Любовь и корона - Карнович Евгений Петрович (читать книги полностью .txt) 📗
– Уступить тебе его?.. – с удивлением спросила Юлиана. – Значит, я не буду женой моего мужа?.. Он будет твоим лю… – Юлиана не договорила последнего слова и только слабым движением головы выразила свое несогласие…
– Но ведь ты его не любишь, ты не будешь ревновать его ко мне, а между тем ты навсегда устроишь этим мое спокойствие, мое счастье… Ты отнимешь у моих врагов повод говорить обо мне то, что говорят они теперь, а Мориц будет иметь возможность навсегда остаться в России.
– Какое, однако, странное будет супружество! – с горькой усмешкой заметила Юлиана. – Но, положим, что я, как ни тяжело, как ни ужасно будет это для меня, соглашусь на такое унизительное замужество, но согласится ли Мориц на подобный брак?..
– Он, наверно, согласится! – с живостью подхватила правительница, твердо уверенная, что Динар из любви к ней решится на все.
– В таком случае я не стану тебе противоречить… Знай, Анна, что я буду любить тебя по-прежнему, ты ни в чем не виновата, ты ослеплена Морицом, но его я буду презирать и ненавидеть – он продает себя тебе…
Анна вздрогнула и с изумлением посмотрела на свою подругу.
– Ты, – продолжала Юлиана, – наделишь его богатством, ты осыплешь его почестями, а я, как законная его жена, буду разделять с ним все милости, оказанные ему тобой… Как это будет хорошо!.. – с нервным хохотом проговорила молодая девушка. – Но зато и я с моей стороны предложу ему одно условие: пусть он предоставит мне полную свободу… Я молода, как ты; я так же, как ты, могу любить и, выйдя замуж за Линара, я без оглядки отдамся тому, кого полюблю, как ты полюбила Морица…
Юлиана громко зарыдала. Анна Леопольдовна совершенно растерялась, на глазах у нее выступили слезы. Она с ужасом поняла, до какой степени она унизила преданную ей девушку таким предложением.
– Если ты не хочешь выйти замуж за Линара, то и не будем ни говорить, ни вспоминать об этом… Я сама не решилась бы даже и заговорить с тобой о подобной сделке, на это навел меня Остерман… Ты знаешь, как я люблю тебя, и клянусь тебе, что я не хочу не только сделать тебя несчастной на всю жизнь, но не желаю даже быть причиной минутного твоего огорчения? Прости меня за то, что я неумышленно оскорбила тебя…
– Ты позволишь мне от себя переговорить с баронессой? – спросила Юлиана, утирая слезы. – Она так близка с Линаром и, как ты знаешь, уже заводила со мной об этом речь. Мы оба, как оказывается, здесь ровно ни при чем, за нас вздумали хлопотать другие.
Анна Леопольдовна призадумалась, как будто соображая что-то.
– Зачем говорить с баронессой… Забудем весь наш нынешний разговор… ты вольна поступать как хочешь… Впрочем, если находишь нужным, то поговори и с ней, – равнодушно после некоторого молчания добавила Анна. – Баронесса действительно близка с Линаром, и быть может… – Она как будто опомнилась, замолчала и, охватив рукой Юлиану за тоненькую ее талию, повела ее на террасу.
Долго еще беседовали между собой подруги, и разговор их мало-помалу становился спокойнее, и вот уже послышался обычный веселый смех молодой девушки. Можно было предположить, что она и Анна так или иначе поладили между собой или не касались более взволновавшего их вопроса, а вели обычную беседу.
В назначенный баронессой Шенберг срок она была в кабинете Остермана, который принял ее чрезвычайно любезно, заявив ей, прежде всего, что по его докладу правительница приказала прекратить начатое о бароне Шенберге дело, причем ее высочеству угодно было добавить, что барон будет прилично вознагражден за те неприятности, какие пришлось ему испытать совершенно безвинно.
– Уж вы благоволите простить меня, высокоуважаемая баронесса, – проговорил Остерман, – за то, что я не послушался вас и доложил ее высочеству о вашем супруге. Минута вышла самая благоприятная, и не следовало упускать ее, да и пора кончить это прискорбное дело…
– Напротив, я вам очень благодарна, милый граф. Вы всегда бываете так любезны и предусмотрительны, – и в знак благоволения баронесса протянула к губам Остермана для поцелуя свою руку. – Ну, а что же скажете по делу Линара?..
– Нужно будет ваше содействие согласно воле правительницы… – пробормотал министр.
– Согласно воле правительницы?.. Какой вы, однако, негодный старый болтун, тотчас же поехали во дворец и разболтали… – прикрикнула баронесса.
– Но ведь ее высочество приняла это предложение благосклонно. Правительница, как я мог заметить, находит, что мысль о браке Линара с девицей Менгден положит конец всем нынешним вздорным толкам.
– И вы, чего доброго, рассказали, что я надоумила вас на это? – с видом неудовольствия спросила баронесса, хотя в душе и желала услышать положительный ответ на этот вопрос, так как предположение о браке Линара было, по заявлению Остермана, принято правительницей.
– Конечно… конечно… – замямлил лгавший беззастенчиво Остерман. – С моей стороны было бы крайне недобросовестно присваивать себе то, что не принадлежит мне. Ну, а как поступили вы, баронесса? Упомянули ли обо мне Юлиане, или нет?..
– Ни полслова!.. – с бессовестностью отрезала баронесса. – Так как предложение о браке с Линаром Юлиана приняла с сильным раздражением, то я находила недобросовестным примешивать вас к этому делу. Вы знаете, что я вовсе не болтлива. Впрочем, вот что, если об этом станут говорить, то пропускайте, пожалуйста, мимо ушей, а то, чего доброго, нас захотят перессорить тогда именно, когда нам нужно действовать союзными силами. Я вам должна сказать, что я с графом Линаром чрезвычайно близка, он вполне откровенен со мной; и с какой любовью, с каким уважением он всегда отзывается о вас!.. Вы будете необходимым для него человеком, а он для вас – самой надежной, самой дружеской поддержкой. Положим, что теперь вы сильный, можно даже сказать, всемогущий министр, но прочно ли ваше положение? Вы, конечно, знаете, что здесь, в России, можно каждую минуту так… – и при этом баронесса сделала в воздухе быстрое движение рукой, показывая наглядно, как может кувырком полететь Остерман с занимаемого им теперь высокого места.
Министр сильно крякнул и сделал кислую гримасу.
– Ведь вам очень хорошо жилось при герцоге Курляндском? Не правда ли? Ну, и теперь будет то же самое. Я должна признаться вам, что сватовство это я затеяла по мысли самого Линара. Сказать между нами, он очень верно понимает свое шаткое, ложное положение: его во всякое время могут отозвать из России, да и кроме того, против него начинает слышаться здесь сильный ропот; брак с Юлианой прекратит все толки. Притом, несмотря на те щедрости, которые ему уже оказала правительница, его денежные дела далеко не в блестящем положении: он всегда жил, да и теперь живет слишком роскошно, гораздо выше своих скромных средств. У него множество долгов… Понимаете?
Остерман, казалось, не столько слушал свою собеседницу, сколько соображал что-то, кивая лишь по временам головой в знак согласия.
– Положим, впрочем, что мы, так или иначе, сладим эту свадьбу, но как же мы пристроим Линара по службе? – спросила баронесса.
– Это легко будет сделать, – перебил Остерман, – теперь есть при дворе высокая, никем не занятая должность: правительница, если только ей это будет угодно, может назначить графа Линара обер-камергером.
– Ну и прекрасно! – вскрикнула баронесса. – Значит, он будет на той же должности, которую занимал герцог?..
– Да, – отрывисто ответил Остерман.
Затем, поговорив еще о женихе и о невесте, баронесса сказала графу, что ей пора отправиться домой, так как к ней около этого времени должен был приехать Линар для окончательных переговоров.
XXXIII
Сидя за письменным столом в своем богато убранном кабинете, маркиз де ла Шетарди готовил для отправки в Париж депешу, в которой были между прочим следующие строки: «Впечатление, произведенное здесь милостями, оказываемыми графу Линару, было сильнее, чем я ожидал. В этом видят верный признак несомненной и еще большей благосклонности; и трудно выразить досаду, с которой русские, вспоминая прошедшее, говорят, что они теперь находятся накануне того, чтобы опять подчиниться произволу фаворита. Даже женщины, которые здесь более, чем в других странах, приучены к сдержанности, и те не стесняются вовсе в своих речах». Эти строки, написанные наблюдательным дипломатом, показывают, до какой степени стали вредить правительнице ее отношения к Линару, – отношения, которые представлялось необходимым если не прекратить вовсе, то, по крайней мере, прикрыть их. Остерман принялся хлопотать о последнем, склоняя Анну Леопольдовну, по мысли баронессы Шенберг, на брак Линара с Юлианой. Тем не менее он очень хорошо понимал, что такое средство может быть хорошо только отчасти и то лишь на короткое время, потому что тайная цель подготовленного брака так или иначе, но, во всяком случае, должна будет вскоре обнаружиться, и тогда послышится еще больший ропот и почувствуется еще сильнейшее негодование. Остерман даже раскаивался в своем вмешательстве в эту затею, опасаясь, что браком Линара с Юлианой еще более упрочится положение графа в России. Умный министр, одураченный бойкой женщиной, и, по-видимому, доброхотствуя как нельзя более Линару и заискивая в нем для себя поддержки, подумывал, однако, и о том, не лучше ли будет воспользоваться предстоящей кратковременной отлучкой фаворита из Петербурга и устроить дело так, чтобы Линар сюда более не возвращался и чтобы правительница, погоревав некоторое время о дорогом для нее человеке, сошлась бы, наконец, с принцем Антоном, на которого Остерман имел такое сильное влияние и которому в душе сочувствовал гораздо более, нежели его супруге.
