Волки и волчицы - Ветер Андрей (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— Ваш фильм ужасен именно потому, что он гениален, — твёрдо проговорила Валентина. — Он чересчур убедителен!
Кирсанов посмотрел на свою собеседницу с ещё более усилившимся интересом и ещё более усилившимся непониманием.
— Сделайте милость, сударыня, уточните вашу позицию, — попросил он, выпуская дым через ноздри.
— Вы человек верующий?
— Это тут при чём? Вы ставите меня в тупик вашими вопросами. Вы кинокритик? Или вы подрабатываете в каком-нибудь религиозном издании? Вам нужно узнать моё отношение к церкви? Оно отрицательное. Вы хотите выяснить, верую ли я во что-нибудь? Да, верую в творчество и только в творчество! — он говорил негромко, но твёрдо и с явным вызовом. — Для меня творчество — это смысл жизни, это Бог. Если говорить честно, то мне плевать, что делать. Я имею в виду сюжет, форму и прочее, прочее. Мне важно творить. И я знаю, что я гениален в моих произведениях.
— Я тоже всегда знала, что вы гениальны. И я всегда знала, что однажды вы сделаете что-то такое, что будет просто из ряда вон выходящим, — Валентина неторопливо затянулась и выпустила тонкую струйку сигаретного дыма в лицо Кирсанову. — Ваша последняя картина настолько правдоподобна, что она буквально всасывает зрителя в себя.
— Что же в этом плохого? По-моему, надо радоваться такой силе искусства.
— Самые омерзительные сцены вашего фильма полны такой убедительности, что они притягивают, влекут к себе.
— В моём фильме нет омерзительных сцен! — чуть ли не закричал Алексей. — «Вечный Город» рассказывает о любви. А если вы имеете в виду гладиаторские бои…
— Я имею в виду показанные в вашем фильме оргии!
— Ну, и чем же они плохи? — Кирсанов глянул через плечо, не появилась ли Наташа — она помогла бы ему прервать идиотский разговор. Но Наташи не было.
— Когда смотришь эти сцены, хочется делать то же самое, — Валентина доверительно понизила голос.
— И что? Мало ли кому чего хочется.
— Вы пробуждаете низменные инстинкты! Вы оскорбляете чувства людей, чья душа хочет очиститься! Вы оскорбляете чувства верующих!
— Простите, Валя, при чём тут чувства верующих? Вы сейчас о чём ведёте речь? О кино или о религиозных чувствах? — Алексей нервно взял со стола бутылку водки и налил себе полный бокал. Он терпеть не мог подобных разговоров. — Вы не возражаете, если я водку из фужера тяпну, а не из рюмки? Это не покоробит вас?
— Перестаньте ёрничать, господин Кирсанов. Вы же прекрасно понимаете, о чём я говорю. И сегодняшние пули — это предупреждение вам. Вы должны остановиться.
— Не понимаю! И не хочу понимать, чёрт вас возьми! Я снимаю то, что считаю нужным, и не принуждаю никого смотреть мои фильмы. Кто вы такая? Что вы пристали ко мне? — он выпил залпом половину бокала. — Меня не интересуют чувства верующих! Вам это ясно? Мне дела нет ни до чьих чувств! Кому не нравятся голые задницы, тот может не смотреть мои фильмы! Бог милостив, у нас пока нет цензуры, которая шла бы на поводу у церкви. А церковь, дай ей волю, срубит топором всё, что ей не по нраву. Мировая история это доказала.
— Вы жестоки и несправедливы.
— Я честен, сударыня. Я не навязываю никому себя и не желаю, чтобы кто-то навязывался мне. Каждый из нас имеет право на свою территорию.
— Но вы не в собственной квартире показываете ваше кино, а в публичных местах.
— И что? — он злобно передёрнул плечами. — Эти публичные места называются кинотеатрами. Они предназначены для тех, кто хочет смотреть кино. Публичные дома предназначены для тех, кто хочет за деньги получить секс. Всё происходит в закрытом пространстве. Точно так же, как ваши религиозные «таинства» проходят в закрытых пространствах. Но если я никому моё творчество не навязываю, то вы мне вашу религиозность как раз навязываете. Кто же ведёт себя неправильно?
— Я не понимаю вас, Алексей, — Валентина съёжилась под его колючим взглядом.
— Всюду эти кресты, купола, распятия напоказ, продажа икон… А монахи, которые бродят по улицам с ящиками для пожертвований? Вам не кажется, что всё это может оскорблять мои чувства, религиозные и нерелигиозные? — он одним махом допил водку из бокала. — Однако я же не требую, чтобы вы снимали кресты с куполов!
— Вы совсем не о том говорите, — журналистка почти испугалась его внезапной вспышки.
— А-а-а… — Кирсанов как-то сразу сник и вяло спросил: — И зачем вы подошли ко мне?
— Я хотела обсудить…
— Вот и обсудили, — его голос сделался почти неслышным в громких звуках музыки.
— Я приду к вам в другой раз…
— Не нужно другого раза, — он пьянел с каждой секундой. — Вы вполне справились с поставленной задачей… Испортили мне настроение к чёртовой матери…
— Не ругайтесь, — она вдруг зарыдала.
— Вот тебе и бабушкино повидло! — Кирсанов развёл руками и растерянно обвёл затуманенным взором шумный зал и, приметив появившегося в дверях Васнецова, позвал его громко: — Андрей!
Юбиляр подошел к нему и увидел заплаканную Валентину.
— Что у вас? Валя, ты чего?
Она шумно шмыгала носом и не отвечала.
— Ну-ка, Лёша, давай отойдём, — Васнецов потянул Кирсанова за собой.
— Ты чего?
— На пару слов.
Они остановились возле музыкантов. Гитары оглушительно звенели.
— Что у вас произошло? — спросил Васнецов.
— Да прилипла она ко мне с вопросами морали и нравственности.
— Про книгу, что ли, рассказывала?
— Про какую книгу? — спросил Кирсанов.
— Она книгу написала недавно, — Васнецов придвинулся к самому уху приятеля, стараясь перекрыть звук испанских гитар. — У неё, знаешь, что-то типа творческого озарения было, обуяло вдохновение.
— И что?
— Написала роман про шикарную римскую проститутку, опубликовала роман… Энотея, кажется, так звали ту куртизанку…
— А я-то при чём тут? — не понимал Кирсанов.
— Ты ни при чём. Тема при чём.
— Какая тема?
— Древний мир, распутная жизнь… Видишь ли, Валентина сама вела, как бы это сказать помягче, весьма вольный образ жизни. Кое-кто из литературных критиков даже сказал, что история Энотеи — это история самой Валентины Енотовой и что даже имя она подобрала своей героине, отталкиваясь от собственной фамилии… Ну, а некоторое время спустя у Валентины начались явные нелады с психикой.
— В каком смысле?
— Начала строчить одну за другой статьи, которые можно рассматривать только как самобичевание.
— Книгу свою ругала?
— И книгу, и свой образ жизни, и разнузданную жизнь всей страны. Каялась, одним словом. С тех пор очень болезненно воспринимает выход в свет любых произведений, где в той или иной степени затрагиваются сексуальные темы.
— Ты книгу читал?
— Так себе. Писатель из Валентины не вышел. Да и роль проповедника нравственности у неё тоже не очень получается. Больше истерики, чем точных слов, а в последнее время нервы у неё просто никудышные. Кроме того, временами на неё находит такое, что и десяток крепких мужиков не утолят её страсть. Силища в ней сексуальная — огромная… Знаешь, некоторые люди не могут справиться с теми или иными своими качествами, которые считают недостатками, но люто ненавидят не себя, а других, в ком видят такие же качества. Иногда они ненавидят целый мир, саму природу человеческую. И ничего не могут с собой поделать. Думаю, что Валя принадлежит к их числу.
Васнецов обернулся и поглядел через весь зал на Валентину. Женщина сидела в стороне от всех, потупив взор, и вяло ковырялась вилкой в своей тарелке.
— А какого рожна ты позвал эту психичку? — спросил Алексей, щурясь.
— На себя посмотри, неврастеник, — Васнецов беззлобно шлёпнул Кирсанова по лбу. — Ты, хоть и мужик, а разошёлся так, будто тебе раскалённую кочергу в задницу вставили. Неужели ты сразу не понял, что у неё голова слабая? Она и мой последний фильм успела дерьмом вымазать из-за того, что я там постельную сцену по полной программе показал.
— Сцену я твою прекрасно помню, но ты ответь, зачем здесь нужна эта Енотова? Тут собрались люди, понимающие друг друга… Или делающие вид, что понимают…
