Уарда - Эберс Георг Мориц (полные книги TXT) 📗

Около ложа крепко спал старый негр могучего сложения. Пнув его ногой, Паакер обронил: – Я голоден!

Негр поспешно вышел из комнаты.

Едва только Паакер остался один, он достал из-за пояса флакон с любовным напитком и, с нежностью взглянув на него, положил его в ящик, где стояло множество сосудов со священным жертвенным маслом.

Он привык каждый вечер наполнять углубления в алтарях и молиться, преклонив колени перед статуями богов.

Но сегодня он опустился на колени перед статуей отца и, поцеловав ступни его ног, пробормотал:

– Воле твоей суждено исполниться. Женщина, которую ты предназначил своему сыну, будет принадлежать мне!

После этого он стал ходить взад и вперед по комнате, размышляя о событиях минувшего дня.

Наконец он остановился, скрестив руки на груди, и взглянул на статуи богов с упрямой решительностью, как путник, который прогнал прочь неопытного проводника и собирается сам найти дорогу.

Взгляд его упал на стрелы над кроватью. Он усмехнулся и, сильно ударяя себя кулаком в широкую грудь, трижды воскликнул:

– Я! Я! Я!

Пес, решив, что хозяин зовет его, подбежал к нему. Отшвырнув собаку прочь, Паакер сказал ей:

– Когда ты видишь в пустыне гиену, то нападаешь на нее, не ожидая, пока ее поразит мое копье. А вот мои повелители– боги медлят, так что я сам буду добиваться своего. А ты, – продолжал он, обращаясь к статуе отца, – ты помоги мне!

Этот монолог Паакера был прерван появлением рабов, принесших ужин. Взглянув на разнообразные кушанья, приготовленные поваром, он крикнул:

– Сколько раз мне приказывать вам, чтобы для меня не готовили всякую всячину? Мне нужно одно блюдо, плотное и сытное. А где вино?

– Обычно ты к нему не прикасаешься, – сказал старый негр.

– Да, но сегодня я хочу утолить жажду. Принеси один из тех старых кувшинов с красным вином из Каэнкема [ 79].

Рабы с удивлением переглянулись. Вино принесли, и Паакер стал осушать чашу за чашей. Когда рабы вышли из комнаты, один из них, самый бойкий, сказал:

– Обычно наш господин жрет, как лев, а пьет, как муха, но сегодня…

– Придержи язык! – остановил его другой. – Пойдем лучше во двор пить пиво, которое Паакер велел для нас выставить. Он, верно, повстречался сегодня с Хаторами!

Должно быть, события этого дня сильно взволновали махора, если он, трезвейший из воинов Рамсеса, не знавший, что такое опьянение, избегавший пирушек у своих товарищей, сидел за столом один в полночный час и пил до тех пор, пока не отяжелела его усталая голова.

В конце концов, сделав над собой усилие, он встал, подошел к своему ложу и отдернул занавесь, скрывавшую нишу у изголовья. Там оказалась статуя женщины с диадемой и прочими отличиями богини Хатор, изваянная из ярко раскрашенного известняка. Лицо ее имело несомненное сходство с лицом жены Мена. Четыре года назад фараон приказал одному скульптору сделать статую богини с нежными чертами молодой супруги своего возничего. Паакеру с большим трудом удалось получить копию этой статуи.

И вот сейчас он стоял перед ней на коленях на своем ложе, и глаза его затуманились слезами. Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что он один, Паакер нагнулся, и его толстые губы коснулись нежных, безжизненно холодных уст статуи. Затем он крикнул, чтобы потушили лампы, не раздеваясь, упал на свое ложе и мгновенно заснул.

Всю ночь его мучили тревожные сны. А под утро, когда уже занималась заря, из груди Паакера, которого душил кошмар, вырвался такой отчаянный вопль, что старый негр, лежавший рядом с собакой у его ложа, в страхе вскочил, а собака громко завыла. Перепуганный старик стал окликать хозяина по имени, чтобы разбудить его. Паакер проснулся. Голову сжимала тупая боль. Напугавшее его видение все еще, как живое, стояло перед ним, и он жадно старался запечатлеть его в памяти, чтобы обратиться к какому-нибудь астрологу за истолкованием этого сна. После страстных мечтаний, обуревавших его накануне, он чувствовал себя усталым и подавленным.

Утренние гимны, как бы предостерегая Паакера, доносились в его комнату из храма Амона. И тут он твердо решил избавиться от греховных помыслов и, отказавшись от страшных чар черной магии, вновь вручить свою судьбу богам.

После этого он принял ванну, с которой привык начинать свой день. Сидя в тепловатой воде, он все глубже и глубже погружался в мечты о Неферт и о волшебном зелье: он вспомнил, что сначала не хотел давать его ей, но потом все-таки дал, и теперь этот напиток, быть может, уже начал действовать.

Любовь яркими красками рисовала ему самые заманчивые картины, а ненависть придавала им кроваво-красный оттенок. Всеми силами стремился он избавиться от соблазна, все сильнее овладевавшего им, напоминая человека, попавшего в болото: чем отчаяннее он барахтался, пытаясь выбраться, тем глубже засасывала его трясина.

С восходом солнца вернулись его дерзость и самоуверенность, а когда, облаченный в дорогие одежды, он выходил из своей комнаты, вчерашняя страсть вспыхнула в нем с новой силой. Он опять решил не прибегать к помощи богов, а если нужно, то даже действовать вопреки их воле и всеми способами бороться за достижение своей цели.

Теперь махор окончательно выбрал путь, а он никогда не сворачивал с дороги, не возвращался назад, если верил, что избранный им путь приведет его к цели.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Солнце стояло в зените. Лучи его не могли проникнуть в узкие и тенистые улочки жилых кварталов, но зато буквально заливали зноем широкую мощеную дорогу, которая вела ко дворцу фараона. Обычно в этот час она бывала пустынна.

Но сегодня ее заполнили пешеходы и колесницы, всадники и паланкины.

Нагие негры время от времени поливали дорогу водой из кожаных мешков, однако пыль на ней лежала таким толстым слоем, что, несмотря на поливку, она, словно сухой и раскаленный туман, окутывала все кругом. Люди спешили сюда не только из города, но и из гавани, куда обычно входили лодки жителей некрополя.

Во дворце фараона царило необычайное оживление. Распространившиеся с молниеносной быстротой слухи вызвали одинаковые опасения и надежды как в хижинах бедняков, так и во дворцах знати.

Ранним утром три верховых гонца из лагеря фараона сошли с коней, тяжело нагруженных мешками с письмами, у дворца везира. [ 80]

Подобно тому, как крестьяне, измученные долгой засухой, смотрят на грозовые тучи, обещающие пролить на их поля освежающий дождь, но способные также метнуть молнию, грозящую пожаром, или побить посевы градом, с надеждой и страхом ждали жители города редких и нерегулярных известий из далеких краев, где шла война. Во всем огромном городе едва ли удалось бы сыскать хоть один дом, откуда не ушел бы на северо-восток в войска фараона отец, сын или просто близкий человек.

Чаще всего гонцы приносили слезы, а не радость. Свитки папируса, доставленные ими, гораздо больше рассказывали о ранах и смерти, чем об успехах, подарках фараона и захваченной добыче. Но все же вестей ждали нетерпеливо и встречали их с восторгом.

Все, от мала до велика, устремлялись в день прибытия гонцов ко дворцу везира и теснились вокруг писцов, раздававших письма и громко читавших предназначенные для общего сведения известия, а также списки убитых и пропавших без вести.

Ничто так не гнетет человека, как неизвестность, и обычно он с большим нетерпением ожидает плохих вестей, чем хороших. К тому же вестники несчастья скачут быстрее, чем вестники добра.

Везир Ани жил в пристройке около дворца фараона. Приемные галереи, окаймлявшие необозримо широкий двор, состояли из множества помещений, открытых со стороны двора.

В этих галереях размещалась целая армия писцов и их начальников. В глубине двора возвышалась постройка, напоминавшая веранду, крыша которой покоилась на колоннах. Здесь Ани обычно творил суд и расправу, принимал чиновников, гонцов и просителей.