир Ильич любил Фета. Это неверно. Фет — махровый крепостник, у которого не за что зацепиться даже».
