Глаголют стяги - Наживин Иван Федорович (серия книг TXT) 📗
— Ну, и разгулялись нынче наши богатыри!..
А Перун златоусый стоял в дыму от священных плах дубовых над всею землёю Русскою, и на серебряном лике его было полное благоволение…
XXII. БЕРЕЖЕНИЕ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
И взломиша полки их.
И ещё год пробежал над Русской землёй. Было лето, и, как то всегда было, на Подоле уже собрались со всех концов земли караваны, чтобы идти с товарами заморскими и русскими в богатый Царьград. И вдруг в жаркий Киев прибежал из степей оборванный, обожжённый, исхудалый Берында и сразу на княжий двор бросился.
— Беда, княже, беда!.. Варяжко, дружинник беглый, подбил-таки окаянных печенегов против Киева, и они залегли пороги, чтобы перенять караван в землю Греческую… Смотри, не зевай, пошли передом дружину твою…
Князь щедро наградил беглого свещегаса и для бережения послал поперёд каравану своих богатырей с воями очистить путь. Поехал и Муромец. Это был его первый выезд в Степь. Снарядиться стоило ему не малых хлопот. Много коней стояло на конюшне у Володимира, но Муромец не мог облюбовать себе ни единого.
— Жидки… — убедительно говорил он со своей обычной медлительностью. — Хвост трубой, ногами так и эдак раскидывает, ушами прядёт, удила грызёт — знамо дело, девкам из терема глядеть любо. А державы в ем никакой нету. Ткни его легонько перстом промежду рёбер — и дух вон…
И он остался при своём толстоногом, широкозадом, мохнатом Гнедке, на котором притащился из земли Суздальской. Гридни, молодятина, животики надрывали.
— Да твой Гнедко и ходить кроме как шагом не умеет!..
— Так что? И больно гоже… — сказал Муромец, любовно оглядывая своего конька. — Мне торопиться, ребятишки, некуды… Скоро только блох ловят…
— А ежели степняки побегут?..
— А пёс с ими! И пущай бегут: держать не стану. А вот ежели который куда не следует полезет, тут уж не взыщи… Ох, молодятина, молодятина: молодой на битву, говорится у нас, а старый на думу…
Дразнить Муромца для молодятины было первым делом, но вывести суздальца из себя было очень трудно. «Не замай… — говорил он спокойно. — А то осерчаю…» Но раз его проняли-таки. Он схватил Якуна, первого головореза, одной своей могучей лапой за шиворот, другой за испод да как его в толпу гридней швырнёт — так те и посыпались кто куда, как городки! «Сказал не замай — и не замай…» — спокойно проговорил Муромец и, сопя, пошёл в оружейную прилаживать себе всё, что надобно…
Но дело не пошло. Ни одна кольчуга не влезала на него, мечи были не по руке, легки, щиты словно игрушки детские, а копья — пустяковые. А лука он даже и не выбирал. Не раз во время игр воинских он состязался с молодятиной в стрельбе. Пока помнит, остерегается, садит стрела в стрелу, а как чуть позабудется, натянет тетиву покрепче — хрясь, и лук пополам! Швырнёт его Муромец в сердцах в сторону и, сопя, в сторонку отойдёт. И, потужив, с помощью ковалей киевских он сам соорудил себе потихоньку всё, что требовалось: и кольчугу настоящую, и меч по руке, и щит добросовестный, и копьё, какое полагается. И лук в лесу дубовый хороший он себе вырубил было, да стал сгибать его и сломал.
— Ну, пёс с им!.. И так обойдётся…
И для смеху загнал он свою секиру в пенёк дубовый, чтобы молодятина вытащила его, — краснели, потели, ругались, а секиры вытащить не могли…
А князь Володимир все тем временем с Берындой занимался, расспрашивал бывалого свещегаса о том, как и где люди живут: любил князь покалякать со смысленным человеком.
— И в Суроже, княже, бывал… — рассказывал тот. — Это по-нашему Сурож он зовётся, а еллины его зовут которые Сугдеей, а которые Сига… тьфу: вот язык поганый!.. Си-га-ди-о-сом… И вот какой там, княже, в старину случай был… Жил там святой один, Стефан по-ихнему, жил-жил и помер. И вот по смерти его мало лет минуло, и привёл рать великую из Новгорода князь Бравлин, силён зело. Полонив страну ту, от Корсуни, он со многою силою подошёл к Сурожу. Десять дней тяжко бились они между собой, и, наконец, силою сломал ворота железные князь Бравлин, и вошёл в город, обнажив меч свой, и пришёл в церковь святой Софии, и разбил двери, и вошёл туда, где гроб святого стоял. На гробе был покров царский, и жемчуг, и золото, и каменья драгоценные, и сосудов золотых много…
— На что? — с любопытством спросил князь.
— Ни на что. Так… Из чести… — отвечал свещегас. — Ну, новгородцы, конечно, все то пограбили. И в тот же час разболелся их князь: рыло… тьфу… лицо его оборотилось назад и, лёжа на полу, он источал пену и вопил: «Великий и святой человек тот, который здесь лежит — он ударил меня по лицу и оно обратилось вспять!..» И приказал он боярам своим все награбленное возвратить. Они отдали и хотели вынести князя. Но он возопил: «Не троньте меня, ибо меня хочет изломать один старый святой муж! Он притиснул меня так, что душа вон выйти хочет. Тотчас выведите все войско из города, и да не возьмут воины ничего…» Войско вышло, но князь Бравлин не вставал. И сказал опять боярам своим: «Возвратите и вы все, сколько мы пограбили сосудов священных в Корсуни и везде, принесите сюда и положите на гроб Стефану». И это сделали. И паки в ужасе рече святый Стефан к князю (немножко запутался Берында: добрый был у князя Володимира мёд…): ежели-де не крестишься в церкви моей, то не возвратишься домой и не выйдешь отсюда… И возопил князь: «Пусть придут попы и крестят меня. Если встану и обратится лицо моё, крещуся». И пришли попы и сотворили над князем молитву и крестили его, как говорится, во имя Отца и Сына и Святого Духа, и обратилось его лицо опять. Крестились и бояре все. Но шея всё ещё болела у князя. И сказали ему попы: «Дай обещание, что отпустишь весь полон…» Отпустили полон. В продолжение целой недели князь не выходил из церкви, пока не дал великий дар святому Стефану. И, почтив город и граждан и попов, он отошёл восвояси. Слышав о том, другие ратные не смели нападать на город, а если нападали, то уходили посрамлённые…
Простодушный Володимир был несколько смущён. Он не раз уже слышал о таких делах. Нет, знать, и грецкие боги тоже за себя в случае чего постоять могут!.. Но сивоусый Блуд зевнул и лениво промолвил:
— Ну, не ребята мы, побаски-то эти слушать… Берында ты, Берында и есть…
Между тем рать исполчилась к походу. Часть её поплыла челнами Днепром, а конные пошли по-над берегом. Караван следовал за воями в некотором отдалении. Муромец медлительно двигался на своём Гнедке, а иногда, чтобы дать лошадке вздохнуть, а себе поразмяться, пешком шёл вперевалочку, посапывая, и все песенки суздальские унывные про себя мурлыкал. Мест здешних он не одобрял: земля, правда, лучше желать нельзя, а голо без лесов, скушно — куда под Муромом вольготнее!..
Печенеги, узнав через своих дозорных о продвижении киевской рати, исполчились тоже всеми таборами. Варяжко — он очень одичал за эти годы, оброс волосами, как чистый печенег, обгорел весь — был смутен: отметить обидчику за Оленушку это одно, а биться против своих — другое. Но что было делать изгою?.. Непереносна ему была мысль о Володимире, который не только не по правде столом киевским завладел, но и Оленушку силой в жёны взял… Разбить рать киевскую, завладеть богатствами караванов, собрать большую силу и идти на освобождение горносталечки своей белой — другого ничего не было. И, когда запылила степь — было сухо — под ратью княжеской, Варяжко занял своё место в голове передового полка.
Надвинулись полки, близко стали один против другого — и затаились. И Варяжко, и печенеги невольно дивились на грузного Муромца, который пробовал, гожа ли, по руке ли тяжёлая палица, которая висела у него за седлом. У русских воев быстро нарастало нетерпение ударить, недавняя победа Ярополка над степняками была ещё в памяти у всех. И нетерпеливы были и степняки: близость богатого каравана дразнила… И вот, не вытерпев, печенеги пустили тучу стрел и в тот же миг с дьявольским криком бешеной лавой бросились на русские полки. И сразу началась в пыли жестокая сеча. Полки заклубились словно тучи. Трепещут молнии от блистания мечного. Страшный шум идёт по степи от мечного сечения и конского вопления. Вои бились друг о друга и от великой тесноты задыхались… И гордо реяло чёрное бархатное, искусными руками Оленушки золотом вышитое великокняжеское знамя над блистающей доспехами старшей дружиной. По обычаю, князь должен был бы первым бой зачинать, но Блуд не очень надеялся на храбрость Володимира да и считал, что поберегать его надо, чтобы Русь укрепить.
