Последний сёгун - Сиба Рётаро (читать лучшие читаемые книги txt) 📗

Ёсинобу поднял взгляд на принца Накагава. Это должно было показать, что именно любимец императора и есть самая главная помеха на пути страны. Ёсинобу готов был и его обругать последними словами и с трудом сдерживался:

– Ваше Высочество, – саркастически проговорил он, – ну почему вы доверяете этой троице? А?.. Ах да, ведь на этой кухне заправляет господин Симадзу… – Иными словами, принцем можно вертеть как угодно, потому что он получает деньги от клана Сацума. – Не потому ли Вы так подыгрываете сацумцам?

– Нет, это…

– Да полно оправдываться! А если завтра я начну подкармливать Вас со своей кухни, пойдете ко мне служить? – с иронией продолжал Ёсинобу, ясно давая понять, что принцем движет исключительно денежный интерес.

– Отныне не вздумайте и пытаться одурачить сёгунского опекуна! – Ёсинобу почему-то стал говорить о себе в третьем лице. – И попрошу не ставить меня в один ряд с этими дурнями! Зарубите это себе на носу! – крикнул он и внезапно рухнул вниз лицом на низкий обеденный столик, круша посуду, разбрызгивая соевый соус и опрокидывая бутылочки сакэ. Долгое время Ёсинобу лежал неподвижно, показывая, что он совершенно пьян. У него не было иного выхода: если сегодняшняя болтливость выйдет ему боком, то всегда можно отговориться тем, что это был пьяный бред.

Четверо сидевших за столом людей озабоченно глядели на упившегося Ёсинобу.

– Ну, что делать будем? – спросил, наконец, сдавленным голосом Сюнгаку. Похоже, придется тащить его до порога дома. Можно, конечно, позвать на помощь сопровождавших каждого даймё слуг… Но Ёсинобу слишком знатная персона, чтобы к нему могли прикасаться какие-то безродные самураи…

В конце концов, его вывели из дома те же самые даймё, которых он только что назвал дураками. Правда, только двое: Симадзу Хисамицу из Сацума, на лице которого отчетливо читалась брезгливость, заявил, что он в этом деле участвовать не будет. Не очень сильному Сюнгаку пришлось подставить своему обидчику плечо и идти рядом с Ёсинобу, перекинув его руку за головой и придерживая ее за запястье. Датэ Мунэнари изо всех сил пытался удержать шатавшегося Ёсинобу за поясницу, отчего его унылое лицо казалось еще более вытянутым…

После этого случая Ёсинобу совсем отдалился от своих соратников. Но он с рождения не боялся одиночества. Не обращая внимания на переживания окружающих, сёгунский регент с головой ушел в работу по упрочению своих политических позиций в Киото.

Вскоре он случайно узнал, что даймё клана Сацума Симадзу Хисамицу собирается выступить перед канцлером по особо важному вопросу: Хисамицу хотел, чтобы ему поручили разработать план обороны Осакского залива. Предлагалось соорудить здесь береговые батареи и развернуть достаточно многочисленный гарнизон для того, чтобы противостоять военным кораблям, на которых иностранцы попытаются подобраться к Киото. Для отражения возможной атаки противника и ведения оборонительных боев планировалось ввести на побережье Осакского залива части клана Сацума. Однако бакуфу и главы кланов быстро разгадали подлинный замысел сацумцев: расквартировав свои соединения в Осака, неподалеку от Киото, они хотели дождаться удобного момента, войти в столицу, взять под контроль императорский дворец и, таким образом, совершить государственный переворот.

Слухи об их тайных планах ввергли обитателей замка Нидзёдзё в состояние сильнейшей паники.

Ёсинобу тоже считал, что за сацумским планом таится злой умысел. И чтобы разрушить этот план и вообще дать сацумцам по рукам, он решил взять ответственность за оборону Осакского залива на себя. В императорский дворец был направлен верный Хираока Энсиро, который провел переговоры с принцем Накагава (вскоре после того, как Ёсинобу обругал принца и заявил, что тот мог бы кормиться и от кухни Хитоцубаси, Накагава согласился сотрудничать с Ёсинобу). Одновременно близкий к императору принц получил от монарха некий приказ, о котором не знал даже канцлер двора.

Для того, чтобы воспрепятствовать сацумским планам переворота, Ёсинобу примерно в это же время испросил себе новый пост начальника охраны императорского дворца, который пышно назывался «Генерал-губернатор и хранитель Запретного города» [96]. Пост, введенный императорским указом, фактически совмещал в себе посты начальника охраны императорского дворца и командующего береговой обороной Осакского залива. Назначение должно было упрочить влияние Ёсинобу в важном районе Киото-Осака.

Однако не всем в стране это назначение пришлось по душе. Некоторые говорили, что августейший поступок не совсем понятен; ведь в Киото уже есть пост Генерал-губернатора, который занимает Мацудайра Катамори, правитель Аидзу. В самом бакуфу тоже были сильны голоса тех, кто порицал Ёсинобу за это самовыдвижение. А когда эти сведения дошли до кабинета министров в Эдо, то там в открытую заговорили о том, что Ёсинобу готовит антиправительственный заговор.

Неприязнь к нему была настолько сильна, что практически никто не называл его «господин Хитоцубаси» – в ходу было обидное прозвище «Двурушник», поскольку считалось, что он собирается сбросить сёгуна и править страной вместо него.

В бакуфу Ёсинобу называли также «Его Свинейшество». Эта кличка была особенно грязной. Она не только указывала на то, что ее обладатель имеет омерзительную склонность к поеданию свинины – плоти убиенных четвероногих. Прозвище как бы говорило, что от человека с такими противоестественными замашками можно ожидать чего угодно, словно от мерзкого животного.

По существу, во всем правительстве лишь один человек испытывал к Ёсинобу теплые чувства. Это был советник Итакура Кацукиё. Все остальные члены бакуфу теперь видели в Ёсинобу только заклятого врага. Люди из Сацума тоже распространяли о нем самые разные слухи, на все лады повторяя, что Ёсинобу вечно чем-то недоволен, что это человек с огромными амбициями, что это интриган, каких свет не видел и т.п. Впрочем, многие сацумцы были свято уверены в том, что никакие это не слухи, а голая правда. К примеру, именно так думал Окубо Итидзо, командующий войсками клана, расквартированными в Киото. Однофамилец командующего, губернатор Эттю Окубо Тадахиро, или, как все его называли, «старик Окубо», тоже сразу заподозрил что-то неладное, когда в Нидзёдзё прибыл «хитрый Хираока со товарищи». Горячий Окубо неустанно нашептывал обитателям сёгунских покоев замка, что «если не остановить интриги этого Хираока и его подчиненных, то для сёгунского дома это ничем хорошим не кончится».

Кстати сказать, Хираока Энсиро снова стал вассалом дома Хитоцубаси: сначала он наследовал место того самого Наканэ Тёдзюро, которого убили в Эдо у ворот Кидзибаси, а затем получил повышение и занял следующую после губернаторской должности Ёсинобу должность хранителя провинции Оми. Его влияние возрастало вместе с властью Ёсинобу, и скоро Хираока фактически поставил под свой контроль всю центральную часть Киото.

Получив новую должность, Ёсинобу прежде всего вызвал к себе Хираока и приказал ему спешно заняться набором и подготовкой собственных воинских частей. Конечно, у дома Хитоцубаси были свои отряды самураев, однако Ёсинобу на его новом посту нужны были не отряды, а настоящие вооруженные силы, которые по численности превышали бы войска основных кланов, расквартированные в Киото. Иными словами, рано или поздно предстояла крупномасштабная мобилизация. Однако Хираока, не дожидаясь формального решения о ее начале, немедленно перебросил в Киото две сотни солдат из Мито, что еще более углубило в обществе подозрения в заговоре: уж не собирается ли Ёсинобу с помощью клана Мито – цитадели движения за изгнание варваров – оккупировать Киото и провозгласить себя сёгуном? Даже принц Накагава, который был теперь на стороне Ёсинобу, предостерегал двор: «Если в Киото войдут в большом числе самураи из Мито, резко настроенные против „варваров“, то это только усугубит общее неспокойствие в обществе».

Между тем пребывавшие в Киото представители знатных самурайских домов по разным причинам один за другим покидали город. К началу пятого лунного месяца вернулись в свои провинции Сюнгаку, Мунэнари, Хисамицу… Постепенно начинало спадать напряжение, которое столица испытывала все годы Бункю (февраль 1861 – февраль 1864). К лету первого года Гэндзи (1864) Киото уже казался тихим и пустынным. Именно этого и добивался Ёсинобу. Однако неугомонные сацумцы поговаривали, что и это не к добру: «Столица прямо вымерла. А не этого ли хотели в Тёсю?»