Перепутья - Венуолис Антанас (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Длинный и кровавый счет могли предъявить крестоносцы литовцам за минувшие два века, и не знали они пощады к побежденным. Но не были милосерднее и помогающие крестоносцам чужеземцы — англичане, французы, саксонцы, баварцы, бургундцы и другие рыцари, которые искали спасения и отпущения грехов, никогда прежде в Литве не бывали, литовцев даже в глаза не видели и никаких столкновений или ссор с ними не имели. Литовцев они считали врагами потому, что те были язычниками! И какой-нибудь чужеземец в сверкающем шлеме и доспехах, благородный рыцарь с родовым гербом и священными реликвиями на своем щите, проникался жалостью к мошке и собаке, но язычников уничтожал как саранчу. И никакая логика тех времен, никакая философия не осуждала такую жестокость, и не вздрагивало сердце ни у папы римского, ни у императора при известии о том, что мечом и огнем опустошены большие пространства, населенные язычниками. Если позже на выжженных землях находили несколько сотен человек и крестили их, в христианских соборах звучало «Te deum laudamus», и все ликовали, ибо это означало, что крестоносцы достигли нескольких целей: разбили врага, мешавшего росту ордена, расширили владения, управляемые христианами, и проявили величайшую милость, но понятиям тех времен, к нескольким сотням человек, окрестив их.
Яростно напали на Литву банды крестоносцев и их чужеземных помощников. Поначалу дела у них шли неплохо. Всадники миснийского маркграфа Фридриха под его личным командованием напали на один замок на полпути между Каунасом и Кернаве и очень быстро овладели им. Другой такой же маленький замок осадили князья Силезии и после двухдневного штурма тоже взяли. Гарнизон защитников вырезали, людей сначала ограбили, потом окрестили, хотя все они уже были крещены Ягайлой.
Великий магистр ордена вместе с Глихенами, Плауэнами и князьями немецкого Приморья продирался сквозь дремучие леса и приближался к Тракай. Удачи сопутствовали союзникам и в столкновениях с войском Скиргайлы; и только однажды они встретили сильное сопротивление и с немалыми потерями были вынуждены отойти от Пуни. Выровняв фронт и до поры оставив в стороне Пуню, Алитус и Меркине, крестоносцы спешили в Тракай и Вильнюс.
Однако весь этот поход, все столь легкие победы теряли свое значение из-за действий князя Витаутаса. Князь не столько воевал, сколько выжидал и собирал бояр и людей Скиргайлы и Ягайлы. С каждым днем возрастало княжеское войско, а он вместо того, чтобы всем фронтом, как было договорено, двигаться на восток и прежде всего окружить Тракай и Вильнюс, до сих пор даже Кернаве не взял. Таким образом весь фронт повернул не на восток, а на северо-восток. И великий магистр в ожидании Витаутаса занимался грабежами и опустошением края.
Чтобы не вызвать подозрения крестоносцев и общее недовольство союзников, князь Витаутас из окрестностей Укмерге продвинулся на юг, в один осенний вечер со своими полками приблизился к Нерис и по берегу направился к Кернаве. Стараясь не выдать себя, передние части княжеского войска под командованием братьев Книстаутасов, рыцаря Греже и боярина Минтаутаса держались тихо и не разводили костров. Дорога проходила по высокому берегу реки. Князь Витаутас верхом на коне поднялся на один из Трех курганов и огляделся: на западе уже потухала вечерняя заря, а на юго-востоке, там, где свирепствовали крестоносцы и их союзники, во многих местах пылали пожары, и красные всполохи огня по всему небу отмечали области, которые уже захватили союзники.
Долго смотрел князь Витаутас на угасающие и вновь разгорающиеся вдали пожары. Не доносились до кургана ни возгласы захватчиков, ни крики и плачи убиваемых людей. И казалось, что там, где бушевал огонь и сверкали мечи, было так же тихо и спокойно, как здесь. Однако нетрудно было вообразить, что творилось там и какие чувства обуревали князя и его спутников, когда они смотрели на море огня. Страшно было им не потому, что там от меча гибнут люди, а огонь уничтожает их скарб и жилища, но страшно было потому, что плач несчастных и их зубовный скрежет не возносится вместе с пламенем, не распространяется широко вокруг вместе с заревом пожаров, и невинно проливаемая кровь не взывает к небу, а лишь тихо струится и впитывается в землю.
Но великая цель «оправдывает» средства!
Хотя в душе князь и его бояре жалели литовцев, как людей одной с ними крови, но, видимо, не больше, чем волк жалеет волка, когда тот попадает в зубы к собакам охотника. Может быть, князь и его бояре больше завидовали добыче и успеху крестоносцев и их союзников, нежели сочувствовали гибнущим литовцам, которые подчинялись Скиргайле и Ягайле. Да, литовцы были одной крови с князем Витаутасом, и все-таки они его враги; это была сила, при помощи которой Ягайла изгнал его из Литвы, отнял у него Тракайское княжество, русские земли. Если бы князь и сегодня, и в будущем мог полагаться только на свои силы, он, скорее всего, набросился бы на не нужных уже крестоносцев и их союзников и, отняв у них добычу, один пошел бы на Тракай и Вильнюс. Сейчас же он берег только своих жемайтийцев да еще опасался, как бы не понесли больших потерь крестоносцы, которые, сильные и могучие, теперь были нужны ему. А вот литовцев Скиргайлы и Ягайлы князь Витаутас не жалел и сам шел уничтожать их. Чтобы побудить крестоносцев и их союзников к походу на Литву, он даже повесил несколько десятков своих любимых жемайтийских бояр, восставших против ордена.
Долго смотрел князь с высокого берега Нерис на море огня и молчал. И когда фыркала чья-нибудь лошадь или кто-то из бояр мечом задевал за доспехи, все оборачивались, призывая к тишине.
На небосводе и внизу, в реке, светились отблески пожаров, сверкали звезды, и легкий ветерок приносил из долины потоки теплого воздуха и запах преющих осенних листьев…
Приказав окружать Кернаве, князь Витаутас с несколькими боярами и комтуром Германом спустился вниз, в долину Трех курганов. Когда-то здесь было святилище, стоял жертвенник и горел вечный огонь. Жертвенник сохранился и поныне, но священный огонь уже погас, жрецы разбежались, и ветер носил еще теплый пепел. Охраняли этот жертвенник три кургана и столетние дуплистые дубы. Некоторые дубы были уже вырублены, а остальные все еще росли на склонах курганов. Много раз вильнюсский староста поляк Клеменс из Москожова посылал сюда своих людей, чтобы они погасили вечный огонь, вырубили священные дубы, разрушили жертвенник и разогнали молящихся язычников, но к утру жертвенник снова вырастал и снова теплился огонь. Люди говорили о чудесах и тайно посещали это священное место.
Бояре схватили старика, собирающего хворост на склоне кургана, и привели к князю.
— Ты кто такой? — спросил князь.
— Слуга богов, — ответил старик.
— А что ты здесь делаешь?
— Хворост собираю, чтобы принести последнюю жертву Праамжюсу.
— А где эта твоя жертва?
— Здесь она! — И старик пальцем показал на свое сердце.
— А знаешь ли ты, что поклоняться старым богам запрещено?
— Люди не вольны в этом.
— Знаешь ли ты, с кем разговариваешь?
— Знаю, государь, и вижу твое светлое чело, хотя уже помутнели глаза мои.
— Я накажу тебя.
— И ты в воле богов.
— Не богохульствуй, невежда, — пристыдил его комтур Герман, — признай одного истинного бога, прими от нас крещение святое и получишь в раю жизнь вечную!
— Крестоносец, ты слишком ничтожен, чтобы произносить имя господа! И не вам пребывать на его вечных небесах!
— Светлейший государь, — прошептал князю комтур Герман, — мы его ad majorem dei gloriam окрестим, а потом…
— Оставьте его, — приказал князь и, пришпорив коня, сказал старику: — Покой тебе, слуга богов!
— Князь, чего не имеешь сам, того не можешь дать другим. — И жрец положил на жертвенник связку дров, чтобы принести последнюю жертву Праамжюсу.
Заночевал князь на вершине одного из Трех курганов. Он долго с тревогой смотрел на зарево пожаров. Запали ему в сердце последние слова жреца: «чего не имеешь сам, того не можешь дать другим», и он долго не мог заснуть.
