Остров Буян - Злобин Степан Павлович (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
– Что ни что, там надумаю, батюшка, – глухо ответила она, снова залившись румянцем. И вдруг сорвалась: – Пойду коня посмотрю, загнала я его по дороге… да враз и поеду.
Кузя, прихлебывая похлебку, исподлобья взглядывал на девушку и сопел. Он понимал, что ей не место здесь, в этой ватаге, где каждый миг подстерегает опасность… При общем молчании хлебнув еще несколько ложек и наскоро перекрестившись, Кузя незаметно нашарил шапку, чтобы тайком от других помочь Аксюше с конем и проводить ее к городу, но во мраке конюшни он вдруг услыхал шепот и затаился в двери.
– …И конь, вишь, дрожит весь, сама устала, и ночь на дворе, да и черт его знает, кто там на дороге встретит, чего содеет!
– А что мне тут делать?! Зачем поскакала, то сполнила! Матка, чай, дома плачет…
Кузя, узнав голоса Аксюши и Гурки, хотел войти.
– А поп обещал тебя с Кузькой венчать, – сказал Гурка с насмешкой.
Кузя замер в двери…
– Сам с ним венчайся!.. Пусти уздечку! Дай нуздать, не мешай!.. – со злостью воскликнула девушка.
Кузя услышал возню и бряцанье уздечки.
– Ну что, что? Опять, что ль, укусишь? Кусай!
– Уходи, окаянный! Пусти меня к Кузьке!
– Кусай!
– Не хочу!.. Скоморохи поганы…
Последнее слово ее оборвалось, словно ей накинули платок на рот…
Кузя стоял, не переводя дыхания. Лошади в конюшне хрустели овсом и лениво переступали с ноги на ногу. Было так тихо, что, казалось, слышно, как опускаются и садятся в сугробы снежинки.
– Скоморошить-то кинешь? – спросила Аксюша. Голос ее стал детским и нежным.
– Не от сладкой жизни во скоморохах, – ответил Гурка. – Малым украли меня от отца и матери… Один был, как дуб, во всем свете…
– А ныне? – еще нежней и томительнее спросила она.
– А ныне? – переспросил скоморох, и все снова утихло…
Кузя хотел уйти, но не мог сдвинуть ноги.
– Мыслишь, бесстыжая… к парню сама прискакала… – услышал Кузя шепот Аксюши, прерывающийся быстрым, тяжелым дыханием. – Теперь мне и всем-то в глаза глянуть стыдно – любовь свою всем показала…
– А что за беда! За любовь кто корит?! – сказал Гурка. – Наше дело молодое: не гулять, не любить, так зачем и жить?! Медовая ты, – добавил он тихо, – цалуешься сладко…
– Пусти, Гурушка, милый, пусти, срамно… люди узнают, – молила Аксюша.
– Обычай не мой – из сетей рыбу в воду спускать! А ты рыбка-то не проста – золото перо… Сколь девок меня любили, а такой не бывало! – Голос Гурки дрожал и срывался.
– Ой, Гурка, не лапай, срамно! – вскрикнула девушка.
– Что за срам?! Мыслишь – Кузька любить не станет? – с насмешкой сказал скоморох.
Кузя услышал возню в конюшне. Он не выдержал и с прерывистым вздохом толкнул дверь…
– Кто тут? – спросил Гурка из темноты.
– Я, – глухо откликнулся Кузя.
– Иди, брат, иди-ка в избу… Что те надо? – нетерпеливо прикрикнул Гурка.
Кузя почувствовал жар на щеках и ушах и, не помня себя, быстро выскочил за ворота…
6
– Не к месту дева-то завелася в ватаге, – сказал поп Яков. – Спасибо ей, всех упасла, а ноне бы ей и к дому. Соблазн один с ними, и братства не станет, пойдут раздоры да вздоры… Не девичье дело война!..
Кузя вздохнул. Вздохнул и Иванка, и каждый из них – о своем: Кузя видел любовь Аксюши к Гурке и боялся, что сам полюбил ее, навсегда обрекая себя неудачной тяжелой доле. Иванка же тосковал, с горечью вспоминая Аленку.
«Кабы удача была и увез бы из воеводского плена старост и выборных земских, и мне бы Михайла теперь ее отдал!» – мечтал он.
– Влезем все-таки в город, Кузьма? – спросил Иванка.
– Влезем, Ваня! – решительно согласился Кузя.
Кузя не хотел оставаться в одной избе с Гуркой и девушкой. Едкая и мучительная ревность терзала его. Не раздумывая, собрался он на разведку дорог и поспешно выехал по направлению ко Пскову, обещая вернуться с рассветом.
Иванка, пройдя по дороге в обе стороны от деревеньки, проверил расставленные засады и караулы, сам посмотрел коней и щедро подсыпал овса, готовясь к отважному делу.
Но к утру Кузя не возвратился…
Иванка выехал вслед за ним на дорогу.
Мирная снежная целина лежала повсюду по сторонам. Дорога шла неглубокой лощинкой, и лишь потому ее можно было узнать под снежком. Встречных не было.
Едва заметные вешки оставлял за собой в снегу Кузя, и за ночь их уже занесло, но все же Иванка ехал по вешкам, торчавшим кое-где близ дороги. И вдруг он услышал зловещий грай воронья. Он знал его по голосам птиц, этот крик, подымавшийся над телами убитых.
Оглянувшись, Иванка увидел на холме, на одинокой сосне, повешенного человека. У него стеснилось дыхание. Он подхлестнул коня и, не опасаясь, взлетел на пригорок. Вспугнутые вороны затмили от него свет… Иван поднял голову, вгляделся в едва качавшееся тело казненного и с криком спрянул с седла: выклеванными темными глазницами глядел на него обезображенный пытками и вороньем труп любимого друга, Кузи…
В слезах, скрежеща от боли зубами, мешая страшную брань, обращенную к палачам, с нежными именами, которыми называл Кузю, Иванка дрожащими руками привязал к сосне коня, скинул тулуп и бросился к дереву… Окровавив ладони о сучья и сам не заметив этого, он добрался до ветвей и ножом обрезал веревку. Застывший труп тяжело рухнул в сугроб, подняв снежную пыль. Испуганный конь в страхе шарахнулся и захрапел…
– Эх, Кузьма, Кузьма! Кузя, Кузя, мой Кузя! – твердил Иванка, не находя больше слов и, сам дрожа, стараясь взгромоздить застывшее, негнувшееся тело на спину дрожащего коня.
– Эх, Кузя, Кузенька, Кузя!.. Эх, Кузя, мой брат дорогой! – крепко сжав зубы, твердил Иванка, на измученной лошади пробираясь назад к своим…
Когда Иванка подъехал к деревне, все вышли его встречать и перед мертвым Кузей в молчании скинули шапки.
– Ой, штой-то! Кузенька! Господи, Кузя! – страшно взвизгнула Аксюша, залившись слезами, и неведомо зачем кинулась в избу…
Вся ватага стояла в молчании…
– За лопаты, братцы, – первым опомнившись, просто сказал Гурка.
Он сам помогал рыть могилу, широкими взмахами выбрасывая мерзлые комья земли.
Поп Яков плакал, читая надгробное слово Кузе.
