Кремлевские жены - Васильева Лариса (читать книги без регистрации TXT) 📗
«Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения».
После диктовки Ленин был очень взволнован. Это заметили и секретарши, и доктор Кожевников.
На следующее утро он попросил секретаршу перечитать письмо, передать лично в руки Сталину и получить ответ. Вскоре после ее ухода его состояние резко ухудшилось. Поднялась температура. Нарушилась речь. На левую сторону тела распространился паралич. Больше Ленин не вернулся к активной жизни.
Есть легенда — ее придерживался Троцкий — что Сталин отравлял Ленина медленно действующим ядом. Рассказывали, что Сталин сам сообщал ЦК, будто Ленин в тяжкие минуты болезни просил у него яду, дабы прекратить мучения.
В реальности же Сталину не нужно было стараться, как средневековому отравителю. Достаточно было сделать лишь то, что он сделал по отношению к Надежде Константиновне.
Из всех известных мне поступков Ленина я думаю о его последнем письме Сталину, как о самом прекрасном и благородном. Сам умирающий, Владимир Ильич защитил свою женщину.
Это стоило ему жизни, хотя еще почти целый год Ленин дышал. Она не отходила от него, осознавая — с его уходом перевернется страница истории не так, как они заложили ее, предчувствуя, что жизнь всего наспех собранного в ленинском кулаке государства окажется в другом кулаке.
Она была железная. Ни слезинки не увидели люди в ее глазах в дни похорон. За долгое время его болезни свыклась с фактом его смерти. Говорила на панихиде, обращаясь к народу и партии: «Эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумала всю его жизнь, и вот что я хотела сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным. Никогда этого не говорил он сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную (выделено мной. — Л.В.) минуту… товарищи, умер наш Владимир Ильич, умер наш любимый, наш родной… Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память — всему этому он придавал при жизни такое малое значение, так тяготился этим. Помните, что многое еще не устроено в нашей стране…»
Разве это похоже на речь убитой горем любящей жены?
Это голос борца революции, знающего, каким путем идти дальше, и готового взять в руки бразды правления. Да, она знала, что готова, сможет, сумеет лучше прочих…
Она также не сомневалась: никто, никогда, ни при какой погоде не даст ей в руки эти бразды.
Оставалось лишь искать опору.
Сразу после смерти Владимира Ильича Надежда Константиновна отправила два письма за границу: Алексею Максимовичу Горькому и дочери Инессы Арманд, Инессе Александровне, — самым близким людям.
Она описывала последние дни своего мужа и похороны в Москве. В письме Горькому есть такие строки: «… похоронили мы вчера Владимира Ильича. Он был до самой смерти таким, каким и раньше, — человеком громадной воли, владевшим собой, смеявшимся и шутившим еще накануне смерти, нежно заботившимся о других. Около газеты, которую мы читали каждый день, у нас шла беседа. Раз он очень взволновался, когда прочитал в газете о том, что Вы больны. Все спрашивал взволнованно: „Что? Что?“»
Крупская пишет Горькому так, словно и не лежал Ленин в параличе, словно он был активен, деятелен, ходяч.
А как же общеизвестная легенда о впавшем в детство Ленине?
Вот несколько впечатляющих строк из воспоминаний художника Юрия Анненкова, рисовавшего Ленина:
«В декабре 1923 года Лев Борисович Каменев… предложил мне поехать в местечко Горки, куда ввиду болезни укрылся Ленин со своей женой. Я вижу, как сейчас, уютнейший барский, а не рабоче-крестьянский, желтоватый особнячок. Каменев хотел, чтобы я сделал последний набросок с Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета Ленина».
Даже если правда на стороне Юрия Анненкова, нетрудно понять «обман» Надежды Константиновны. Она не хочет представлять никому, даже близкому Горькому, Вождя революции в жалком виде. Он должен остаться в памяти добрым, прекрасным, могучим, великодушным.
Подруга победителя не мыслила себе другой позиции Вождя, кроме победно-сильной.
Но в этот же день она пишет еще одно письмо, о котором никто никогда не упоминает, — на Кавказ, Троцкому. Троцкий только уехал отдыхать в Сухуми, а через несколько дней Ленин умер. Сталин в депеше не рекомендовал ему приезжать на похороны. И Троцкий послушался. Позднее винил Сталина, хотя сам себе был тогда хозяин, мог и не внять сталинскому совету. Просто не хотелось возвращаться. Сталинский совет в те дни был ему на руку.
Находясь на отдыхе, Троцкий думал о Ленине, о его жизни и смерти, вспоминал Надежду Константиновну, «которая долгие годы была его подругой и весь мир воспринимала через него, а теперь хоронит его и не может не чувствовать себя одинокой… Мне хотелось сказать ей отсюда слово привета, сочувствия, ласки. Но я не решился. Все слова казались легковесными перед тяжестью совершившегося. Я боялся, что они прозвучат условностью. И я был насквозь потрясен чувством благодарности, когда неожиданно получил через несколько дней письмо Надежды Константиновны».
Что же это за люди такие были наши вожди, если не находилось у них естественных слов сочувствия вдове и более всего думали они не о том, чтобы сердечным словом хоть как-то облегчить страдание человеку, а о том, как будут выглядеть они сами в этом сочувствии?
Крупская не дожидается сочувствия: «Дорогой Лев Давидович, я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно. Потом еще раз просматривал сам.
И еще вот что я хочу вам сказать: то отношение, которое сложилось у В.И. к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти.
Я желаю вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю.
Н.Крупская».
Если верить Крупской, а не Анненкову и многим другим, Ленин до самого последнего дня действовал и жил как интеллект.
Если верить этой ее записке, Ленин перед смертью размышлял о Троцком. И последний, уже не думая о страданиях безутешной вдовы, радуется за себя: «Крупская свидетельствовала, что отношение ко мне Ленина, несмотря на длительный период антитезиса, оставалось „лондонским“: это значит отношением горячей поддержки и дружеской приязни, но уже на более высокой исторической основе. Даже если б не было бы ничего другого, все фолианты фальсификаторов не перевесили бы перед судом истории маленькой записочки, написанной Крупской через несколько дней после смерти Ленина».
Да что же это такое! Ведь записочка Крупской не в прошлое глядит — в будущее, повествуя совсем не о дружеских чувствах покойного к Троцкому.
Записочка Крупской — не что иное, как протянутая рука на союз, на согласие, возможно, на политическую поддержку. Взаимопомощь.
Крупская не из тех, кто будет предаваться вдовьей печали. Она действует, но ей приходится выбирать между лаем и черной бездной, между Сциллой и Харибдой, между Троцким и Сталиным. Она готова выбрать Троцкого, хотя уже понимает: победа не будет на его стороне.
Окажись Троцкий менее суетным и менее одержимым пламенной любовью к самому себе, она многое смогла бы противопоставить Сталину — своему главному оппоненту по жизни и по партии. Вместе с Троцким она возглавила бы борьбу внутри партии и, глядишь, победила бы. Но Троцкий соскользнул, и она осталась без реальной поддержки.
