Уарда - Эберс Георг Мориц (полные книги TXT) 📗

– Это с какой же стати? – спросил домоправитель. – Он ведь сопровождает Бент-Анат.

– И мою госпожу, – добавил карлик.

– Они так мило беседуют! – со смехом воскликнул садовник. – Старший носильщик паланкина рассказывал, что вчера, по дороге в некрополь, они не обменялись ни единым словом.

– Как вы смеете упрекать господина в том, что он сердит на женщину, которая была с ним помолвлена, а сама вышла за другого? При одном воспоминании о том дне, когда он узнал об измене Неферт, меня бросает то в жар, то в холод.

– Постарайся по крайней мере, чтобы в жар тебя бросало зимой, а в холод – летом, – ехидно заметил карлик.

– Да что там! Это дело еще не кончено! – воскликнул конюший. – Паакер не из тех, кто забывает обиды… И помяните мое слово, мы еще увидим, он отомстит Мена за оскорбление, как бы высоко тот ни вознесся.

– Моя госпожа Катути, – перебил Нему конюшего, – расплачивается теперь за долги своего зятя. Между прочим, она уже давно хочет возобновить старую дружбу с вашим домом, да и везир тоже советует восстановить мир. Дай-ка мне кусок жаркого, домоправитель, я что-то проголодался.

– Кошелек, в который складывают долги Мена, что-то уж больно тощий! – усмехнулся повар.

– Тощий! – огрызнулся карлик. – Совсем как твоя шутка. Дай-ка мне еще кусок жаркого, домоправитель. Эй, раб, налей мне пива!

– Ты же только что сказал, что-желудок у тебя с мушиную головку! – воскликнул повар. – А теперь ты пожираешь мясо, точно крокодил в священном пруду Приморья! [ 76] Ты, наверное, родом из того царства, где все наоборот – люди величиной с муху, а мухи – огромные, ростом с древнего великана.

Карлик, продолжая невозмутимо жевать, ухмыльнулся.

– Но еще огромнее твоя жадность, мешающая тебе дать мне третий кусочек мяса – вон тот, что домоправитель, которого Цефа [ 77] одарила так щедро, сейчас отгрызает от спинки газели.

– На, возьми, обжора, но не забудь распустить пояс, – засмеялся домоправитель. – Я облюбовал этот кусочек для себя и просто дивлюсь, до чего у тебя чуткий нос.

– Да, да, нос, – промолвил карлик. – Нос-то ведь больше, чем гороскоп, говорит знатоку, что из себя представляет человек.

– М-да! – хмыкнул садовник.

– Ну что ж, выкладывай свою премудрость, – со смехом сказал домоправитель.

– Если ты будешь говорить, то хоть на время перестанешь жрать.

– Одно другому не мешает, – заметил карлик. – Ну так вот, слушайте! Кривой крючковатый нос, – я сравниваю его с клювом коршуна, – никогда не уживается со смиренным характером. Вспомните-ка фараона и весь его гордый род! У везира же, наоборот, нос прямой, красивый, средней величины, как у статуй Амона в храме, а это значит, что и характер у него прямой, а душа преисполнена божественной доброты. Он не заносится и не пресмыкается, а действует прямо, как и подобает честному человеку. Он не водит дружбу ни со знатными, ни с чернью, а знается только с людьми нашего склада. Вот был бы царь для нашего брата!

– Царь носов! – вскричал повар. – Ну нет! По мне уж лучше орел Рамсес. Кстати, что ты скажешь о носе твоей госпожи Неферт?

– Он нежен и изящен, всякая тонкая мысль приводит его в трепет, как дуновение ветра лепестки цветка; и сердце ее устроено так же.

– А Паакер? – спросил конюший.

– У него крепкий и тупой нос с круглыми широкими ноздрями. Когда Сетх вздымает песок и песчинка щекочет ему ноздрю, он впадает в бешенство. Итак, нос Паакера, и только он, – причина всех ваших синяков. У его матери Сетхем, сестры моей госпожи Катути, носик маленький, кругленький, мягкий…

– Послушай, малыш! – перебил домоправитель карлика. – Мы тебя накормили, дали тебе позлословить вволю, но, если ты вздумаешь задеть нашу хозяйку, я схвачу тебя за шиворот и швырну прямо в небо, так что звезды прилипнут к твоему горбу.

Карлик встал и, попятившись, смиренно сказал:

– А я аккуратно отлеплю их от спины и подарю тебе самую красивую планету в благодарность за сочный кусочек жаркого. Но вот показались колесницы! Прощайте, друзья! А уж если кривой нос коршуна погонит кого-нибудь из вас на войну в Сирию, тогда помянете слова маленького Нему. Он-то знает толк и в носах и в людях!

Колесница махора с грохотом проехала через высокие ворота и вкатилась во двор. На псарне поднялся радостный лай, конюший и домоправитель со всех ног бросились навстречу Паакеру и приняли у него из рук вожжи. А старший повар поспешил на кухню готовить еду своему господину.

Не успел Паакер дойти до ворот, которые вели в сад, как с пилонов огромного храма Амона донеслись удары медного гонга, а вслед за этим торжественное многоголосое пение. Махор остановился и, подняв лицо к небу, крикнул слугам: – Взошла священная звезда Соти!

Упав на колени, он молитвенно воздел руки к небу. Рабы и слуги последовали его примеру.

Жрецы, руководившие египетским народом, не пренебрегали ни одним явлением природы. Что бы ни происходило на земле или на небе, они все приветствовали как проявление божества. С утра и до поздней ночи, от начала разлива Нила и до самой засухи они заполняли жизнь нильской долины бесконечными гимнами и жертвоприношениями, шествиями и празднествами, прочно связывая тем самым человеческую личность с богами и их представителями на земле.

Несколько минут господин и его слуги молча стояли на коленях, устремив взоры на священную звезду и прислушиваясь к песнопениям жрецов. Но вот голоса умолкли, и Паакер встал. Все вокруг по-прежнему оставались на коленях, только возле жилища рабов, прислонившись к столбу, неподвижно стоял какой-то человек, ярко освещенный лунным светом. Махор подал знак, и слуги поднялись с земли, а сам он решительным шагом направился к тому, кто посмел пренебречь вечерней молитвой, тогда как сам он с неукоснительной строгостью соблюдал все обряды.

– Домоправитель! Сто палок по пяткам этому нечестивцу! – крикнул он.

Домоправитель поклонился и сказал:

– Господин, это плетельщик циновок, врач запретил ему двигаться, да к тому же он не в силах даже шевельнуть рукой. У него сильные боли – ведь ты перебил ему позавчера ключицу.

– И поделом ему, – произнес Паакер так громко, что несчастный слышал его слова. Затем он повернулся и пошел в сад. Здесь он крикнул погребщика и приказал ему:

– Выдай сегодня вечером рабам пива! Всем до одного, и не скупись!

А через несколько минут Паакер уже очутился перед своей матерью. Он нашел ее на крыше дома, где стояли кадки с растениями, в то самое время, когда она передавала на руки няньке свою двухлетнюю внучку-дочь младшего сына, – чтобы та уложила ее спать.

Паакер почтительно приветствовал мать. Это была старая женщина с добрым и приятным лицом. У ног ее вертелось несколько собачек.

Паакеру пришлось отбиваться от ее любимца, прыгавшего прямо на него. Старой женщине часто приходилось проводить долгие часы в одиночестве. Отогнав собачонку, Паакер повернулся к няньке, чтобы взять у нее из рук ребенка. Но девочка упиралась и так отчаянно кричала, что он в конце концов посадил ее на пол, сердито крикнув:

– Вот упрямая девчонка!

– Она весь вечер была тиха и послушна, – сказала его мать. – Не сердись, ведь она так редко тебя видит!

– Что же, – отозвался Паакер. – Я это уже слышал не раз. Собаки меня любят, но стоит мне прикоснуться к ребенку, как он подымает крик.

– У тебя такие жесткие руки…

– Унеси эту пискунью! – крикнул Паакер няньке. – Мать, мне надо поговорить с тобой.

Сетхем осыпала девочку поцелуями и, успокоив ее, отослала спать. Потом она подошла к сыну и, ласково потрепав его по щеке, сказала:

– Если бы эта малютка была твоя, она сама тянулась бы к тебе и ты бы понял, что ребенок – это самое большое счастье из всех благ, которые боги даровали людям.

Паакер усмехнулся.

– Я знаю, к чему ты клонишь, но оставим этот разговор, я должен сообщить тебе нечто очень важное.