Ганнибал-Победитель - Алин Гуннель (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
Тут мысли мои совершенно естественным образом обратились к трагедии Эсхила «Персы», а именно к тому её месту, где на сцену выходит мать царя Атосса и, повернувшись к хору, рассказывает, что ей приснился очень взволновавший её сон. Она просит растолковать его ей.
Во сне она видела, как её сын Ксеркс впрягает в свою колесницу двух высокородных дам. Он хочет, чтобы его везли Европа и Азия. Азия не стала противиться, а «послушно удила взяла». Европа же заартачилась: разорвав руками конскую упряжь, она сбросила вожжи «и сломала пополам ярмо» [130]. В ту же минуту Ксеркс упал наземь.
В этом месте размышлений я вдруг ощущаю в душе необыкновенное ликование. «Европа — это же финикийское название!» — осеняет меня, и я мгновенно понимаю, что теперь обрёл весьма конкретный предмет для разговора с Ганнибалом.
Однако я не удерживаюсь и распускаю язык о своём открытии гораздо раньше. Я завожу о нём речь, как только воссоединяюсь с писарской братией, причём в недостойном сего предмета шутливо-бравурном тоне.
— Мы движемся всё дальше и дальше вглубь Европы! — восклицаю я.
— Кажется, это удивляет одного тебя, — отзывается Табнит.
— А известно ли вам, господа, — продолжаю я, — что слово «Европа» финикийского происхождения?
— Я слышал нечто подобное от матери, — говорит Палу.
— Неужели вам не интересно, какие имена носят части света?
— С каких пор имена должны вызывать интерес?
— И это говорите вы, которые бы ни за что не захотели променять своё имя на какое-нибудь другое, и на слух которых Карфаген звучал бы отнюдь не столь сладостно, называйся он Персеполем или Фивами.
— Ах, что такое имена? — бормочут сразу несколько моих коллег.
— Нет, вы всё-таки послушайте, — продолжаю я и выкладываю то, о чём мне лучше было бы помолчать. — Я утверждаю, что такой континент, как Европа, на самом деле должен принадлежать Карфагену. Вы сомневаетесь в моих словах? Тогда позвольте мне указать на то, что Тир более не финикийский город. Значит, единственным законным наследником Европы следует признать Карфаген. И теперь мы, именами Мелькарта, Танит и царицы Дидоны, вступаем во владение своим наследством. Так что земли, по которым мы с вами шагаем походным маршем, принадлежат не кому иному, как Карфагену.
Все молчат. Все едят. Кое-кто ленивой рукой отгоняет мух.
Я закрываю глаза и погружаюсь в свои мысли.
Вечерняя Страна, Гесперия [131], тоже относится к нашим владениям. И здесь и там одинаково ясно сияет на небосводе Вечерняя Звезда, Геспер. Я совсем забыл, что до сих пор не наладил отношений с коллегами. Даже карфагеняне держатся со мной холодно. Мне следовало помнить об этом, тем более что у них есть веские основания: я вынужден был перевести Бальтанда из своей палатки в другое место. Поскольку взять к себе норманна по доброй воле никто не соглашался, я поднял шум и пригрозил дойти до самого Ганнибала. Только тогда квартирмейстер уступил и поселил Бальтанда в палатку карфагенских писцов.
Случилось так, что мои речи про Европу услышал Замар, наш наставник в римской речи. Замар — оригинал, который с первого же взгляда вызывает удивление. Он получил прозвище Малум Пуникум (так римляне называют наш излюбленный гранат). Карфагенянин, он родился в Риме, где его отец занимался торговлей пунийскими товарами. Однако отец разорился, и попавшая в беду семья обрела прибежище в Карфагене, где Замар так и не сумел найти себя.
— Я потрясён твоими словами, — шепчет Малум Пуникум, беря меня под руку.
Я позволяю ему отвести меня в сторону, где он, склонившись поближе, тихо произносит:
— Нет, правда, для меня они были откровением. Ты обнажил истину. От твоих речей у меня с глаз спала пелена. Теперь я и сам вижу, что Европа — наша наследная земля. Это совершенно очевидно. Как я не догадался раньше? Дабы сопрячь твоё открытие с греческим миром, скажу, что тебя вдохновила на него богиня истины Алетея. До истин невозможно дойти головой, их можно отыскать, лишь сняв все скрывающие их пелены. Правда обнаруживается не с помощью хитрости, холодного расчёта или каких-либо фокусов, поскольку она присутствует изначально, только в незаметном, скрытом, завуалированном виде. Привести человека к такому запрятанному или пропущенному могут одни боги. Огромное тебе спасибо, Йадамилк, за слово правды.
Я не могу по-настоящему оценить благодарность Замара, поскольку сожалею о том, что дал волю своему восторгу.
Мне нужно было помалкивать про Европу и тем более про роль Карфагена по отношению к ней. Нужно было придержать все рвущиеся из меня слова для Ганнибала, и больше ни для кого.
В тот же день до Ганнибала доходят две вести. Во-первых, прибывает кельт, который от лица Сеговага, мятежного брата Бранкорига, просит дозволения прислать послов для переговоров. Один из военачальников садится на коня, дабы найти Ганнибала и передать ему эту просьбу. Проискав довольно долго, он встречается со своим Главнокомандующим и сообщает новость. Ганнибал тут же выставляет два условия: послов должен возглавлять сам Сеговаг, и переговоры следует сохранять в тайне. Послы могут приехать с наступлением темноты. Об условиях уведомили гонца. Ганнибала он так и не увидел.
Вторая весть касается консула Сципиона и его легионов. Наши лазутчики докладывают, что консул поставил на ноги своих измаявшихся морской болезнью солдат и отправил их вверх по Родану с целью нагнать нас и нанести удар. «Неужели у него такие никудышные разведчики?» — недоумевали мы. На что он рассчитывал? Что Ганнибал решил подчинить себе Галлию (так называют эту область римляне) и мы заняты боями? А если он не пребывает в этом заблуждении, то, значит, считает, что Ганнибал попал сюда исключительно ради вербовки наёмников для Испании, куда, между прочим, первоначально был направлен сам Сципион с наказом разгромить карфагенское содружество государств. Бедняга! Ганнибалово намерение преодолеть Альпы, чтобы с севера вторгнуться в Италию и оттуда пойти на Рим, настолько отчаянно и дерзновенно, что Сципион не может даже помыслить о нём.
С наступлением сумерек к нам в гости приходит Сосил. Он обычно с удовольствием навещает нас, писцов, поскольку в штабе никто не любит слушать его речи. Он проворным шагом приближается к нам, ещё издали принимаясь жестикулировать. Из уст его извергается поток слов.
— Консулова тупость нам только на руку, — едва ли не выкрикивает он на ходу, затем останавливается и, стукнув себя по лбу, с кривой ухмылкой продолжает: — Я вам сейчас объясню положение дел. Прежде всего, кое-какие сведения о рельефе. Нам пришлось преодолевать всего один приток Родана, легионерам же придётся переправляться через три, причём один из них в это время года весьма бурный.
— Из всех рек только Родан почему-то мужского рода, — замечает Замар. — Большая редкость! Родан у нас дикий бык, который несётся вниз с альпийских высот.
Сосил некоторое время верещит, точно разволновавшаяся клушица.
— Бык Родан или не бык, ясно одно: в военных условиях римский консул — это кобель, который видит в противнике суку. Стоит ему учуять её, как он начинает дрожать от похоти и форсированным маршем ведёт своё войско туда, откуда тянет благовонным духом её течки. Место нашей «течки» на берегу Родана он, клянусь Зевсом, унюхает, после чего нужно будет обследовать его и определить, что делать дальше. Тут римским легионам придётся пометаться, выписывая параболические колена. Представьте себе: по меньшей мере четыре дня переться от моря на место «течки», дабы воочию убедиться, что там осталось, а потом столько же обратно — и всё совершенно впустую. Со стороны консула это, прямо скажем, бессмысленная трата времени, пота и крови. Голову даю на отсечение, что, оказавшись на месте, Сципион спрячет свой обнажённый меч обратно в пах и велит пехоте сделать то же самое. «Кругом... марш!» — прокричит он. След, который он может там взять, грозит страданиями и смертью не нам, а римлянам. А если консул не остережётся и поддастся своему кобелячьему инстинкту, что тогда? Не волнуйтесь! Ганнибал умеет вышибать клин клином. Помните, у кого он в своё время учился военному делу? Мы поднимемся повыше и займём горные перевалы. Засада получится отменная!
