Гибель гигантов - Фоллетт Кен (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
Через несколько минут в гостиную вошла Би в новом платье из розового шелка.
— Я готова, — заявила она так, словно это она их ждала, а не наоборот. Ее взгляд скользнул по левой руке Мод, и она заметила обручальное кольцо, но ничего не сказала. Когда Мод сообщила ей новость, ее ответ был обдуманно-нейтральным:
— Надеюсь, ты будешь счастлива, — сказала она без теплоты в голосе. — И надеюсь, Фиц сможет принять тот факт, что ты сделала это без его разрешения.
Они вышли из дома и сели в машину — черный кадиллак, который купил Фиц, когда его синий кадиллак застрял во Франции. Все это оплачивал Фиц, подумала Мод: дом, в котором жили три его родственницы, баснословно дорогие наряды, которые они носили, машину, ложу в опере… Ее счета за «Риц» в Париже отсылали Альберту Солману, лондонскому поверенному Фица, и он оплачивал их без вопросов. Фиц никогда не выражал неудовольствия. Вальтер не сможет обеспечить ей такой стиль жизни, она это знала. Может быть, Бинг прав в том, что ей будет трудно без привычной роскоши. Но зато она будет жить с человеком, которого любит.
Из-за Би они подъехали к Ковент-Гардену в последнюю минуту. Зрители уже заняли свои места. Они торопливо прошли по застеленной красным ковром лестнице и направились к своей ложе. Мод вдруг вспомнила, как сидела в этой ложе рядом с Вальтером на «Дон-Жуане». Ей стало неловко: что тогда на нее нашло?
Бинг Вестхэмптон с женой были уже в ложе, он встал и придвинул Би стул, когда она садилась. В зале было тихо: опера должна была вот-вот начаться. В опере одним из развлечений было наблюдать за зрителями, и когда графиня Би прошла на свое место, много голов повернулось посмотреть на нее. Тетя Гермия села во второй ряд, и Бинг придержал стул первого ряда, чтобы придвинуть его Мод. В партере послышались разговоры: большинство присутствующих видели фотографию и читали статью в «Татлере». Многие знали Мод лично: это было лондонское высшее общество, аристократы и политики, судьи и епископы, известные художники и богатые предприниматели — и их жены. Мод привстала на секунду: пусть посмотрят на нее, увидят, как она горда и счастлива.
Это было ошибкой.
Настроение публики переменилось. Разговоры стали громче. Слов разобрать было нельзя, но в шуме голосов слышалось осуждение: так меняется звук летящей мухи, когда ей преграждает путь оконное стекло. Это ошеломило Мод. И тут она услышала другой звук, кошмарно похожий на шипение. Смущенная и испуганная, она села.
Но это было уже не важно. Теперь на нее смотрели все. Шипение в секунды расползлось по партеру и перекинулось на первый ярус.
— Ну надо же! — сделал робкую попытку возмутиться Бинг.
Никогда еще Мод не сталкивалась с подобной ненавистью, даже в разгар демонстраций суфражисток. У нее перехватило дыхание. Хоть бы уже начиналась музыка! Но дирижер тоже смотрел на нее во все глаза, опустив свою палочку.
Она старалась смотреть на них с достоинством, но на глаза навернулись слезы, и все вокруг расплывалось. Этот кошмар не кончится сам по себе, поняла она вдруг. Она должна что-то сделать.
Она поднялась, и шипение стало громче.
Слезы побежали по ее лицу. Почти ничего не видя, она повернулась к ним спиной. Споткнувшись о свой стул, неверной походкой двинулась назад, к двери. Тетя Гермия тоже поднялась, бормоча: «Ох, детка, детка, детка!»
Бинг вскочил и распахнул перед ней дверь. Мод вышла — с тетей Гермией, спешащей следом. Вышел за ними и Бинг. Мод услышала, как шипение позади стихло, сменившись всплесками смеха — а потом, к ее ужасу, зал захлопал, шумно радуясь избавлению от ее присутствия. Эти злорадные аплодисменты преследовали ее всю дорогу — по коридору, вниз по лестнице и вон из театра.
Ехать от ворот парка до Версальского дворца было около мили. Сегодня вдоль всего пути стояли сотни конных французских гвардейцев в синей форме. Летнее солнце отражалось в их стальных касках. Они держали красно-белые знамена, колышущиеся под теплом ветерком.
Несмотря на происшествие в опере, Джонни Ремарк смог достать для Мод приглашение на церемонию подписания мирного договора. Но ехать ей пришлось с толпой секретарш английской делегации, которых везли в открытом кузове грузовика, как овец на рынок.
В какой-то момент было похоже, что немцы все-таки откажутся подписывать договор. Герой войны фельдмаршал фон Гинденбург сказал, что лучше доблестное поражение, чем позорный мир. Весь кабинет министров предпочел согласию на условия договора уход в отставку. Как и глава немецкой делегации в Париже. Наконец Национальная ассамблея проголосовала за то, чтобы подписать договор, исключив пресловутый параграф об ответственности за развязывание войны. Но даже такое решение было неприемлемо, как немедленно заявили страны Антанты.
— Но что они будут делать, если Германия откажется подписывать договор? — спросила Мод Вальтера в их прежнем гостиничном номере, где они теперь скрытно жили вместе.
— Они говорят, что оккупируют Германию.
— Наши солдаты не станут сражаться, — покачала головой Мод.
— Наши тоже.
— Значит, это тупик.
— Вот только английский флот по-прежнему держит блокаду, и Германия не получает продуктов. Страны Антанты дождутся, пока во всех городах Германии не вспыхнут голодные бунты, и войдут в страну, не встретив сопротивления.
Было 28 июня, пять лет назад в этот день в Сараево был убит эрцгерцог.
Грузовик с секретаршами въехал во двор, и они выгрузились со всем возможным в данной ситуации изяществом. Мод вошла во дворец и поднялась по огромной лестнице, по краям которой тоже стояли разряженные французские солдаты, на этот раз республиканская гвардия в серебряных касках с султанами из конского волоса.
Наконец она вошла в Зеркальный зал, один из самых великолепных в мире. Размером он был с три теннисных корта, вытянутых в длину. С одной стороны — семнадцать высоких окон, выходящих в сад, с другой — окна отражались в семнадцати зеркальных арках. Но главное, это был тот самый зал, где в 1871 году, в конце Франко-прусской войны, праздновавшие победу немцы короновали своего первого императора, вынудив французов подписать договор, по которому к Германии отходили Эльзас и Лотарингия. Теперь немцы должны пережить свое унижение под тем же арочным сводом. И без сомнения, кое-кто из них будет мечтать, что вернется сюда в будущем, чтобы в свой черед отомстить. Несчастья, которые ты несешь другим, раньше или позже возвращаются и находят тебя самого, подумала Мод. Но придет ли эта мысль в голову хоть кому-нибудь их противоборствующих сторон на сегодняшней церемонии? Вряд ли.
На скамьях, обитых красным плюшем, она отыскала свое место. Здесь присутствовали десятки репортеров и фотографов, и съемочная группа с огромными кинокамерами, чтобы запечатлеть событие. Поодиночке и парами стали заходить и садиться за длинный стол главные действующие лица: бесцеремонный и вальяжный Клемансо, чопорно официальный Вильсон, Ллойд Джордж — постаревший, но не потерявший боевого задора. Тут же появился Гас Дьюар и что-то сказал на ухо Вильсону, потом отошел к секции прессы и заговорил с симпатичной молодой одноглазой репортершей. Мод вспомнила, что уже встречалась с этой девушкой. Теперь она видела, что Гас в нее влюблен.
В три часа кто-то потребовал тишины, и воцарилось благоговейное молчание. Клемансо что-то сказал, открылась дверь, и вошли те, кто должен был подписывать договор со стороны Германии. От Вальтера Мод знала, что никто в Берлине не хотел ставить своей подписи под этим договором, и в конце концов послали министра иностранных дел и министра почт. Они были бледны и страдали от стыда и унижения.
Клемансо произнес краткую речь и сделал немцам знак подойти. Они оба вынули авторучки и подписали документ. В следующую секунду, по тайному сигналу, снаружи дали залп, возвестивший миру, что мирный договор подписан.
Стали ставить свои подписи другие делегаты, не только главных, но и всех стран, имевших отношение к договору. Это заняло время, и между зрителями начались разговоры. Немцы сидели, неподвижно замерев, до самого конца, пока эскорт не сопроводил их к выходу.
