Любовь и корона - Карнович Евгений Петрович (читать книги полностью .txt) 📗
– Видно, опять нами будет распоряжаться непрошеный немец, – заговорили в войске.
– Видно, опять на наш счет будет разживаться выскочка-иноземец, – твердили недовольные. И такие речи находили всюду отголосок, возбуждая общее неудовольствие против правительницы.
Сторонники цесаревны Елизаветы не упускали случая подбивать всех, кого только было можно, против Линара, очень хорошо понимая, что враждебные к нему чувства русских неминуемо должны будут отражаться и на Анне Леопольдовне. Между тем тайная канцелярия не действовала уже с прежней строгостью и чуткостью, так как шпионство и крутые меры были не по душе доброй Анне Леопольдовне.
Сама правительница, беспечная и неосмотрительная, поступала так, как будто она не только не желала прекратить враждебные о ней толки, но как будто нарочно хотела еще более усилить их. Народ, впрочем, не был нисколько ожесточен и раздражен против нее лично, но она, не показываясь никогда среди него, вселяла тем самым к себе полное равнодушие, тогда как, наоборот, соперница ее, Елизавета, делала все, чтобы приобрести доброе к себе расположение среди простонародья. В то же время и гвардия, за исключением немногих горячих приверженцев правительницы, не выказывала к ней особенной преданности, явно выражая это чувство Елизавете, расщедривавшейся к солдатам выше своих средств.
Анна Леопольдовна не заботилась нисколько о том, чтобы скрывать свои отношения к Линару. Разлад ее с мужем был известен всем; рассказы о таинственном назначении «третьего» сада распространялись по всему городу. Обнаруживались и другие соблазнительные поступки молодой женщины, несомненно умной и от природы не склонной к разврату…
Рассказы обо всем этом быстро, а вдобавок с разными преувеличениями и прикрасами, переходили от одного к другому, и прежняя молва об Анне Леопольдовне, как о женщине стыдливой и скромной, заменилась совсем иным говором.
– Как ни тяжело было при Анне Иоановне, из-за проклятого Бирона, – толковали теперь русские, – но все-таки не было того, что делается ныне: разве мы можем знать, чьим детям впоследствии будем служить, если не станет нынешнего государя?..
В этих немногих словах произносилось ужасное осуждение над правительницей. Видно было, что русские легче мирились с суровым гнетом, господствовавшим в царствование Анны Иоановны, нежели с супружеской неверностью ее племянницы, правление которой было кротко и милостиво.
Между тем, несмотря на свое ничтожество, принц Антон своей простотою и обходительностью начал приобретать в войске расположение, и вот стала ходить глухая молва, будто Остерман, видя то опасное положение, в каком находится правительница, и не надеясь поддержать ее власть, намеревается заменить Анну Леопольдовну принцем Антоном и даже провозгласить его императором, если только он, отрекшись от лютеранства, перейдет в православие. Таким образом, шаткой власти Анны Леопольдовны начинала грозить еще новая опасность со стороны хотя и самого близкого ей, по-видимому, человека, но в то же время настолько уже отчужденного от нее ею же самой, что не было бы ничего удивительного, если бы он стал, наконец, в ряды ее врагов.
Однажды во дворцовом карауле стоял капитан семеновского полка, один из самых усердных приверженцев цесаревны Елизаветы и на которого по этому поводу падало сильное подозрение, так что он каждый день должен был ожидать преследования и допроса. Принц велел позвать его к себе. Капитан, хотя и храбрый воин, струсил, однако, при такой неожиданности.
– Что с тобой? – спросил принц капитана в присутствии других, – я слышал, что ты грустишь. Разве ты чем-нибудь недоволен?
Капитан отвечал принцу, что он имеет к тому уважительные причины и что он действительно впадает иногда в глубокое, невыносимое горе. Он рассказал при этом генералиссимусу, что у него на руках большая семья, которую он с трудом содержит, так как у него нет ничего, кроме маленького имения около Москвы, от которого он не получает почти никаких выгод, потому что, находясь на службе в Петербурге, не имеет возможности хозяйничать сам.
– Я ваш полковник, – начал принц, выслушав горевавшего капитана, – и желаю, чтобы вы все были счастливы и сделались моими добрыми друзьями. Обращайтесь ко мне с полной доверенностью и будьте уверены, что я всегда буду поступать так, как поступаю теперь.
С этими словами принц подал изумленному капитану кошелек, в котором лежало триста червонцев, и просил его принять эти деньги как дружеский подарок.
Одобрительный говор о таком поступке принца не замедлил, разумеется, распространиться по всей гвардии, и молва о щедрости и ласковом обращении принца дошла в тот же день до сторонников цесаревны и до нее самой. И они, и она увидели теперь, что принц в отношении к гвардейцам начинает поступать так, чтобы отвлечь их от цесаревны, которая, в свою очередь, подумала, что принц может действовать таким образом не иначе, как только с согласия правительницы, и что при этом условии он будет иметь в своем распоряжении большие суммы, тогда как при постоянном безденежье Елизаветы ей невозможно будет тягаться в щедрости с супругом Анны Леопольдовны. Все приверженцы цесаревны заволновались, засуетились при мысли, что если дело пойдет так далее, то шпаги и штыки гвардейцев легко могут оказаться на стороне правительницы и оградить ее власть от всяких злоумышленных покушений.
Но если принц начал действовать на гвардейцев или с расчетом приобрести их преданность в пользу правительницы, или только в личных своих видах, то сама она поступала по-прежнему, отдаляясь все более и более от всяких непосредственных сношений с гвардией, и в то же время, отвлекаемая постоянными беседами с Линаром, начала реже и небрежнее заниматься государственными делами, влияние на которые со стороны ее любимца становилось все сильнее, почему и заговорили, что вскоре все будет зависеть от него одного, что все будет делаться только по его желанию. Министры и царедворцы, ненавидя его в душе, спешили, однако, наперерыв раболепствовать перед ним и угождать ему на каждом шагу, так что Линар из посланника иностранной державы начал постепенно превращаться в будущего полномочного правителя империи. Любовь, привязанность и доверие молодой женщины открывали теперь этому чужеземцу широкую дорогу к безграничной власти над русским народом, и не было никакого сомнения, что Линар воспользуется благоприятными для него обстоятельствами с жадностью умного и смелого честолюбца.
Безгранично предавшись Линару, правительница, казалось, забывала обо всем, к чему обязывало ее исключительное, первенствующее положение ее в государстве. В ней окончательно замерло стремление к власти, которую она, как тяжелое бремя, собиралась передать избраннику своего сердца. Заботы о делах государственных утомляли; врожденная ее беспечность проявлялась резко во всем, начиная с важных дел и кончая мелочами домашней жизни. Доклады министрам назначались все реже и реже, разговоры с ее ближайшими сотрудниками о политике и внутренних порядках в государстве не представляли для влюбленной женщины ничего занимательного. Ее развлекало чтение Линаром вслух потрясающих немецких драм и сентиментальных романов; ее занимали то веселые, то серьезные его беседы, и подолгу заслушивалась она его приятно затрагивавшего душу пения с аккомпанементом клавикорд.
Теперь для правительницы осуществилась та жизнь, о какой мечталось в то время, когда Миних предлагал ей корону, которую она торопливо отвергла, всегда, впрочем, готовая променять и блеск, и величие, и славу на любовь и на тихую, спокойную жизнь с тем, кто ей был мил и дорог.
Чуждаясь большого общества, Анна Леопольдовна ограничивалась небольшим избранным кружком, в который, нужно сказать это к чести молодой женщины, открывали доступ ум и образование. Пышные наряды, модная прическа, корсет и фижмы она считала для себя невыносимой пыткой. Обыкновенно она повязывала голову белым платочком и в самой простой домашней одежде являлась к обедне в придворную церковь, в публике и за обедом, возбуждая этим насмешливую болтовню придворных. После обеда она садилась играть в карты. Постоянными и любимыми ее партнерами были: Линар, маркиз Ботта, английский посланник Финч и брат фельдмаршала Миниха. Прочие иностранные посланники, а также и придворные сановники никогда не допускались в эту партию, которая собиралась в комнатах Юлианы; исключение бывало, да и то редко, для принца Антона, если только он почему-либо успевал на короткое время заслужить особое расположение супруги.
