Тилль - Кельман Даниэль (читать бесплатно полные книги TXT, FB2) 📗
— Что ты хочешь узнать? — повторила Лиз. Она почувствовала укол в груди, полуволнение, полустрах. — Спрашивай что хочешь.
— Мне не подобает, мадам.
— Подобает, если я так говорю.
— Мне не больно оттого, что люди надо мной и Тиллем смеются. Это наша работа.
— Это не вопрос.
— Вопрос, больно ли вашему величеству?
Лиз молчала.
— Больно ли вам, мадам, что все смеются?
— Я тебя не понимаю.
Неле улыбнулась.
— Ты решила задать мне вопрос, который я не в силах понять. Это твое дело. Я ответила, теперь мой черед. Шут — муж тебе?
— Нет, мадам.
— Почему?
— А разве нужна причина?
— Представь себе, да.
— Мы вместе сбежали из дома. Его отца обвинили в колдовстве и казнили, а я тоже не хотела оставаться в деревне, не хотела замуж за штегеровского сына, вот и убежала вместе с ним.
— Почему ты не хотела замуж?
— Все грязь да грязь, мадам, да темнота. Свечи слишком дороги. Всю жизнь сидеть в темноте и есть кашу. Все кашу да кашу. Да и не нравился мне штегеровский сын.
— А Тилль нравится?
— Я же сказала, он мне не муж.
— Твоя очередь спрашивать, — объявила Лиз.
— Тяжело ли, когда ничего нет?
— Мне откуда знать! Сама скажи.
— Нелегко, — сказала Неле. — Нелегко быть без защиты, без родины, без дома, на ветру. Но теперь у меня есть дом.
— Если я тебя прогоню, не будет. Итак, вы сбежали вместе — но почему вы не поженились?
— Нас взял с собой бродячий певец. На первой же рыночной площади мы встретили шута по имени Пирмин. Он нас всему научил, но обращался с нами плохо, кормил мало, и к тому же бил. Мы отправились на север, подальше от войны, добрались почти до моря, но тогда высадились шведы, и мы повернули к западу.
— Ты, Тилль, и Пирмин?
— К тому времени мы снова были вдвоем.
— Вы сбежали от Пирмина?
— Тилль его убил. Можно теперь снова мне спрашивать, мадам?
Лиз помолчала. Может быть, она что-то не так поняла — у Неле был странный крестьянский говор.
— Да, — сказала она наконец, — спрашивай.
— Сколько у вас раньше было служанок?
— Согласно моему брачному договору, мне причитались сорок три слуги и служанки для личного пользования, включая шестерых фрейлин-аристократок, у каждой из которых было по четыре камеристки.
— А сейчас?
— Сейчас моя очередь. Почему вы не поженились? Он тебе не нравится?
— Он мне вместо брата и родителей. Он все, что у меня есть. А я — все, что у него есть.
— Но в мужья ты его не хочешь?
— Моя очередь, мадам.
— Да, твоя.
— Вы хотели его в мужья?
— Кого?
— Его величество. Когда ваше величество выходили замуж за его величество, хотели ли ваше величество замуж за его величество?
— Это было совсем иное, дитя мое.
— Почему?
— То было дело государственной важности, мой отец и министры иностранных дел месяцами вели переговоры. Поэтому я желала выйти за него замуж еще до того, как его увидела.
— А когда ваше величество его увидели?
— Тогда тем более, — сказала Лиз, нахмурившись. Ей больше не нравилась эта беседа.
— Конечно, ведь его величество очень величественны.
Лиз пристально посмотрела Неле в лицо.
Та встретила ее взгляд широко открытыми глазами. Невозможно было понять, смеется ли она.
— Теперь можешь танцевать.
Неле сделала книксен, и представление началось. Ее туфли стучали по паркету, она раскидывала руки, поводила плечами, распущенные волосы летали за ней. Это был сложный танец по последней моде, и исполняла она его грациозно, жаль только, что музыкантов у Лиз больше не было.
Она закрыла глаза и под стук башмаков Неле принялась размышлять, какую вещь продать следующей. У нее оставалось еще несколько картин, в том числе ее портрет, нарисованный тем приятным художником из Делфта, и другой, работы самовлюбленного карлика с огромными усами, так помпезно размахивавшего кистью; ей портрет казался несколько неуклюжим, но, вероятно, он немало стоил. Почти все украшения она давно распродала, но оставалась еще диадема и два или три ожерелья; положение было небезнадежным.
Каблуков больше не было слышно. Лиз открыла глаза. Она была в комнате одна. Когда Неле ушла? Как она посмела? Находясь в присутствии суверена, никто не имеет права удаляться без высочайшего дозволения.
Она выглянула в окно. На траве лежал толстый слой снега, ветви гнулись под тяжестью. Но ведь снегопад только-только начался? Лиз поняла, что не уверена в том, сколько она уже так сидит на стуле между окном и холодным камином с заплатанным покрывалом на коленях. Неле вышла только что или уже давно? Сколько человек Фридрих взял с собой в Майнц, кто ей остался?
Она попыталась сосчитать: повар был с ним, шут тоже, вторая камеристка попросила неделю отпуска, чтобы навестить больных родителей, и вряд ли вернется. Может быть, на кухне еще кто-то есть, а может быть, и нет, откуда ей знать, она на кухне никогда не была. Имелся ночной сторож, по крайней мере, она так полагала — но так как по ночам она не покидала спальни, то никогда его не видела. Виночерпий? Такой пожилой господин весьма благородной наружности, но тут ей подумалось, что, кажется, его очень давно уже не было видно, может быть, он остался в Праге или умер по дороге во время их скитаний — как умер папа́, так ни разу больше ее и не увидев. В Лондоне правил теперь ее брат, которого она почти не знала и от которого помощи ожидать уж точно не приходилось.
Она прислушалась. Что-то шуршало и щелкало неподалеку, но, когда она задержала дыхание, чтобы лучше слышать, звук исчез. Стало совсем тихо.
— Есть здесь кто-нибудь?
Тишина.
Где-то должен быть колокольчик. Если в него позвонить, кто-нибудь придет, так положено, всю жизнь так было. Но где он, этот колокольчик?
Возможно, скоро все переменится. Если Густав Адольф и Фридрих — тот, за кого она чуть было не вышла, и тот, за кого вышла на самом деле — договорятся между собой, то снова будут торжества в Праге, и они вернутся в высокий замок в конце зимы, когда снова начнется война. Так было каждый год: когда падал снег, война прерывалась, а когда возвращались птицы и распускались цветы и таял лед на ручьях, то возвращалась и война.
Кто-то стоял перед ней в комнате.
Это было странно: во-первых, она не звонила, а во-вторых, она никогда раньше не видела этого человека. На мгновение она даже подумала, не надо ли его опасаться. Подосланные убийцы хитры, они могли пробраться куда угодно. Но этот человек не выглядел пугающе: он поклонился, как положено, а когда заговорил, то сказал совсем не то, что следовало бы ожидать от убийцы.
— Мадам, осла увели.
— Какого осла? И кто Он?
— Кто осел?
— Нет, кто Он. Кто Он? — Она показала на него, но этот остолоп ее не понял. — Кто ты?
Он пустился в объяснения. Ей трудно было уследить за его словами, ее немецкий все еще был не очень хорош, а его наречие особенно грубо. Но постепенно она поняла, что он пытается ей объяснить: он отвечает за конюшни; шут, вернувшись, сразу забрал осла. Осла, и Неле тоже забрал. Так они и отбыли втроем.
— Только осла? Другие животные еще на месте?
Он ответил, она не поняла, он ответил снова, и тут оказалось, что других животных не было. Конюшня была пуста. Поэтому ведь, объяснил человек, он и пришел, ему нужна другая работа.
— Но почему шут вернулся? Что с его величеством? Его величество тоже вернулся?
— Вернулся только шут, — объяснил человек, которого ввиду пустой конюшни уже нельзя было назвать конюхом, — вернулся и сразу снова отбыл, только забрал жену и осла и оставил письмо.
— Письмо? Давай его сюда!
Человек запустил руку в правый карман, потом в левый, почесался, снова пошарил в правом кармане, достал сложенный лист бумаги.
— Жаль, что шут забрал осла, — сказал он. — Необычайно умное было животное, шут не имел права его забирать. Я попытался было помешать, но он сыграл со мной отвратительную шутку. Постыдную шутку, не хочу об этом говорить.
