Книга царств - Люфанов Евгений Дмитриевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
А вот случилось так, что сама вдовствующая герцогиня очреватела. Узнают про то в Петербурге – дядюшка, мать, – и хоть петлю на себя накидывай, либо топись… Выродить ребенка да придушить? Машку Гаментову государь сказнил за это. Ему, бешеному, только б головы рубить, – отрубит и родной племяннице. Что делать? Как беду избыть?..
И Анна придумала: женить Бирона и будто это его жена родит, а самой ходить в широком капоте и в последние месяцы вовсе не показываться никому. Бироновская жена и прислуживать станет, а больше никого не подпускать. Для ради видимости подушку ей подвязывать, будто бы это она чреватой стала.
Да, так и сделать. Можно будет и ребенка живым оставить, словно он законный, бироновский, и младенцу имя дать.
Она позвала Эрнста Иоганна, растолковала ему – как и что, и, хотя тот вовсе не думал жениться, Анна настояла, и он вынужден был согласиться. Выбрала ему Анна в жены двадцатилетнюю дворскую девку Бенигну, слабую здоровьем, глупую и некрасивую, изъеденную оспой, вызывавшую у Бирона лишь отвращение.
После бракосочетания и весьма немноголюдного свадебного застолья, когда все разошлись, Анна сказала Бирону:
– Будем считать свадьбу моей, а не этой дуры. Пойдем ко мне.
И Эрнст Иоганн Бирон сразу же из-за стола отправился с герцогиней в ее опочивальню.
Поселилась госпожа Бенигна Бирон в той же части митавского замка, где были покои герцогини, и в дальнейшем все происходило так, как было придумано. Бенигна подвязывала на живот себе подушку и все осведомлялась, скоро ли родит госпожа герцогиня. А потом и свершилось то, чему положено быть: у Бенигны будто бы родился мальчик.
IX
Теперь, на пороге лучезарного… нет, не то слово… Не лучезарного, а ослепительного счастья предстоящего замужества, когда такой непревзойденный красавец, высокочтимый граф Мориц, станет законным супругом… Нет, невозможно спокойно думать об этом. Дух захватывает, всю грудь распирает, и сердце изо всех сил колотится.
Подошел день, когда можно перечеркнуть проклятое прошлое со всеми невзгодами и огорчениями. Мать – спесивая царица Прасковья Федоровна – к ней, своей дочери Анне, злыдней была. Померла – ну и ладно. Тужить-горевать о том нечего. Дядюшка царь Петр – вовсе паскудным был: загнал в эту Курляндию да столько лет, словно нарочно, женихами дразнил. Сколько их было – со счета сбилась, а на деле – ни одного. Вот так дядюшка-благодетель! Чтоб ему ни дна ни покрышки. Каждый раз обещал приглядеть из достойных – достойнейшего, да под конец, должно, передумал. Пускай, дескать, Курляндия останется за Российским государством при вдовствующей герцогине, пускай она и дальше вдовкой живет. Да вот не выходит, государь, по-твоему!
Помер ты, преставился – и тоже горевать-тужить нечего. Прах с ними со всеми, ладно что перестали теперь своими наставлениями допекать. Теперь уж не помрачится жизнь никакими невзгодами, а по-солнечному засияют дни счастья да радости при одних нескончаемых удовольствиях.
И вдруг… Тут, в Митаве, за нею шпионили, а у нее тоже в петербургских придворных кругах свои лазутчики были. Углядели, услышали, донесли… Светлейший князь Меншиков в Курляндию собирается, сам хочет герцогом стать. Раб презренный, смерд худородный вздумал расстроить все. Да что же это за жизнь распроклятая!.. Неужто чаша горестей да унижений не до дна еще выпита?.. Все время препятствия да борьба. А Мориц, Мориц – так он красив!..
Но метаться да охать некогда. Надо срочно принимать меры, чтобы не допустить Меншикова до курляндских дел. Прежде всего он поедет в Ригу, а потому надо самой спешить туда, чтобы, если не опередить его, то, по крайности, не опоздать. В легкой коляске, только с одной служанкой, поспешно выехала Анна из Митавы. Остановившись в Риге за Двиной и узнав, где обретается Меншиков, Анна призвала его к себе и с великой, слезной просьбой умоляла, чтобы он исходатайствовал у императрицы утвердить Морица курляндским герцогом и разрешить ей, Анне, вступить с ним в супружество.
Меншиков не перебивал ее, давая возможность высказать все сокровенное и уяснить для себя, насколько далеко зашло дело с избранием Морица герцогом. Смолкла Анна, затаила дыхание, ожидая, что ответит светлейший, и он словно ледяной водой окатил ее.
– Нет, герцогиня, сие никак невозможно. Утверждение Морица герцогом противно взглядам России, а брак с ним для вас неприличен, понеже он рожден от метрессы, а не от законной жены, что ее величеству и всему Российскому государству будет бесчестием.
– Ну уж!.. – вырвалось было у Анны горько-усмешливое восклицание, но она тут же удержалась от препирательства с Меншиковым, чтобы не вызвать его явной вражды. А едва не сорвались с языка язвительные возражения его доводам: а сама императрица, да и ты, светлейший, сколь великой знатности?
Снова просила, но светлейший был непреклонен.
Увиделся он в Риге со своими давними знакомцами Яном Сапегой и его сыном, надеясь при их содействии получить для себя корону Курляндии. Крепко надеялся на дружественный и даже родственный союз с Сапегами потому, что еще пять лет тому назад, когда старшей дочери Меншикова было девять лет, она была сговорена за Петра Сапегу.
Заручившись обещанием друзей, Меншиков на следующий день поскакал в Митаву, чтобы строго и властно поговорить с курляндским сеймом и заставить его изменить свое решение об избрании Морица герцогом. Обнадеживал будущей любовью к курляндцам, сыпал деньгами, негодовал и грозил, но решение сейма оставалось непреклонным.
– Вы же, светлейший князь, не немец, не лютеранин и не жених, а граф Мориц отвечает всем этим требованиям.
Да и варшавский двор вознегодовал на притязания Меншикова самому стать герцогом курляндским.
Влюбленная герцогиня спешно написала в Петербург, прося у императрицы разрешения выйти замуж за графа Морица и жаловалась на противодействия Меншикова. Снарядив с письмом нарочного и приказав ему нигде в пути не задерживаться, Анна пригласила Морица в Митаву и приготовила ему апартаменты в своем замке, наистрожайше приказав Бестужеву, Бирону и Бенигне не выходить из цокольного этажа и не показываться. Там же держать и ребенка с кормилицей, не давая ему возможности проявлять себя криком, шалостями или появлением в верхних покоях.
И там, в митавском замке, произошла встреча соперников на звание курляндского герцога. На этой встрече было несколько членов сейма, и Меншиков выразил удивление их неосмотрительности и слишком малому их пониманию всех выгод, ежели они отказываются от чести быть управляемыми им, светлейшим князем, и не стараются исправить грубую оплошность, выбрав графа Морица… Но курляндская знать опять-таки стояла на своем и самым почтительным образом заявила, что не может получать от князя каких-либо приказаний.
– Вы сами не понимаете, что говорите, и я докажу вам это батогами, – бесцеремонно пригрозил светлейший.
– Не желаю быть убежденным в вашей палочной правоте, – заявил Мориц, – а потому считаю разговор оконченным.
– Кто ваши родители? – грубо спросил Меншиков, напоминая Морицу, что он незаконнорожденный.
– А кто были ваши? – в свою очередь спросил сын Авроры Кенигсмарк.
Меншиков вернулся в Ригу, чтобы приказать русским войскам, находившимся там, занять Митаву, но произошло совершенно непредвиденное событие, после которого Мориц вынужден был сам покинуть Митаву и со своей немногочисленной воинской свитой окопаться в неприступной позиции на островке одного озера близ Гольдингена.
А произошло такое: в отведенные Морицу апартаменты митавского замка почтенный гость привел в вечерний час самую смазливую из фрейлин герцогини. Провожая ее ночью от себя, Мориц в знак особой признательности за приятно проведенное с ней время на руках понес ее по коридору, где впотьмах столкнулся с одной из старых служанок, державшей перед собой фонарь. Почудилось старухе, что перед ней привидение о двух головах, и она завопила подлинно что благим матом. Стараясь пинком потушить выроненный ею фонарь, Мориц споткнулся и упал со своей ношей на старуху, закричавшую еще отчаяннее. Она переполошила своим криком весь замок, и герцогиня Анна все узнала. Оскорбленная в своих высоких чувствах, она немедленно послала в Петербург извещение об отказе от такого вероломного жениха, полная неукротимого гнева и разочарования. В ту злополучную ночь Морицу пришлось покинуть Митаву и укрыться на необитаемом островке.
