Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Засверкали палаши и сабли, зазвенело, завизжало, сшибаясь, железо. Одним из первых был срублен сам генерал Воберснова дюжим и ловким драгуном.
Стрельба шла только в центре и на левом фланге. На правом рубились конные полки. Именно здесь и решалась судьба всего сражения.
Это понимал и Салтыков и Вебель, облеченный правами римского диктатора.
Но диктатор исчерпал все свои резервы, у Салтыкова было кое-что про запас. Кто-то из адъютантов в расчете на уши главнокомандующего сказал довольно громко:
— Надо бы казаков на помощь драгунам.
На что Салтыков, полуобернувшись, ответил:
— А кто тогда гнать будет убегающих? Вы?
И прусские кирасиры, потеряв своего командующего, затоптанного в болотную грязь у ручья, наконец не выдержали, повернули назад и поскакали врассыпную к дороге, устремляясь в сторону Цюллихау и в Цихерциг.
Бегство конницы послужило сигналом к отступлению и полкам Каница.
— Связной Краснощекова!
Казаку с лихо закрученными усами Салтыков сказал ласково:
— Скачи, братец, скажи Федору Ивановичу, пусть проводит бегущих, пока не стемнеет.
Пятичасовая битва закончилась поражением Веделя, так опрометчиво обещавшего королю явиться с победой.
Горький стыд не позволил генералу сразу предстать пред светлые очи его величества. Собрав остатки разбежавшегося войска, он через день послал Малаховского атаковать русских:
— Они ныне пьют на радостях, вы их застанете врасплох.
Ведель был прав, русские действительно пили, отмечая победу, но врасплох себя застать не позволили. О приближении пруссаков предупредили казачьи разъезды, и пушки Матвея Толстого встретили их густой картечью и завернули назад, сбив с коней человек тридцать.
Убитые не шевелились, но раненые пытались подыматься, к ним бросались русские солдаты. Многим пруссакам подумал ось: «Бегут добивать».
Однако никого не убили, наоборот, помогли подняться и повели к полковым лекарям для перевязок.
Дивно было для прусских солдат такое отношение, дивно. После Цорндорфа они же по приказу короля сбрасывали раненых русских солдат в ямы вместе с убитыми. И закапывали живых еще.
— За что ж вы нас так-то? За что? Мы ж ваших…
— Э-э, братцы, чай, мы не звери, раненых-то убивать. На бою — понятно, а так… и рука не поднимется, потому как грех.
Салтыков сразу же приказал собирать оружие, подсчитать трофеи и потери, а также рыть братские могилы для всех убитых — для русских и прусских солдат.
— Теперь они все равны, — сказал он. — И долг живых позаботиться об их последнем пристанище.
Солдаты у костров меж собой судачили:
— А наш-то… А? Каков? Вот те и курочка.
— Орел, братцы, ей-ей, орел.
— А солдату отец родной, пра слово. Да за ним мы…
— И пленных велел покормить, а их боле тыщи.
Потери русских оказались чуть не в пять раз меньше — восемьсот девяносто два человека, пруссаков было похоронено четыре тысячи двести двадцать восемь человек. Ружей на поле собрано две тысячи двести двадцать две штуки и четырнадцать вражеских пушек, много знамен.
13. Запоздавший союзник
Зная об интересе императрицы к подробностям, Салтыков в своей реляции обстоятельно описал Пальцигское сражение, перечислил потери, трофеи и в конце похвалил храбрость и стойкость солдат, отметил их гуманное отношение к поверженному врагу: «…Многие наши легко раненные неприятельских тяжело раненных на себе из опасности выносили, солдаты наши своим хлебом и водою, в коей сами великую нужду тогда имели, их снабжали… похвальный, беспримерный поступок солдатства всех чужестранных волонтеров в удивление привел».
Король Фридрих II после Пальцигского сокрушительного поражения, напротив, в мрачных чувствах пребывал, изливая их в письме брату Генриху: «Осужденный в чистилище не в худшем положении, нежели я. Мы нищие, у которых все отнято, у нас ничего не осталось, кроме чести, и я сделаю все возможное, чтобы спасти ее».
— Ну что, господа, дорога на Франкфурт свободна. Пришла пора брать его, — сказал Салтыков, собрав генералов и выразительно посмотрел на Вильбуа. — Сие я решил доверить вам, друг мой.
— Спасибо, ваше сиятельство, — отвечал Вильбуа.
— Надо и Кроссен брать, — сказал Чернышев. — Там, по слухам, Малаховский окопался.
— Я согласен с вами, Захар Григорьевич, и поручаю вашим заботам его. Не думаю, что Малаховскому удастся отстоять город после конфузии перед пушками Толстого. Я с армией двинусь следом и спешить очень не смогу, много раненых, да и телеги худы, уж не говоря о лошадях и быках.
— А где же наши союзники? — спросил Панин. — Не то что к драке, а и к дележу опаздывают.
— Получил я письмо от австрийского генерала Лаудона, пишет, что-он с двадцатитысячным войском отправлен главнокомандующим графом Дауном к Одеру и где-то через три-четыре перехода должен с нами соединиться.
— Двадцать тысяч — это неплохо, — заметил Тотлебен.
— А вот другой австрийский генерал Гаддик пишет, что Фридрих идет в Бобергсберг, а оттуда нацеливается на Кроссен. Так что тебе надо поспешать, Захар Григорьевич, дабы упредить его. Кроме того, этот Гаддик просит меня навести понтоны через Одер против Фюрстенберга, чтобы австрийцы по ним могли переправить пехоту, конница по причине засухи пройдет вброд.
— И что вы ему ответили? — спросил Панин.
— Ответил, что в ночь на двадцать второе мост наведем. Союзникам помогать надо. Фаст с Мордвиновым займутся этим, поскольку к битве не приобщались.
— Но вы же сами, ваше сиятельство, приказали нам стоять на Гольценской дороге, — вздумал обидеться Фаст.
— Я знаю, бригадир, и вполне ценю ваше старание, но кто-то же должен ставить мост. Кто? Посоветуйте.
Фаст был смущен. Кого он мог «посоветовать», если почти все присутствующие только что вышли из сражения, кое-кто с ранениями.
— Просто обидно, — пробормотал он, — мол, раз к битве не приобщались…
— Если обидел, прости, братец, — сказал Салтыков с искренним раскаяньем. — Прости старика за оговорку.
Уже на следующий день Вильбуа и Чернышев отправились на север исполнять приказ главнокомандующего.
Вскоре двинулся за ними и Салтыков с армией и длиннющим обозом. Над головами висела пыль, жарило нещадное солнце, и за скрипом тысяч телег не было слышно жаворонков, висевших в голубом поднебесье.
К ночи 22 июля в условленном месте отряды Фаста и Мордвинова навели понтонный мост через Одер и даже при въезде на него приколотили лист фанеры, на котором написали русское: «Добро пожаловать, друзья!»
Но когда русская армия пришла в деревню Ауер, к Салтыкову с большой и пышной свитой прибыл австрийский генерал, только что воспользовавшийся мостом.
— Генерал Гаддик? — высказал догадку Салтыков, протягивая союзнику руку для пожатия.
— Отнюдь, ваше превосходительство, — улыбнулся австриец. — Генерал, но… Лаудон. Ваш покорный слуга. Разве не ждали?
— Но Гаддик тоже писал, просил мост построить, — несколько смешался граф.
— Мост вполне пригодился моей свите, ваше сиятельство. А что касается Гаддика, то он повернул назад на соединение с графом Дауном.
— Зачем же тогда просил мост у меня?
— Он действительно хотел перейти сюда на вашу сторону, чтоб вместе идти на Франкфурт и далее на Берлин. Но Фридрих неожиданно повернул на Дауна, видимо, решив, что с нашим уходом он ослаблен. Пришлось и Гаддику поворачивать назад и спешить к Дауну на помощь.
— Понятно, — вздохнул Салтыков. — Это извиняет его поступок.
— И еще, ваше сиятельство, граф Даун поручил мне просить у вас помощи.
— У меня? — удивился Салтыков.
— Тысяч двадцать-тридцать пехоты, чтобы наконец прикончить этого неугомонного Фридриха.
— Странно, генерал, очень странно. Вы обещали мне помощь, которую я так и не получил. Теперь зовете меня на выручку.
— Но вы только что одержали блестящую победу под Пальцигом, почему бы вам не продолжить это победное шествие, граф?
