Как открывали мир. Где мороз, а где жара (Из истории путешествий и открытий) - Гумилевская Марта
Путь оказался ужасным. Торосы, бугры, полыньи, которые нужно, по возможности, обходить. Собаки выбивались из сил, приходилось им помогать, а это и богатырям не под силу. Морозы — 40 градусов, а то и сильнее. Когда лед ровный — и такое случалось! — собаки летели, как птицы, — путники на лыжах еле за ними поспевали. Одежда становилась влажной от пота, а сушить ее приходилось теплом собственного тела, в спальном мешке. Лежать в таком компрессе не слишком-то приятно. Руки коченели от мороза, когда приходилось делать записи, перелистывать страницы таблиц. В это время примус уютно шумел, варилась еда, и усталые путники, наевшись, засыпали мертвым сном.
Обычно Нансен шел впереди, отыскивая среди льдов дорогу, умные собаки быстро научились следовать за ним. С каждым днем силы у бедняжек убывали. Иногда нужно было сразу всем рвануть с места, чтобы преодолеть бугор, но никакие окрики не действовали, и тогда приходилось колотить собак палками.
Нансен с ужасом вспоминает об этом:
«…Когда подумаешь об этих великолепных животных, которые верно и безропотно служили нам, пока хватало сил, не получая за это ни награды или ласки… когда вспоминаешь их расставание с жизнью там, на Севере, в ледяной пустыне, бывшей свидетельницей их верной службы, невольно казнишься угрызениями совести».
Между тем путь становился все труднее. Случалось проваливаться вместе с нартами и собаками под молодой лед, обманчиво прикрытый снегом. Чего стоило потом вытаскивать их наверх, страшное дело! А тут еще случилась беда: остановились часы. От усталости притупилось внимание, путники забыли их завести. Нансену стоило немалых трудов поставить часы хотя бы примерно по гринвичскому времени, без которого невозможно точно определиться. А нужно не примерное — точное время! Что делать? Посовещавшись, Нансен и Иогансен благоразумно решили, что не стоит больше тратить драгоценное время, слишком дорого обходится каждый шаг. До полюса оставалось четыреста девятнадцать километров. Вряд ли они выдержат.
И они повернули обратно, к югу, к ближайшей земле.
Приключений — мелких, досадных, усложняющих каждый шаг, — было без счета. Продовольствие подходило к концу. Длинно было бы рассказывать, как путешественникам удалось ступить наконец на твердую землю. Какую? Этого они и сами не знали. Постепенно угасала надежда добраться вовремя до Шпицбергена, и пришлось странникам зимовать на каком-то неведомом острове. Уже давно они жили охотой, запасали на зиму мясо и жир медведей и тюленей. Построили избушку, похожую на нору, и в ней зимовали. Голодать не пришлось, болеть — тоже. Но они страдали от грязи и от выжидательного безделья. Зимовка вдвоем, в первобытной пещере, при тусклом пламени тюленьего жира — дело не веселое. Приходилось со всем мириться, терпеливо ожидая конца полярной ночи. При первой же возможности путники двинулись дальше.
Как-то раз, было это 17 июня 1896 года, Нансен вылез утром из палатки и занялся обычным приготовлением завтрака. Пока еда варилась на примусе, Нансен взобрался на соседний бугор и огляделся вокруг. Было тепло. Дул легкий ветерок, воздух дрожал от птичьего гомона, который доносился с птичьего базара. И вдруг Нансену показалось, что среди общего шума и гама слышится собачий лай. Он окликнул Иогансена, и они вместе стали прислушиваться. Да, как будто лают собаки. Но… Может, это кажется? Хотя… на Земле Франца-Иосифа должна работать английская экспедиция. А там, разумеется, были и собаки. Но вся штука в том, что путешественники так и не знали, где они находятся. Кроме того, казалось невозможным встретиться с экспедицией где-то на краю света, среди снежной пустыни. И все же после завтрака, захватив с собой лыжи, бинокль и ружье, наказав Иогансену следить за каяками, чтобы они не уплыли — а один раз случилось и такое, еле поймали, — Нансен отправился на разведку. Довольно скоро он увидел следы на снегу. Песцы? Вряд ли: у них следы меньше. И снова собачий лай! Право же, Нансен слышал его совершенно отчетливо. А затем и людские голоса. Голоса чужих людей. Он не слышал их почти три года! С тех пор, как сел на «Фрам».
Чем дальше, тем удивительней: из-за поворота вышел человек с собакой. Человек окликнул пса, Нансен различил английскую речь.
«Мы постепенно приближались друг к другу, — вспоминает Нансен. — Я замахал шапкой, человек сделал то же. Потом мы протянули друг другу руки. С одной стороны — цивилизованный европеец в клетчатом английском костюме, в резиновых сапогах, тщательно выбритый и причесанный, благоухающий душистым мылом, запах которого доносился издалека до острого обоняния дикаря. С другой — дикарь, одетый в грязные лохмотья, с длинными, всклокоченными волосами и щетинистой бородой, с лицом настолько почерневшим, что естественного белого цвета нельзя было различить под толстым слоем ворвани и сажи. Ни один из нас не знал, кто был другой и откуда пришел».
— Чертовски рад вас видеть! — говорит незнакомец в клетчатом костюме.
Нансену показалось, что он похож на Джексона, английского полярного исследователя. Ведь именно он должен был работать на Земле Франца-Иосифа.
— Благодарю вас, я тоже, — отвечал дикарь.
— Сколько вас? — спросил незнакомец.
— Нас двое, — отвечал Нансен. — Один там, у кромки льда.
И они пошли дальше, разговаривая так, как будто в их встрече не было ничего необыкновенного. Почему они сразу не представились друг другу, непонятно. Наверное, просто были ошеломлены. Но вдруг незнакомец в клетчатом костюме остановился, пристально вгляделся в своего таинственного собеседника и быстро спросил:
— Да вы не Нансен ли?
— Да, я самый, — улыбнулся Нансен.
— Клянусь, я страшно рад вас видеть! — горячо воскликнул незнакомец в клетчатом костюме.
И тут же выяснилось, что он действительно Джексон, что его экспедиция зимовала очень близко от Нансена — по арктическим меркам, разумеется, — и что он сейчас же попросит кого-нибудь из своих товарищей пойти за Иогансеном.
На этом все беды и все приключения Нансена и Иогансена окончились. Какое это было наслаждение — смыть с себя копоть и ворвань, подстричься, надеть чистое белье и костюмы, любезно выделенные Джексоном из своих запасов! А каким роскошным был обед! А сколько приветственных криков «ура» раздавалось под сумрачными небесами Земли Франца-Иосифа в честь неожиданных, замечательных гостей!
Из разговора выяснилось, что Джексон считал «Фрам» раздавленным льдами и всех спутников Нансена погибшими. Он деликатно не решался расспрашивать своего гостя. Но как-то случайно выяснились обстоятельства санного похода к полюсу, и тогда общий взрыв восторга всех членов экспедиции Джексона, приветственные «ура» и тосты раздались с новой силой.
В августе 1896 года Нансен и Иогансен были доставлены в Норвегию на судне Джексона.
А вскоре подоспел и сам «Фрам». Доблестный корабль выдержал «испытания на сжатие», люди были веселы и здоровы и привезли с собой огромный материал, открывающий тайны околополюсного пространства.
Станция «Северный полюс-1»
Нансен и его товарищи привезли с собой богатейший материал. Огромное «белое пятно» было стерто с карты Центральной Арктики.
Но полюса пока еще никому не удалось достигнуть. И начались, как тогда говорили, «международные скачки к полюсу».
Через год после Нансена известный шведский инженер Соломон Андрэ с двумя спутниками решились открыть полюс с воздуха. Они летели на воздушном шаре (самолетов тогда не было), имея на борту для связи почтовых голубей (радио тоже не было). Свой воздушный шар Андрэ назвал «Орлом».
«Ничто не сломит наши крылья», — сказал отважный аэронавт, но, увы, через три дня смелые путешественники вынуждены были опуститься на лед, а еще через три месяца погибли. Только тридцать три года спустя тела их были найдены и похоронены в Швеции со всеми почестями, какие подобают героям.
После двадцати трех лет труда на далеком Севере, после трех неудавшихся попыток с помощью гренландских эскимосов и одного негра американец Роберт Пири достиг наконец цели. Главная заслуга его заключалась в том, что он великолепно задумал и блестяще выполнил план похода к полюсу. Оп шел на собаках и доказал, что собаки — лучший транспорт для арктических путешествий. Его сопровождали вспомогательные партии; каждая из них доходила до определенного места, строила для Пири снежный домик — иглу, — оставляла там продовольствие и возвращалась обратно. У Пири было 40 собак — не 28, как у Нансена. Он не уставал так, как Нансен, потому что вспомогательные партии готовили для него все необходимое — жилье и продовольствие, а собакам давали, пока хватало, специальный собачий корм, а потом слабых убивали и кормили ими более сильных. Та самая вынужденная жестокость, о которой с такой горечью вспоминал Нансен. Когда последняя вспомогательная партия выполнила свою задачу, Пири остался один со своими помощниками — эскимосами и негром. Силы их не были растрачены, и полюса они достигли без особых приключений.
